Подарок жениха.
И хмурый взгляд барона, который, кажется, уже вовсе не горел устраивать свадьбу, был ответом.
— У сестры слабое здоровье, — Винченцо выдержал этот взгляд. — И события минулой ночи весьма её напугали.
Напуганной Миара не выглядела. Скорее уж мечтательной. Но она кивнула.
— Все было так… так волнительно! Мне бесконечно жаль, что я не смогла помочь вашей жене.
Она даже слезу смахнула.
— Но у вас еще одна осталась! — сказала она прежде, чем барон нашелся с ответом. — И вы теперь можете взять новую? Или нет?
Барон покраснел.
Этак его удар хватит раньше времени. Правда, Винченцо не понимал, зачем вообще оставлять этого человека в живых, но пускай себе.
— Простите, — Миара состроила прескорбное выражение лица. — Я просто совершенно ничего не понимаю в ваших законах! А мне ведь предстоит здесь жить.
— Помнится, маги тоже не ограничивают себя одной женщиной, — отозвался барон.
По лицу его было сложно понять, что он думает. А вот раздражение Винченцо чувствовал. И почти ненависть, причем направленную отчего-то на него.
И беспомощность.
— О да, у отца много жен, — согласилась Миара, поплотнее закутавшись в меха.
Тучи разродились-таки дождем, мелким и нудным. Он моросил, не пытаясь унять огонь, но лишь спеша подернуть камни темною пленкой воды. От этого дождя сразу стало сыро и неуютно. Одежда мигом пропиталась влагой, будто только и ждала этого случая.
— Род Ульграх бережет свою кровь, — она коснулась пальцами виска. — Мне все-таки еще дурно.
Смахнув с меха едва заметные капли воды, Миара развернулась.
За нею тотчас устремились служанки, а вот старшая жена барона только и посмела, что проводить гостью взглядом. Дернулся было сын, на лице его появилось до крайности несчастное выражение.
— Держи себя в руках, — процедил барон.
И взгляд его полыхнул ненавистью.
А ведь он не простит этой смерти. И вправду любил свою Эльсу? И потому закрывал глаза на все, что она делала? Позволял ей травить старшую жену? Изводить детей, пусть и нерожденных? И теперь отомстит?
Винченцо пошевелил пальцами.
И остался.
Надолго.
Пока догорал костер, в который слуги и рабы плеснули темного древесного масла, когда тот почти погас. И вынудили пламя вновь очнуться. Масло давало дым. Дым мешался с водяной взвесью дождя, наполняя двор. И Винченцо чувствовал его горечь на губах.
Потом был зал.
И поминальная трапеза. Тихая. Какая-то натужная. Миара к ней не вышла, что не осталось незамеченным.
— Ваша сестра ведет себя неправильно, — процедил барон. — Ей нужно учиться уважать наши обычаи.
— Всенепременно, — сказал Винченцо, разглядывая кабаньи ребра, выжаренные до черноты. Есть не хотелось совершенно, а в голове билась мысль, что с барона станется и отравить дорогого гостя, раз уж опоить не вышло. — Я ей объясню. Простите. Прежде ей не случалось покидать башни. А наши обычаи отличаются.
— Чем же?
Барон тоже не ел. Пил. Кубок за кубком. Наполняли его чашу сразу, стоило её опустить. Но барон не пьянел, разве что лицо налилось опасной краснотой.
— Вы ведь сжигаете мертвых. Ну? — и в этом окрике почудился вызов.
— Сжигаем. Тех, кто имеют силу. Когда уходит кто-то из рода, то дети его, и внуки, и все родичи собираются, чтобы почтить его смерть. Глава рода самолично призывает очищающее пламя.
Белое. И жаркое до того, что и камни под ним плавятся. От плоти же ничего не остается, даже праха.
— Вот, — кривой палец указал на Винченцо. — Вы ничем не лучше.
— Возможно.
— Так и есть! — барон бахнул кулаком по столу. — А она умерла! Почему?
— Как я могу знать? — Винченцо пожал плечами. — Я плохо помню. Сожалею, но в тот вечер, кажется, я позволил себе увлечься.
Он вернулся в отведенные покои до рассвета. И улегшись на кровать, даже вздремнул немного.
— Сестра сказала, что у вашей супруги было слабое сердце. Возможно, она чем-то расстроилась? Или просто утомилась?
Барон сдавил кубок в руке.
— Ты, — глаза его выкатились, а губы скривились, и показалось, что еще немного и он не сдержится, плюнет в лицо. — Это вы её убили!
— Помилуйте, зачем? — Винченцо позволил себе нахмуриться.
— Не знаю. Зачем вы вообще сюда заявились?
— По вашему приглашению.
Пальцы барона стиснули кубок, и металл поддался.
— Сперва твой братец… проклятый братец… пришел, вынюхивал, выспрашивал. А теперь ты с этой шлюхой.
Дернулся было жених Миары, но застыл, не смея выступить против отца.
— Знаете, — Винценцо поднялся. — Я тоже не думаю, что в этом браке есть смысл. А потому, если позволите, завтра мы вас покинем.
Сдавленный рык был ответом.
— Отец! — возопил несчастный жених, повиснув на плечах. — Отец, пожалуйста… она чудесная. Она ни в чем не виновата! Это мама сама!
Надо же, и вправду любил.
Странно.
И страшно. Любовь никого еще до добра не доводила. Вот и здесь. Барон с легкостью стряхнул мальчишку и тоже поднялся. Несмотря на вес свой и вино, которое шумело в голове, двигался он с той легкостью, что выдавала серьезного противника.
Неспешно.
Словно зная, что никуда-то Винченцо не денется. А он и не собирался. Стоял. Смотрел. Ждал.
Шаг.
— Ты… — руки шарят на поясе, но из оружия при бароне — кинжал да нож. На него де Варрен смотрит с удивлением и хмурится, будто пытаясь понять, как этот вот, разукрашенный самоцветами кинжал, вовсе оказался при нем.
Отшвыривает в сторону.
— Отец!
— Заткнись! — рявкнул де Варрен. — Я знаю, зачем вы здесь! Знаю! Что, твой папаша, проклятый ублюдок, не поверил? И правильно, что не поверил. Да только вот вам!
Барон скрутил кукиш и сунул в лицо.
А Винченцо отвел руку в сторону.
— Вы пьяны.
— Я… я потерял её! Я обещал защитить, но не смог! Никогда не смог! Сначала этот… нельзя жениться… что подумают… она согласится и так… зачем
