сейчас, сегодня — не время спать. Сегодня тот самый день. День, о котором она так мечтала. Этот день настал. Она стискивает в руке серебряный крестик. Грех так думать, грех желать кому-то смерти, грех алкать возмездия, но она уже давно перестала ходить в церковь — с того самого раза, как дверь их квартиры открылась и в прихожую ввалилась Мацуко — кто-то добрый дал ей свой плащ и довез до дома… хотел в больницу, но она умоляла привезти ее домой… из того дня она запомнила только этот плащ, бежевый хороший плащ с потеками крови на нем. Крови и грязи. Мама немедленно вызвала скорую и через пятнадцать минут прихожую заполонили люди в сине-белой униформе с большими синими снежинками на спинах… а через еще пять минут Мацуко увезли. Уехала и мама. И Мико осталась одна в пустой прихожей, сжимая в руке бежевый плащ с потеками крови и грязными разводами. В прихожей как-то сразу стало пусто и как-то безжизненно, были разбросаны обычно стоящие в идеальном порядке мамины туфли и тапочки, у самой двери прямо на полу лежала синяя полиэтиленовая бахила, видимо содранная случайно с ноги кого-то из парамедиков.
Как она не напрягала память — она не могла вспомнить лицо Мацуко в тот день, словно бы она и не видела его, словно вместо лица у ее старшей сестры было размытое пятно телесного цвета, с такими же кроваво-грязными разводами, как и на плаще… психолог говорит что в результате травмы некоторые воспоминания отрицаются мозгом, вычеркиваются из памяти, мозг отказывается вспоминать…
Сейчас она жалеет о том, что не запомнила ее лица в тот день, потому что это воспоминание дало бы ей силу, в которой она так нуждается. Потому что следующее воспоминание, последнее воспоминание — это как сестру привезли из больницы домой, и врачи сказали, что сделали все что могли и что физические травмы все излечены. А вот с моральными они ничего поделать не могут, и мама наняла какого-то невероятно дорогого психолога, и сама Мико сидела со своей сестрой день-деньской, пытаясь отвлечь ее от грустных мыслей. Она улыбалась ей, пела песни, рассказывала смешные истории, они вместе смотрели ее любимые шоу на ТВ, Мико даже научилась немного вязать, Мацуко обожала вязание и даже шутила что она обязательно навяжет ей и ее будущему мужу кучу свитеров с оленями. Раньше. Она шутила — раньше, до того, как…
После — она уже не шутила и не улыбалась. Она сидела со стеклянными глазами и смотрела в одну точку, а больше всего времени проводила в своей комнате, задернув шторы и свернувшись клубочком под одеялом. Мико с мамой по очереди спали в ее комнате, потому что каждую ночь наступал тот час, когда она просыпалась и начинала плакать и твердить, что они пробрались в дом и сейчас заберут ее обратно, туда, где больно… и Мико каждый раз стискивала кулаки и зубы от бессильной ярости и плакала вместе с ней.
Днем, когда Мацуко спала от усталости или может быть просто лежала под одеялом — плакала мама. Она никому не показывала свои слезы, но Мико видела ее красные глаза, слышала приглушенные рыдания за стенкой, находила бумажные платки, пропитанные слезами то тут, то там.
А Мацуко продолжала просыпаться и трястись от страха. Ей казалось, что «эти» сейчас пролезут в окна, что «они» стоят за дверью и ждут, что вот-вот ее схватят и увезут обратно. И на этот раз она уже не вернется. Она отказалась подписывать заявление, она так боялась что ее найдут, сама мысль о том, что надо будет рассказать о том, что было — приводила ее в ужас. И сперва полиция вообще ничего не делала, а потом… потом в сети появилось это видео и тогда у Мико что-то умерло внутри. Когда она увидела, через что прошла ее старшая сестра, ее улыбчивая когда-то Мацуко, девушка-сосна, с прямой спиной и длинными спортивными ногами, их огонек и зажигалочка, всегда позитивная и так любящая жизнь… она не смогла досмотреть видео до конца. Просто досмотреть — и то не смогла. А Мацуко прошла через все это… вот тогда она и перестала ходить в церковь. Потому что, если Бог есть, и он допускает такое — значит это не ее Бог. А если его нет… то и ходить бесполезно.
Полиция все же завела дело — на основании этого видео. Некоторое время их осаждали репортеры и Мико едва сдерживалась, чтобы не наговорить им гадостей. Потом — полиция снова закрыла дело, потому что никого не нашла. А Мацуко продолжала просыпаться и плакать по ночам.
Мама уволилась с работы и денег у них стало не так уж много, а психолог сказал, что есть экспериментальная технология, вкупе с медикаментами может дать эффект… но это дорого. Очень дорого. И тогда, тогда ей на почту пришло предложение студии. Они обещали деньги, просто за то, что она — переоденется мальчиком и сохранит интригу… и сумма покрывала половину стоимости лечения. Вторую половину уж как-нибудь найдем, подумала Мико и согласилась. Но … Мацуко больше нет. Она обманула маму. Мама боялась оставлять ее одну, она всегда следила за ней. В тот день, говорила мама ей по телефону, всхлипывая, — в тот день Мацуко даже улыбнулась. Денег было совсем мало и маме пришлось выйти на работу, а Мацуко — улыбнулась ей! И сказала, что все будет хорошо и что она будет умницей. И чтобы мама не беспокоилась. А когда мама ушла — она открыла окно, встала на подоконник — и шагнула в пустоту. И все, что осталось у Мико — это ее бессильная ненависть. Именно ненависть, выжигающая ее изнутри. Этот мир несправедлив, и единственная правильная вещь, которая должна быть сделана — нужно сделать самой. Как именно — она не знала, но Кента-кун сказал, что знает. Сперва она не поверила, сперва она устроила истерику… а потом еще хуже. Ей было уже все равно. Все равно не вернуть Мацуко. Все равно не добиться справедливости, наказания для этих нелюдей, которые носят лица людей, но на самом деле — хуже чем звери. Все равно.
Но этот странный парень все же сдержал свое обещание. Она и не надеялась, что может сделать школьник там, где отступила полиция? Как он сможет сдержать свое слово? Дал сгоряча, понятно, тоже поддался чувствам, и
