дивизию. Рассказать что дальше будет?
Ефрем сел на подоконник, и прищурился.
— Ну расскажи.
— Вы промахнетесь с выброской. Возьмете на пару градусов правее и десантируетесь всем кагалом. Через пару дней, когда трахнут не тока все население, но и некоторые трупы, ординарец, наливая утренюю кружку Божоле командиру дивизии, скажет, что трищь полковник, прапорщик Сидоров тут в амбаре местную уестествлял, а она на странном языке ругалась. Орала лямур, жутем, и все уи да уи. Как-то это не по албански. Прям очень матерно. Командир мгновенно протрезвеет, приступит к ориентированию, и осознает что местность вокруг – Альпийский Прованс. Соберет войско и марш-броском двинет по суворовски через Альпы. Измученные и озверевшие десантники, добравшись наконец до Албании ея победят с особым зверством. Ибо нефик уклоняться от десантирования. Сходится?
— Нуууу… мне кажется через сутки бы разобралсь и Прованс совсем не жаль.
— Вот Андрей Валентинович, в этом — весь десант. Вам никого не жаль. Но давай взглянем на нас, на ракетчиков.
— Ну давай.
— Тут все просто. Однажды Албания исчезнет. Ясное дело после приказа. И там заодно соседям прилетит, Югославии с Венгрией, Швейцарии с Италией. Но проблемы негров шерифа не ебут. Ибо сказали вам – на одного линейного дистанции, а вы – столпились.
— Тох, очень сложные метафоры. Я не выспался.
— Ну все просто же. Ты бы разнес всю Прибалтийскую, с персоналом, и таксистами. И за нами бы бегала вся питерская ментовка. А вот когда делом занимался я- и гостиница на месте, и узбеков в городе нет. Ну испугался слегка, подумаешь…
— Вот сразу видно ракетчика. Сидит в лесу, пока другие воюют, и вместо уважения к бойцам, одни издевки. Потому что он – щит родины. А остальные – так.
— Ну вот же! Извинения приняты. Ты наконец все понял. В пятницу ты в переговорах участвуешь. Молчаливым присутствием. И для надежности еще Мишу Федорова позовем. Посмотреть вокруг, не замышляет ли кто чего.
Ефрем поежился.
— Как-то ты уж очень сильно испугался. Миха, это … да.
— Да ладно, пойдем, найдем его и поговорим. Вот в простой истории мне нафик не нужны гиморы эти все. У нас планы всякие, а тут уголовщина голимая.
— Ну пойдем, чего с хорошим человеком не поболтать.
На этаже факультета мы влипли в толпу первокурсников. И я нос к носу столкнулся с офигеннной синеглазой брюнеткой. Длинноногой и немыслимо кавайной. Не медля ни секунды, взял её за руку, обнял за талию и сделал пару па вальса.
— Это уже похищение? — спросила Катя
— Привет, Кать, — сказал Ефрем, — отдай Мостовского, у нас тут дело. Я тебе его потом верну.
— Не, похищение по плану, после пары. Я буду тебя возле выхода из школы ждать.
Услышав приближающиеся шаги, Миша как-то незаметно оказался к нам лицом. Причем вся группа нас кажется даже не улышала. А Миша заулыбался и протянул руку:
— Привет пацаны.
— Привет, Миш. Помощь нужна. Пойдем, поболтаем быстренько.
В прошлой жизни у меня с ним установились очень приятельские отношения. Он держал дистанцию, но мы друг другу помогали, по-мелкому. Только однажды он попросил всерьез. И я месяц работал вместо него. По окончании институтау него случилась свадьба и он уехал в Судак на медовый месяц. Это была лучшая работа которую я знаю.
Я его подменял в качестве водителя ночной хлебовозки. Это сейчас – элитная работа, по статусу равная таксистам и барменам и самую малость недотягивающая до валютных проституток. Но меня покорила не очевидная выгодность, а сама работа.
За ночь нужно было с хлебзавода на Лиговке отвезти хлеб в булошные на Петроградской. Ничего сложного, но в Питере летом разводят мосты. В принципе, можно было успеть. Но я частенько оказывался заперт на стрелке Васильевского острова. Тогда я садился на подножку, закуривал, и глазел по сторонам. Белые ночи. Толпы веселого и праздного народу.
Часто ко мне подваливали компании, и покупали у меня теплые батоны. Если компании были приятные, или там были симпатичные девушки, я угощал ребят бесплатно. Ментам из оцепления и гопоте сурово продавал по номиналу. Поодаль народ под магнитофон плясал рокабилли. С другой стороны дороги, у колонн, парни пели под гитару. По Неве сновали лодки. А город был непостижим и прозрачен.
Честно говоря я долго думал, что знаю куда попаду после смерти. В хлебовозку перед ограждением Дворцового моста.
Сидя на гранитном парапете Майк и Джо Ли Хукер будут наигрывать на гитарах майковское «Лето». Чуть подальше Цой соберет толпу малолеток. Ко мне подвалят Курехин с Болучевским, оба в теплых пальто и с меховыми шапками подмышкой, потому что вышли из дома еще в Феврале. Предложат портвейну в обмен на батон. У самой воды, на Стрелке, будет сидеть обдолбанный Курт Кобейн, а рядом с ним будет клевать носом такой же хороший Саня Башлачев.
А еще… Короче будет полный заебись.
Но меня отправили сюда. Меняй историю говорят. Ну-ну.
Выслушав Андрюху, и мои пояснения, Мишаня сказал:
— Три дня? Подходит. Только ты Тоха меня туда в четверг подвези и покажи где что. И вы мне помогаете с переездом. В Феврале.
Хлопнули по рукам и рабежались. У нас начинался семинар.
— Я тебе говорил, что ты офигенная и на тебя удивительно приятно смотреть? — я усадил Катю в машину, уселся сам и мы тронулись.
— Ты вообще много говорил, особенно в начале. И куда мы едем?
— Мне, Кать, захотелось культурного досуга. Вам, девушкам, от парней только одного нужно. А мне с тобой к людям хочется.
— Ну и что это будет?
— Да мы уже приехали. Изволь – ДК Железнодорожников. Он же дворец графини Паниной. Здесь проходит выставка Митьков.
— Кого?!
— Митьков, бестолочь. Авангардные примитивисты. Веселые и прикольные. Пошли.
Кажется это была если не первая, то одна из первых выставок Митьков. Народу было не много. Нам очень понравилось. Катя хихикала, смеялась, а на картине «Митьки спасают Ван-Гога от отрезания ушей» громко заржала на весь небольшой зал. Я ей дал носовой платок. К ней подошел
