Доклад господина Ярцева о состоянии уральских золотоносных жил, изобилующий подробностями, произвёл на собравшихся господ сенаторов самое благоприятное впечатление. В Петербург было доставлено множество образцов горных пород, самые крупные месторождения нанесены на карту… только вот золота — не было!
— Месторождения сии, в силу их нахождения в массивах кварца, крайне трудны для добычи. На Урале ныне действует Берёзовский рудник, добывающий рудное золото.
— И как же это делается?
— Пробиваются шурфы, и горная порода взрывается порохом. Затем ея грузят в корзины и вёдра и тащат на дробление в «толчеях». Измельчив всё в самую мелкую пыль, её промывают. Золотые крупинки, осев на дно бадьи, выбираются в плавку.
— А мелят-то эту породу как? Вручную? — спросил я, сам зная уже ответ.
— Иного там нет, водяное колесо поставить негде!
— Ясно. И сколько стоит такая добыча?
— Примерно десять рублей за золотник.
Это больше половины. Вот тебе и «золотые россыпи». Кстати, а что именно с «россыпями»?
— Скажите, Аникита Сергеевич, а добывается ли промывное золото?
Ярцев не сразу меня понял После недолгого разговора оказалось, что он даже не слышал о таком способе!
— В древности, говорят, в некоторые речки достаточно было бросить овчину, и через некое время она наполнялась мельчайшим золотым песком. Но в нынешние времена такой способ не применяется. Верно, всё доступное таким методом золото добыли ещё в седой древности!
— Как же так? Это, самое легко получаемое золото вообще никто не добывает!
— Говорят, в иных странах такое бывает, но у нас — нет. Песошное золото кое-где находили, возле тех же Берёзовских приисков, но добыча его невыгодна!
— Не может такого быть!
Я, конечно, не специалист в золотодобыче, но хорошо помнил, что самый простой способ добычи — это промывка золотоносных песков. Совершенно неграмотные старатели с помощью тазиков таким элементарным способом намыли сотни и тысячи тонн. Об этом ещё Джек Лондон писал — Клондайк, Бонанза, и все такое… Уж как это может быть невыгодно — вообще непонятно!
Стал расспрашивать дальше, и оказалось, что песок на Березовском прииске перед промыванием тоже растирают в пыль!
— А зачем?
— Таковы инструкции, данные нам Берг-коллегией!
Вот же ерунда! Берг-Коллегии то давно нет, а какие-то дурацкие инструкции до сих пор действуют.
— Неужели вы не пытались просто промывать речной песок? — в недоумении спрашиваю их.
— Никогда!
— Такое предлагал в своё время Ломоносов — подал голос профессор Соколов, с интересом слушавший нашу беседу. — Он считал, что золотой песок, как тяжелая, относительно пустой породы, субстанция, естественным образом должен скопиться в низинах и руслах рек.
— Так может быть, заняться именно этим? Ломоносов же был гений, самородок, отчего же никто его не послушал?
В дальнейшем разговоре кто-то вспомнил про амальгамирование, отчего-то не применяемое на Урале.
— Промывку ртутью, — пояснил нам Воронцов — пытались применить на Колыванских заводах, и что-то даже там получалось, но заведение сие, в основном, занимается серебром.
— А на Урале?
— Такого не пробовали. Уж очень много для этого надобно ртути! Этак невыгодно получается!
— Так вы, видно, неправильно делаете. Надо ртуть насыщать золотом, промывая один объем породы за другим. А потом выпаривать, но не в воздух, а в змеевик, чтобы снова собрать пары ртути. Золото останется в реторте, а ртуть пускать снова в дело. Так золотую пыль собрать можно вернее, чем водою!
В общем, подумав-подумав, решили сенаторы образцы пород, привезённые Ярцевым, пустить на эксперименты, дабы определить, как проще извлекать из них золото. А поручить это дело решили лаборатории академии наук на Васильевском острове.
Меня такое развитие событий крайне воодушевляло. Ведь в «моем» времени золото добывают из крайне бедной, по местным меркам, породы, применяя для извлечения его крупиц разные химические способы. Уверен, тут есть, где порезвиться — и дробилки нужны паровые, и драги, и динамит… А на выходе — очень дорогая, ценная и ликвидная вещь! Кстати, о динамите: как обстоят дела у профессора Соколова?
Справившись, узнал, что азотная кислота успешно идентифицирована — она у нас называется «селитряной», и профессор Соколов со студентами принялись за опыты. Меня это несказанно порадовало. Пусть в военном деле этот препарат практически неприменим, зато в горной добыче — ещё как пойдёт!
Глава 31
Наступило жаркое лето 89 года, и война разгорелась с новой силой. Шведы вновь попытались прорваться к Петербургу, и первая же битва под началом Чичагова — Эландское морское сражение — показала нерешительный характер адмирала. Русский и шведский флоты обстреливали друг друга полдня с большой дистанции, потратили кучу пороха и ядер, и совершенно не достигли успеха.
Была, впрочем, и хорошая новость, связанная с флотом. В Петербург приехал принц Нассау-Зиген, успешно командовавший под Очаковом нашей гребной эскадрой. Потёмкин отпустил его единственно потому, что принц был уже не нужен — бои на Лимане под Очаковом закончились взятием крепости, а до Дуная наши войска ещё толком не добрались.
На Балтике Нассау-Зиген возглавил гребную эскадру, и сразу показал свой резвый нрав.
8 июня флотилия в размере 75 галер, канонерских лодок, дубель-шлюпок, катеров и других судов под командованием принца вышла из Кронштадта, и усилившись по пути еще двумя отрядами, двинулась на шведские силы. 13 августа наш гребной флот атаковал неприятеля в бухте города Роченсальм. Шведы тщательно подготовились к этому бою. Чтобы не допустить проникновения наших галер в бухту, они перекрыли второй проход в неё, затопив множество судов. Однако принца Зигена это не остановило — для вида атаковав небольшими силами главный проход, он приказал разрушить подводную баррикаду. Несколько часов наши матросы под огнём врага топорами разрушали затопленные шведские суда. В конце концов с потерями и большим трудом проход удалось пробить, галеры принца ворвались внутрь и устроили шведом побоище. Развивая успех, Нассау-Зиген предлагал сухопутному командующему Мусину-Пушкину сильным десантом, высаженным в тылу неприятеля, отрезать королю наступление, а нашей армией, атаковав в это же время шведов с фронта, заставить их сложить оружие. Но король, узнав о намерении Нассау, защитил батареями все пункты, более-менее удобные для высадки десанта, и поспешил отступить, преследуемый нашими войсками.
Но императорский двор в это время занимало совсем другое событие.
* * *
Уже несколько дней подряд Екатерина была печальна, как говорится, имела глаза «на мокром месте», а Александр Матвеевич всё реже появлялся при дворе. Придворные шептались по углам, и среди тихо произносившихся слов всё чаще звучало приглушенное «скандал» и «измена». Нас с Костей, конечно же, ни во что не посвящали, но судя всему, в личной жизни императрицы назрел давно ожидаемый кризис.
Однажды в Петергофе мы с Курносовым и племянниками графа Салтыкова играли в лапту на длинной аллее, окаймлённый искусно выстриженными тисовыми кустарниками. Присматривавший за нами Александр Яковлевич сидя на скамейке,вполголоса о чём-то разговаривал со своей родственницей, Анной Степановной Протасовой, статс-дамой императрицы, а императрица чуть поодаль, также на скамейке беседовала со своей камер-юнгфрау Перекусихиной.
Незаметно отстав от играющих, я зашёл к ним за спину и навострил уши.
— Ты слышала, что произошло? — донёсся до меня приглушенный голос Екатерины.
— Только немногое, матушка. Ты же знаешь, я этих сплетнев не люблю…
— Ах, Мария Саввишна, всё подтвердилось! Восемь месяцев я это подозревала, и вот теперь открылося решительно всё! Помнишь, он удалился от всего двора, и даже меня избегал? Говорил, якобы грудная болезнь его удерживает в комнате! Вот, представь, нынче он вздумал говорить о мучениях совести, которые заставляют его страдать, и делают невозможной нашу дальнейшую совместную жизнь! А зовут его совесть, как оказалось, Дарья Щербатова.
