Взгляд Горохова потвердел ещё больше, если только это было возможно.
— Не верю я в байки про демонов и всякую нечисть. Придется все-таки, гражданка Луцкая, вам здесь задержаться надолго.
— Нет… Меня нельзя в камеру. Я не выдержу!
— Где подвеска? — ледяным голосом проговорил следователь.
— Это я ее взяла.
— А как же демон? Выдумали?
— Клянусь, это правда. Он ушел, а я, пока одевалась, вроде бы в себя пришла. Схватила украшение со столика и решила бежать. Чтобы на меня не подумали, сняла путы с рук Артура. Он весь в крови лежал. Застыл, но был еще теплый. Меня чуть не вырвало.
— Зачем взяли подвеску?
— Вам не понять, — повторяла Луцкая.
— Ну?
— Надоела такая жизнь… Думала сначала все начать.
— А почему сразу не рассказала все?
— Потому что вы же меня сейчас за кражу посадите… Да и за подвеску эту, чувствую, еще аукнется мне. Ведь все знают, кто ее Артуру подарил.
Она сжала губы, как будто мечтала вернуть все сказанное обратно.
— В общем, так… — Горохов поднялся со стула и стал задумчиво мерить кабинет шагами. — Сделаете как я скажу, и обойдемся без кражи.
Глава 4
— Сейчас проедем к вам домой, вы отдадите подвеску, а мы оформим ее как добровольную выдачу. Заявления о краже нет, соответственно, и дела возбуждать не будем.
— А что взамен? — насторожилась путана.
Она давно уже поняла, что в этой жизни ничего просто так не делается, и теперь смотрела на нас колким волчьим взглядом.
— Будете оказывать нам содействие в расследовании убийства, — хитро улыбнулся следователь.
— Я?
— Ваш профессиональный круг общения, возможно, будет для нас полезен. Посплетничайте с «напарницами», может, кто-то слышал про Артурчика что-нибудь интересное. Про его делишки, чем жил, чем дышал. Про врагов и недоброжелателей. Я так понимаю, он часто пользовался услугами таких как вы. Только не понимаю, зачем. Мужчина видный, артист. Поклонниц и так должно быть воз и маленькая тележка.
Луцкая хмыкнула — хотела, наверное, незаметно, но вышло громко, разве что не нарочито.
— Поклонниц у него много было, это правда, — кивнула Алевтина. — Только Артур боялся с ними дело иметь. Им любовь подавай до гроба. Если что не так, то ославить его могут на всю Москву. А если слухи до Галины дойдут, то она его вмиг уничтожит. Частенько его своей ревностью изводила. Бывало, оставляла его на голой театральной зарплате на целый месяц.
— Кошмар, — закивал Горохов. — Целый месяц на зарплате. Бедный Артурчик.
— А мы не гордые, — продолжала путана, пропустив мимо ушей колкость. — Мы язык за зубами умеем держать, когда клиенты к нам со всей душой и с деньгами. Думаете, только такие как Артур к нам захаживают? Знаете, сколько мы номенклатуры перебрали?
— Обмельчали партократы, — скривился Горохов.
— Да и не только они, — улыбнулась путана. — Вашего брата тоже хватает. Прокуроры и менты высокопоставленные.
Кажется, эти откровения доставляли ей истинное удовольствие. Света бы тут сказала про какую-нибудь компенсацию или сублимацию, ну а мне просто казалось, что Луцкая пыталась всех вокруг обмазать грязью, чтоб самой не выглядеть очень уж чумазенькой. Известная человеческая хитрость.
— Ну так что, Алевтина? — Горохов вернул разговор в прежнее русло. — Договорились? Будем сотрудничать?
— А вы точно не обманете?
— У вас выбора нет, но, если будете нам помогать, слово я сдержу. А когда поймаем убийцу, вы поможете его опознать.
— Я же говорю, что даже не разглядела.
— Но глаза-то вы запомнили?
— Это да… — Луцкая передернула плечами и поежилась. — Но вряд ли такого можно поймать.
— Это вы нам оставьте., — прищурился следователь, — каждый должен заниматься своим делом… Если понадобится, будете по зенкам узнавать.
— Это как? — опешила девица.
— Пока сам не знаю, но что-нибудь придумаем.
— Я согласна, — еле слышно пробормотала задержанная.
— Вот и славно, — потирал руки Горохов. — Андрей Григорьевич, собирайся за подвеской.
* * *
По просьбе Горохова МУР отрядил нам в помощь десяток оперативников, чтобы отработать гостиницу «Россия». Опросили всех, от горничных до начальников отделов и их заместителей. Прошлись по постояльцам соседних номеров и завсегдатаев гостиничного ресторана. Но никто ничего не видел и не слышал. Дело осложнялось тем, что примет преступника не было. Ведь не будешь всем рассказывать про гипнотические глаза, увиденные в наркотическом “приходе”.
Черненко тоже подключил своих людей. Нередко, опрашивая кого-то, мы натыкались на недоуменные возгласы, что, дескать, они уже только что рассказали все сотрудникам в шатском. Алексей Владимирович рьяно взялся за дело. Вроде не его стезя. Либо на него сверху надавили, либо он не хотел пускать ментов на свою территорию без присмотра. Ведь в гостинице номер один всея СССР частенько приключалась масса нештатных и курьезных ситуаций, о которых официально говорить было совсем не принято. Именно там порой пересекались интересы государства и криминала. Высокопоставленных партийных работников и теневиков. Отсюда постоянный интерес со стороны противоборствующих МВД и КГБ. А уровень ответственности высок, ведь гостиница стала маленьким городком, этакой крепостью посреди Москвы, постоянно встречающей и провожающей высокопоставленных чиновников из-за рубежа, иностранных туристов и знаменитостей.
Шерстили «Россию» днем и ночью, работая со сменами обслуживающего персонала, заступавшими вечером. Отработали также и круг общения Артура в Большом театре.
Мы с Погодиным тоже навестили театр — старались застать его художественного руководителя. Кабинет его оказался на четвертом этаже, куда мы добрались витиеватыми коридорчиками с красными дорожками. Окон нет, свет от настенных канделябров создавал атмосферу далекого прошлого, будто попал в девятнадцатый век. Но двери кабинета оказались по-советски просты и непритязательны. Еще висевший рядом плакат с красным шрифтом типа «молот», «Уходя, гасите свет» выбивала из антуража.
На двери табличка на шурупах: «Художественный руководитель Чернопольский Валентин Савельевич».
Я постучал и открыл дверь:
— Можно?
Из глубины кабинета послышалась возня, будто кошек застукали на хозяйском столе. Только звона тарелок не хватало.
— Минуту! — ответил мне испуганный мужской голос.
Но было поздно, я уже вошел. Кабинет был неправильной формы, напоминал ход шахматного коня, то есть закуток с загибом уходил за угол. Оттуда и слышно шебуршание, женский вздох, бряцание пряжки ремня наспех натянутых брюк.
Я понял, что совсем не вовремя, но сами виноваты, замыкаться надо.
— Я в коридоре подожду, — крикнул я и потащил к выходу таращившегося во все глаза Погодина.
Закрыл за собой дверь. Через некоторое время из кабинета выпорхнула растрепанная балерина. Скользнув по нам виноватыми глазками, ланью поскакала прочь, тряся слоями белоснежной пачки, как страус перьями.
— Входите! — послышался из глубины кабинета голос.
Дубль два. Вошли снова. Кабинет увешан огромными фотографиями из сцен «Садко», «Спящей красавицы» и прочих «Щелкунчиков». За столом, уставленным статуэтками, развалился худрук. Взгляд ленив, будто только отобедал и его в сон клонит. Но грудь вздымается, как после стометровки.
На вид лет сорок, очёчки круглые и хохолок начесан. Стоит на лаке, наверное. Хотя сейчас немного сбит, после «поединка» с балериной. А так — вылитый Грибоедов, как его нам в учебниках изображают.
Завидев нас, товарищ Чернопольский с облегчением выдохнул и перестал прикидываться валежником, поправил перекошенный галстук:
— Вы кто, товарищи?
— Милиция, — корочки я доставать не стал, худрук и так был рад, что не начальство к нему в такой момент неподходящий нагрянуло. — Хотим вам задать несколько вопросов по поводу Артура Дицони.
— Ах, этот Дицони! — всплеснул руками «Грибоедов». — Этот бездарь, наконец, нас покинул навсегда! Простите, товарищи. О мертвых либо хорошо, либо никак, но я всегда говорил директору, что это была плохая идея — брать в основной оперный состав человека с непонятным баритоном и проблемами ритмики.
