— Спасибо, Петров! — Осинкин схватил обеими руками мою ладонь и потряс.
Мол, ух! Держитесь самогонщики… Курсант в деле!
* * *
Тук, тук, тук! — побарабанил я по двери, обшитой потрескавшимся дерматином.
В подъезде пахло прогорклым табачным дымом и кошачьей мочой. А может, вовсе не кошачьей. Видно, что подъезд часто посещали маргинальные элементы. Похож на “проходной притон”.
За хлипкой дверью раздались шаркающие шаги. Светлое пятнышко глазка потемнело. Ага… Злодей смотрит на гостя… Продавать ему самогон, или нет. На этаж ниже притаился участковый Осинкин. Дядя Петя напялил спортивный костюм. Когда-то, наверное, он был ему впору, но теперь его арбузный живот плохо вписывался в олимпийку. Растягивал ее в районе талии до диаметра фляги. Смотрелось очень эпично, хоть и не по-спортивному. Рядом с Осинкиным притаились два внештатника, которых дядя Петя сразу взял в качестве карманных понятых. Удобно, когда свои понятые всегда под рукой. Мужики взрослые, но в глазах огонек горит, будто не самогонщика пошли ловить, а самого Горбатого… Ну или сразу всю банду Черных кошек.
— Кто там? — проскрипел за дверью старушечий голос.
Ё-моё… Злодей оказался бабулькой. Надеюсь, похожей на бабу ягу.
Ну, Осинкин, ну паразит! Почему сразу не предупредил? В мою бытность за самогоноварение ответственности не было, поэтому в моем представлении самогонщик виделся здоровенным Моргуновым в папахе и с усами Гитлера. А тут бабушка… Тьфу, ты блин… Но отступать поздно, “маховик системы закрутился”. Назад пути нет. Понятые расстроятся, если без добычи вернутся. Что они потом на заводе рассказывать в курилке будут?
— Мать, — голосом уставшего путника проговорил я. — Открой дверь, я по делу.
— По какому делу? — невидимый глаз продолжал меня разглядывать в линзованную дырку.
Я даже, как бы случайно отошел назад и встал под лампу, чтобы меня лучше было видно. Что не злодей, не маньяк и не дай бог — не мент…
Я с заговорщическим видом достал из-за пазухи пустой “шкалик” и повертел им перед глазком, на морду накинул просящее выражение.
Щелк! — замок открылся и дверь распахнулась. Чуть сгорбленная бабушка с седой копной волос, собранной в узел, внимательно осмотрела меня выцветшими глазами. Морщины на лбу подозрительно на меня хмурились.
— Заходи! — “предпринимательница” впустила меня внутрь. — Откуда узнал про меня?
— Так Петрович проболтался, — выдал я.
— Какой Петрович? — насторожилась бабка.
Я хлопнул себя по лбу.
— Да не Петрович, это брат у него Петрович, путаю их все время, Василич, — я перебрал на мой взгляд самые распространенные отчества.
— А-а-а… — закивала бабуля, уже расслабившись. — Вот паскуда, говорила же ему, не веди новеньких. Я, молодой человек, только своим продаю, сам понимаешь, время сейчас такое. А мне внука тянуть надо.
— Внука? — удивился я. — А родители его что?
Квартирка выглядела убогой, но чистенькой. Обои двадцатилетней давности местами затерлись до штукатурки. Крашеный пол облупился. На побеленном потолке вместо люстры болталась одинокая лампочка на заляпанном известкой черном проводе.
В коридор выскочил малец лет пяти-шести в черных трусах и белой майке. Увидев меня, он обрадовался, будто встретил детсадовского друга:
— Дядь, а дядь, дай рупь!
— Уйди Андрюша, — шикнула на него бабушка. — не лезь к человеку.
Сердце екнуло. Он мне напомнил меня самого. Такой же босой на холодном полу. Только я в детдоме, а он здесь. Еще и тезка…
— А держи, — я пошарил по карманам и вытащил измятую купюру с единичкой, и протянул мальчику.
Тот ловко подскочил и цапнул ее, как коршун куренка:
— Спасибо, дядь!
Андрюшка скрылся в комнате.
— Ой, неудобно как-то, — запричитала бабуля. — Зачем ты деньги ему дал? У меня нечем тебе вернуть.
— Да не надо ничего, — махнул я рукой. — Для тезки не жалко.
— Погоди, — бабуля уперла в бока руки. — Я тебе самогона бесплатно налью…
— Спасибо, — замотал я головой, — Мне пора. Что-то перехотелось мне.
— Как так? А чего приходил-то?
— Да для бати купить хотел, а сейчас подумал, обойдется старый хрыч. Пусть трезвеет. Уже мамку своими запоями всю извел. Вот пусть лучше сдохнет с похмелья, не принесу я ему самогона.
— Ну и правильно, — одобрительно закивала самогонщица. — Помереть — не помрет, а впредь наука будет. Сколько мужиков эта отрава сгубила…
— Так, а вы, что тогда торгуете?
— А кто оглоеда кормить будет? Отец ветер в поле, мамы — доченьки моей, уж год как нету…
— Сочувствую, а что случилось?
— Да ты проходи сынок, чай будешь? С баранками. Варенье малиновое сама варила. Ягода правда с рынка…
— Спасибо, не откажусь.
Я разулся и прошел в зал. Простенькая комната без югославской стенки и без телевизора смотрелась непривычно пусто. Посередине стоял огромный круглый стол довоенных времен. Его потертая поверхность выдавала благородство древесной породы, из которой он был изготовлен. Гордость хозяйки.
На столе расстелена плетеная кружевная паутинка из белых ниток, лежит отрывной, уже изрядно похудевший календарь.
Хозяйка скоро собрала на стол нехитрое угощение. Я дул на фарфоровую кружку и надкусывал баранку. Не знаю, что заставило меня согласиться на гостеприимство, ведь изначально я пришел за другим. Может мне не хватало этого самого гостеприимства в прошлой жизни? Потом люди станут другие. Никто никогда не предложит незнакомцу чаю. Это даже станет немного опасным. Тучи мошенников будут ходить по квартирам, представляясь собесом и облапошивать доверчивых пенсионеров, что еще не успели отвыкнуть от радушия Совка. А пока все замечательно. Из мошенников только цыгане и Гоша Индия.
— А что с дочкой вашей случилось? — спросил я хозяйку.
— Убили ее… — старушка смахнула слезу.
— Как убили? — я отставил кружку. — Кто?
— Так не нашли ведь! Умница Верочка у меня была. Закончила пединститут с отличием. Учительницей работала, нашли ее в кустах на набережной задушенной.
Жеваный компот! Так это же та, что год назад… Про которую Гоша рассказывал. И Паутов потом. Я заинтересовался.
— Сочувствую, извиняюсь, как вас по имени-отчеству? Меня Андрей зовут, как внука вашего.
— Бабой Людой кличут, — хозяйка шмыгнула носом и провела платком по глазам.
— Баба Люда, а у Веры были враги? Недоброжелатели?
— А тебе зачем?
— Так у меня отец в милиции работает, — сообразил сходу я. — Его попрошу, может разберется…
— Да разбирались уж… — махнула рукой бабуля. — Только без толку. Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал. Рассказала я им все, только про полюбовника Вериного не рассказала.
— Почему? Это же важно.
— Да он человек хороший, интеллигентный. Незачем ему по допросам шастать.
— Баба Люда, миленькая, что же ты им про него не рассказала? Это же очень важно.
— Нельзя было, — вздохнула старушка. — Женат он был. Позор терпеть от соседей, что дочка моя с женатым спуталась. Утаила я. Любовь у них была… И так разведенная, Андрюшка еще от первого брака. В студенчестве замуж выскочила слишком рано, года не прожили.
— А как звать-то его, помните? — с надеждой спросил я.
— Так я имени и не знала. Вера ничего про него особо не рассказывала. Просто говорила, что человек уважаемый, образованный, что познакомит нас, когда он жену бросит и все по-людски будет. Я ворчала на нее, мол, что за тайны такие? Где это видано втихушку любовь плести? Как людям в глаза смотреть? А она говорила, что ей все равно на окружающих, что главное мое понимание и любовь ее ухажера. Права была дочка. Умница она у меня была… Не уберегла кровиночку.
Хозяйка опять завсхлипывала.
— Я так понимаю, жену он не бросил?
— Не знаю, сынок. Верочки не стало, и я теперь ничего не знаю. Не бросил, наверное. Рассказала бы мне дочка… А может, не успела просто.
— А как же вы избранника ее не видели, он что на похороны даже не пришел?
