бы мог сыграть его в кино. Может быть Джигарханян в молодости. И с длинными волосами.
Пальцы у Галиного любимчика унизаны перстнями. Две гитары, зазвенев, жалобно заныли… А перстни непростые, с брульянтами. Как бишь его зовут-то, Бриллиантовый Мальчик? Вроде да.
Он выкладывает паспорт. Безо всякого конверта и намёка на конспирацию. И то верно, чего нам бояться-то…
— Откуда? — спрашиваю я.
— Нехороший вопрос, — говорит он, пожимая плечами.
— Но надёжный вариант хотя бы? Не нарисуется потом этот… Исаков Пётр Порфирьевич тысяча девятьсот тринадцатого года рождения с судебным иском?
— Нет, всё чётко. Сгинул человек, вот только паспорт и остался. Прописан в общаге. Там не проживает сто лет, его никто и не вспомнит никогда.
— Смерть криминальная? Труп не найдут?
— Не найдут. Нет его. По крайней мере, продавец меня в этом уверил.
— Ну, если продавец уверил…
Я кладу на стол пухлый конверт. Буряце заглядывает, прикасается к деньгам, проверяя, не кукла ли. Не кукла дорогой, у нас всё честь по чести.
— Тысяча? — спрашивает он.
— Тысяча, — киваю я и замечаю в его взгляде тоску по упущенной выгоде.
Он оглядывает помещение, столы, посетителей и впадает в печаль.
— Борь, я бы дороже не взял. Я недавно за тысячу три первоклассных паспорта купил, понимаешь?
Он чуть улыбается, оценив, что я догадался о его сокровенных мыслях и кивает.
— Да чего уж, дело сделано, — говорит он. — Можно и отметить.
Я выкладываю перед ним несколько разноцветных фишек.
— Вот, если хочешь позабавиться, можешь попробовать. Ты играешь вообще-то? Азартный ты?
Он ничего не отвечает, рассматривая, крутя и ощупывая фишки.
— Нет, — наконец, говорит он и отодвигает от себя эти красивые, разноцветные кружочки. — Мне нельзя. Всё проиграть могу, даже душу свою.
Ну что же, понимаю. Он выпивает коньяк и уходит, а я иду к себе в номер и звоню Злобину, а после него тем, с кем ещё не успел поговорить. Скударнову, Брежневу и Новицкой. Договариваюсь о встречах, об ужинах и прочих посиделках. С Новицкой ещё говорю и о деле, о Гурко, оказавшимся, как ни странно, защитником Снежинского.
— Всё в работе, говорит, но окончательное решение ещё не принято, — рассказывает мне Ирина.
— А когда уже примут-то? Сколько нам ещё в подвешенном состоянии болтаться?
— Ну, в принципе, какая разница, можем и повисеть, не горит.
Это тебе не горит, а мне стратегию надо корректировать в зависимости от того будет решение или не будет.
— Ещё знаешь, — говорит Новицкая, — он про Снежинского спрашивал.
— А что спрашивал-то?
— Ну, моё мнение о человеке, о рабочих качествах.
— Твою ж дивизию! А ты что ему сказала?
— Сказала, что он хорёк вонючий пасквиль на меня сочинил. Но это он и сам знал, через него же мы проблему и решали с этими доносами. Непонятно, короче.
— Ага, непонятно. Может, попросил кто за него? Мы же не одни такие просители, думаю ему с утра до ночи приходится подобные вопросы решать.
— Не знаю. В общем спросил и всё, один раз только.
— Ну, а твой ухажёр не проявлялся больше?
— Кто-кто? — удивляется она.
— Арсен, кто же ещё-то? Или ты ещё кого-то завела? Нет, я не против, конечно, лишь бы не мудило вроде этого козла.
— Так, Брагин, ты что-то разговорился, по-моему! — недовольно одёргивает она меня.
— Ну извини, не чужие же люди, беспокоюсь о тебе, из головы не выходишь.
— Всё, прекращай уже.
— Прекращаю. Уже прекратил. Ир, знаешь что, приходи ко мне после работы. Поужинаем, поболтаем, на рулетке судьбу испытаем.
— Какая рулетка, с ума что ли сошёл?
— Ну, без рулетки давай. Приходи, правда. А домой мы тебя довезём потом. Давай, хоть посмотрим друг на дружку.
— Ладно, посмотрим. Только давай завтра, ладно?
Поговорив с ней, я звоню нотариусу по номеру, полученному от Скударнова. Мировая тётка, которая помогает решать проблемы, разговаривает со мной очень холодно и через губу, но всё-таки разрешает приехать лично и объяснить, что мне нужно.
Я спускаюсь в фойе и покупаю вчерашнюю и случайно оставшуюся позавчерашнюю «Вечернюю Москву» и, заказав разговор с Новосибирском, просматриваю объявления. Дом, милый дом.
«Продам частный добротный дом в селе Дьяково. Дом исправный, построен по старому ладу, реставрировать не надо, простоит ещё 100 лет. К дому участок, садовые деревья. Адрес ул. Дьяково-городище, дом 79а. После 19 часов».
Место хорошее, рядом с Коломенским, надо сегодня сгонять с Игорьком и Сергеем Сергеичем.
— Новосибирск, третья кабина — объявляет оператор.
Я захожу в кабинку и снимаю трубку. Там тихо. Жду. Наконец, раздаётся шорох и строгий торопливый голос оператора:
— Абонент не отвечает.
Я смотрю на часы. Странно, вечер уже. Где ей быть-то? Может на занятиях? Хм. Выхожу и заказываю разговор с Геной. Соединяют довольно быстро.
— О, Егорка, привет! — радостно отзывается он. — Ты чего, в Москве что ли.
— Ага, в командировке. Дядя Гена, а ты с Натальей давно говорил? Что-то не могу дозвониться. Не знаешь где она?
— Не, не знаю. Должна была позвонить вчера, но не позвонила. Занятая больно. Отец на неё всю жизнь положил, а она позвонить не может.
— Сам бы ей позвонил, а? Ты чего, выпил что ли?
— А что, права не имею после работы?
— А Лариска тебе сковородкой по башке не даст?
— Чего?! — ерепенится он. — Отставить разговорчики! Нет её сегодня, к матери уехала.
— Ну, ясно всё с тобой. Ладно, не злоупотребляй там. Наташке позвони.
Я вешаю трубку, иду на ресепшн и звоню в номер Игорю.
— Поехали, прокатимся. Ты пообедать успел?
— Да, по пути перехватил.
— Хорошо. Спускайся, я внизу. Сергеич здесь?
— Ждёт.
Сергеича я замечаю в фойе. Спускается Игорь, рассказывает, как расселил парней, как покормил, как да что. Я слушаю вполуха, а сам размышляю, куда делась Наташка. Вот же шило у неё в одном месте…
Нотариус, холодно-надменная представительница этой касты, смотрит на меня свысока:
— Молодой человек. Ко мне очередь на месяц вперёд расписана. Если бы не уважаемый мной Даниил Григорьевич… Вы меня понимаете, да?
Сухощавая, деловая, матёрая, видавшая виды. На вид лет шестьдесят, в ушах огромные бриллианты. На пальце тоже. По всему видать, элитная… юристка.
— Нинель Теодоровна, понимаю, конечно, я потому и пришёл, что Даниил Григорьевич рекомендовал вас, как человека, способного учитывать деликатные обстоятельства.
— У вас ещё и обстоятельства деликатные? — изгибает она левую бровь. — И что же вам надо?
— Мне нужно доверенность без присутствия доверителя.
— Что-о-о?! — брезгливо тянет она.
— Да, такая вот история. Дядюшка мой уехал в экспедицию и поручил нашему родственнику провести некоторые операции.
— Ну, это невозможно, — качает она головой и поджимает красные, напомаженные губы. — Невозможно, молодой человек. Это нарушение закона.
Некогда, должно быть красавица, а теперь сушёная вобла с чёрными волосинками над верхней губой, она буравит меня взглядом чуть покрасневших немигающих глаз. Как птица.
— Может быть, мы могли
