«Да, список лиц, получивших допуск, наверное, к самому главному секрету Соединённых Штатов — „Манхэттенскому проекту“, теперь можно смело расширить».
Монополия на англосаксонскую тайну «big bomb» вне сомнений была утрачена. Более того коммунисты их опередили. Сегодняшняя повестка комитета начальников штабов, в контексте общих вопросов, поневоле будет акцентироваться и на ядерной теме. В перспективах дальнейшего противостояния в этой сфере с русскими.
Рузвельт, силясь понять оппонента, вдруг увидел игру Сталина в другом, оригинальном свете. Удобная версия штабистов, что рейдовый поход советской эскадры ставил целью нарушить коммуникации в Атлантике, опровергался фактом наличия и применения ядерных средств.
'Hq носила ли акция военно-морских сил СССР именно демонстрационно-диверсионный характер? Показать, что СССР обладает супероружием и способен задействовать его достаточно мобильным образом?
Здесь я снова возвращусь к вопросу: почему не использовали в Европе?.. — или это непременно о чём-то говорит… или мы столкнулись с каким-то непонятным фактом, для оценки которого у нас нет объяснений'.
— Ну, почему же нет?.. — есть, — тихой догадкой пробормочет президент, — радиация!
Догадка возникала не на пустом месте. Консультирующие президентский совет учёные-физики, в свете «английских фактов с моря», явно пересмотрели уровень пагубных последствий продуктов ядерного распада. Но в отличие от своих военных советников президент сразу понял гуманитарное и политическое значение последующих крайностей. «Возможно опасность „радиоактивного яда“ гораздо существенней — дьявол должен был взять свою обязательную плату, И Сталин, наверняка уже осведомлённый об этих негативных последствиях, не захотел „пачкать“ территории. Это что ж?..».
— Оу! — неожиданное озарение строилось на уровне тех политических тонкостей, которые Рузвельт сам порой любил проигрывать в своих абстрактных тренировках. Причём наделяя оппонирующую сторону равной искушённостью. И советский лидер тому соответствовал.
«Так это что — такое приглашение к переговорам? С неразыгранных козырей»?
Понимая, что предвзят и строит диалог за визави исходя от своих умозаключений, идея ему в любом раскладе понравилась.
Вот за такими упражнениями для ума, перемежающимися текущими докладами по состоянию дел на европейском и тихоокеанском ТВД, очень вовремя пришло послание из Ок-Риджа.
Президент принял конверт — <от Гровса', вскрыл, прочитал, просветлев улыбкой: «Вот это уже конкретика! Вот и конкретные даты»! Помня…
Оппенгеймер тогда сказал: «До сего у нас были лишь теории, и где-то внутри таился трепет „Бог нам этого не позволит“, ныне же знание того, что у других это сработало, придает нужный стимул». Уходил физик уверенной походкой с решимостью на лице. И что бы там не говорил и не обещал генерал Гровс, называя дату, уже тогда Рузвельт был уверен — бомба у Соединённых Штатов появится раньше намеченных первоначально сроков.
Протянул письмо Маршаллу…
— Только, Джордж, это секретная информация.
— От кого секретность? — брови начальника штаба полезли вверх, метнувшись взглядом по присутствующим в кабинете — все свои.
— Я про нашего милейшего Черчилля. Нет у меня сейчас желания препираться с его доводами. Тем более, как сами видите, назначены только испытания и ожидать результаты следует лишь в ближайшие месяцы.
Дополнительных пояснений генералу не требовалось, но политика уже понесло:
— Черчилль в данном случае руководствуется эмоциями, премьер возмущён. Британии и Королевскому флоту нанесено оскорбление. Недаром они с таким упорством всякий раз оспаривают и подтверждают свой морской престиж. Даже уступив первенство. Хм, — улыбка напросилась, — не без наших уловок, подкинутых на благодарную почву английского обнищания, я говорю в морских соглашениях, начиная с «Вашингтонского».
Беда в том, что эмоции здесь мало уместны. Англичане получили очень важную информацию, но только мы её правильно интерпретировали. И если сейчас Уинстон и его адмиралы узнают, что данный ресурс уже и нас на подходе, боюсь, наворотят новых глупостей. Мистеру Черчиллю непременно надо вернуть Британии статус значимого игрока.
Подошёл ближайший советник президента Гарри Гопкинс и разговор стал общим:
— Если только его вскоре не попросят с пьедестала парламентарии. Народ Британии устал… народы Европы в очередной раз устали от войны.
Рузвельт одобрительно кивнёт:
— Пеня Черчиллю будет только расти. Наш милый Уинстон теряет империю и теперь пыжится. А я, — в голове самокритично мелькнёт «старый больной дурак пошёл у него на поводу», — уж как я не хотел поддаваться на его безумный проект ударить по русским…
Лукавил немного Франклин Делано, перед собой же. Тогда поддавшись на уговоры своих же генералов, он увидел главный аргумент, почему его личный замысел — мягко втянуть СССР к благам «плана Маршалла», прикормив, как дополнительный рынок сбыта, может сработать не так как того бы хотелось. Победа в Великой войне даст советскому народу ту уверенность в своей правоте в деле «построения справедливого общества на социалистических началах», что все расчёты свергнуть коммунистическую систему руками этого самого народа окажутся несостоятельными.
— Может быть потом, — это мечтательное, вырвавшееся из уст президента… он даже не догадывался, что это <кпотом' всё же случится, но через 40–50 лет.
* * *
В тот же день Рузвельт, видимо всё ещё пеняя себе, заговорит с Элеонорой, не отказав себе в удовольствии поораторствовать, ввернув и пару метафор:
— Развивающаяся структура предполагает экспансию. САСШ, — он специально по старинке обозвал Штаты, — молодое хищное государство. Быть хищником — на чистом инстинкте бить без предупреждения. Я увидел грядущую проблему — чрезмерно растущий авторитет коммунистов. Вот почему подписался под планы Черчилля, нарушив приличия и союзнические договоры с Россией.
— Даже хищники порой на угрозу производят рефлекторные предупреждения.
— Если видят равного или более сильного. Жертву, то бишь пищу — убивают безо всяких звериных реверансов. Такова и природа человека, пищевая цепочка природы делит нас по двум критериям: победители и побеждённые.
Но как же Бог и… мы всё же разумный вид, прозвучало точно церковная проповедь.
— О, не стоит обольщаться. Разум это лишь еще один инструмент выживания. Так что, Бога ради.
* * *
Президент Соединённых Штатов не постесняется публично назвать последние события в Европе «глупой ошибкой и недоразумением», рассчитывая исправить положение, сев за стол переговоров.
Не зная, что исправлять, а скорей пожинать плоды будут уже другие… Франклин Делано Рузвельт умрёт 12 апреля 1945 года.
Кремлевские престолы
Память это назидательный урок и въедливый укор.
Как с подачи разного толка историков «рисуют» фигуру Сталина, например, в репрессивный «тридцать седьмой», или в провальное «22 июня сорок первого», в целом известно. Однако мало чтоб кто-то рьяно хулил «диктатора» на пике триумфа «Победы сорок пятого». Даже неизменно предвзятые либералы. Хотя некоторые опоздавшие к «пирогу обличений» сумели набрызгать дёгтем и там.
Итак, конец войны. Или правильней — под конец войны. Текущая (данного повествования) ситуация на европейском ТВД сохраняет подвисший — сугубо позиционный характер противостояния: за вынесенным фронтами кордоном границ скопления коалиционных войск — американцы, англичане, канадцы, немцы — остановленные, но не разбитые. Где-то на линии соприкосновений продолжаются перестрелки, где-то ещё добивают окружённые формирования.
Тогда, как в советском оккупационном периметре уже занятые территории и целые страны, которые надо споро «подмять» по себя, формируя новые дружественные правительства, ориентируя их на социалистический путь развития.
Тогда, как вот и здесь, сразу за кремлёвскими окнами, послевоенная разруха, разрушенные города и сёла, людское горе и горы проблем.
