Уважения к психиатру я уже не испытывал — это же надо блудануть и повести нас на Дубно! Как же не вовремя я уснул! В итоге мы свернули на неведомой развилке не в ту сторону и теперь неспешно приближались к месту, где скоро развернется самое масштабное танковое сражение первого года войны. Почти Курская дуга. У меня была надежда, что мы успеем проскочить, но она таяла с каждой минутой.
— Охранение?
— Налетят мессеры, худо будет.
— Мы гражданская колонна! — доктор скептически посмотрел на меня. — Мы самолетам не интересны.
— Там сверху не очень хорошо видно, — пожал плечами я. — Потом, эти твари просто развлекаться могут.
— Как это? — опешил Адам.
— А вот так. Они же нас за недочеловеков считают, чего бы не поразвлечься.
— Красная армия подобного не допустит!
Нет, каков идиот. Мозгоправ хренов. Сколько ему не рассказывай про то, что нас ждет, а он хуже Вовчика иной раз, ничего не хочет понимать.
— Ты наши самолеты когда последний раз в небе видел?
Психи начали просыпаться, санитары засуетились, принялись выводить их по одному в кусты.
— Вчера.
— И чем бой кончился? Молчишь? То-то же.
— Велю на одной из подвод выложить крест из красных вещей! — Адам деловым шагом направился к врачам, что собирались в голове колонны у разожженного костра. Я сплюнул на землю, все бесполезно. Кивнул Немому:
— После завтрака, возьмешь железную миску и ложку. Сядешь в первой подводе. Если увидишь самолет впереди — начинай стучать. Ясно? — надежды на Вовчика в качестве сигнала воздушной тревоги было мало, но другие больные были не лучше.
Дождался неуверенного кивка, пошел в конец колонны, оповещая окружающих о сигнале воздушной тревоги. На меня смотрели… ну как на психа. А как еще?
Позавтракав, мы выдвинулись на Дубно. Дорога заполнилась беженцами. Особенно много было евреев из местечек — люди ехали на странных фурах, брели в пыли босыми. Кого тут только не было — старики с пейсами и бородами, стайки чумазых ребят, женщины с испуганными глазами. Местами встречались модно одетые девушки, одна была даже с прической, завитая. Это волна горя, сдернутая с прежней жизни войной, торопилась, неся свою беду дальше. Но торопливость до добра не доводила: на дороге эта неорганизованная толпа то и дело учиняла заторы, которые приходилось растаскивать.
Некоторые узнавали Адама, подходили его поприветствовать.
Два мессера появились внезапно. Спереди. Когда из облаков показались стремительно приближающиеся самолеты, движение колонны замерло, все с запозданием кинулись в сторону. Все, кроме больных. Эти столбами застыли у подвод.
— ВОЗДУХ! — заорал я.
Вовчик застучал в миску. Бесполезно. Суетились лишь врачи, но не долго. Стоило первому самолету прострочить дорогу, как все попадали на землю. Я рванул в кусты на обочине, упал, закрывая голову руками. Больно ударившись локтем, скатился в какую-то канаву. Как оказалось, не зря. Мессеры скинули небольшие бомбы, они с грохотом взорвались одновременно по обеим сторонам дороги.
Поднялась пыль, послышались крики боли.
Я приподнялся — на дороге было месиво. Мессеры сделали разворот, еще раз прострочили дорогу пулеметами. После чего растворились в небе.
Трупы, трупы, фрагменты тел, горящие подводы — я брел вдоль колонны, пытаясь найти выживших. Было много тяжело раненых, они кричали, ползли к обочине.
Погибла почти треть персонала, но Адам выжил. Черный, весь в пыли и копоти — он метался по дороге, оттаскивая тела. Я бросился помогать ему: перевязывать раненых, а пару раз пришлось и перетягивать жгутом ампутированные конечности, из которых хлестала кровь.
— Боже, Боже — причитал доктор как заведенный.
К дороге стали подтягиваться беженцы. Они помогали с ранеными, кто-то взял в уцелевшей подводе лопаты и начал рыть могилы.
Последним мы нашли Вовчика. Немецкая бомба разорвала его на две части — отдельно грудь с головой, отдельно нижняя часть тела. Сизые кишки были припорошены пылью.
Адам, тряся подбородком, смотрел на это, не веря самому себе. Мне пришлось закрывать глаза парня, которые смотрели прямо в голубое, без единого облачка, небо.
— Прощай Вовчик — я тяжело вздохнул и тут же отвесил смачного леща доктору — Подбери сопли! На тебя люди смотрят! Сейчас разбегутся — погибнут.
— Что же делать??
— Мертвых хоронить — кивнул в сторону пожилого еврея, что копал могилу — Раненых на уцелевшие подводы, идти быстро к Дубно.
Была у меня мысль раздать пострадавших по деревням — но учитывая особенности местного населения, которое охотно пойдет на службу Рейху — это все равно, что отдать их напрямую фашистам на расправу. Да и кто сейчас возьмет себе на прокорм чужого, да еще и такого, что с головой не дружит?
Адам отшатнулся, в его глазах мелькнуло понимание ситуации.
* * *
Спустя час, мы все-таки смогли собраться, похоронить мертвых и подготовится к маршу. Остались у нас один врач, три медсестры и трое же санитаров. На шестьдесят два человека больных, из которых больше десятка были теперь и ранеными.
И тут нас настигла колонна военных. Впереди шел танк БТ-7, он тащил на прицепе за собой побитый бронеавтомобиль. Дальше ехали полуторки с усталыми солдатами в кузовах.
— Кто такие?
Из кабины грузовика вылез рыжий майор с перевязанной бинтами головой.
— Эвакуируем больницу! — к военачальнику подскочил Адам, показал зачем-то окровавленные бинты. — Помогите! Нас бомбили!
— Что?! — почти прокричал майор. — Говорите громче, у меня контузия.
Выяснилось, что час назад колонна наткнулась на поваленное дерево. Пока оттаскивали его, машины обстреляли из соседнего лесочка. Военные вступили в бой, открыли ответный огонь, а с другой стороны дороги, из балочки их закидали гранатами. Двенадцать погибших, семеро раненых. Что почти как у нас — девять трупов, одиннадцать побитых. Похоже у Львова действуют диверсанты. Полк Бранденбург 800. Рассказывали нам про них. Прибалтийские немцы и хохлы, продавшиеся фашистам. Все свободно говорят на русском, действуют с выдумкой, часто переодеваются в форму НКВД.
— Майор, дай машину! — Соломоныч наседал на военного, пытаясь выбить транспорт. — Умрут же люди!
— Не могу, приказ, — хрипел тот, размахивая руками. Вокруг нас собирались беженцы, молчаливая толпа все увеличивалась и увеличивалась. Не выдержал старик вполне так славянской внешности, с военной выправкой.
— На чужой территории, малой кровью… — возмутился он. — Шапками закидаем. Что, закидали??
Все посмотрели на трупы, сложенные на обочине. Рядом несколько человек продолжали копать могилы.
— На фашистской территории еще будем, — набычился майор, принялся орать: — Но что верно, то верно: бардак большой. Воздушной обороны никакой, бензина дали впритык, но Сталин и Партия нас учат…
Дальше я слушать не стал, пошел вдоль колонны. Солдаты вылезли из кузовов, закурили. Майор оружия нам не даст — к бабке не ходи. Значит, надо добыть самому.
Свистнуть винтовку получилось в предпоследней машине. Она была полупустая, бойцы отошли в кусты отлить. Только усатый, грузный водитель пинал баллоны.
— Там майор зовет тебя, — я кивнул в сторону толпы.
— Меня? — удивился усатый.
— Народ не верит, что свободных машин нет.
— Так ведь нет! — завелся водила. — Два ГАЗа разбитых по дороге бросили. Налеты, мать их за ногу! Ну сейчас я им скажу…
Мужик убежал, а я залез в кузов. Что у нас тут? Россыпь мосинок, патронные ящики, бинокль!
Воровать плохо? Плохо. А хорошо бросать безоружных людей под каток немецкой машины? Чуть ли не половина психов — безобидные умственно отсталые, двух слов связать не могут, головой дергают, мычат что-то — сердце разрывается.
Я схватил винтовку, ТТ в кобуре, патронный ящик. Заметил чью-то мокрую, вспотевшую гимнастерку, с трудом натянул на себя. Размерчик вот только был мал. Ремней не было, заправился в брюки.
С деловым видом потащил все в голову колонны. Тут главное делать вид, что очень занят — выполняю важное распоряжение командования. Морда — кирпичом, смотреть под ноги. Тяжко было нести, хоть и своё, да дотащил. Сходить бы еще разок, оприходовать хотя бы ящик с патронами, но не стоит рисковать.
