в реальности, пришло откуда-то извне осознание, что эти люди — все те, кто в жизни моей был дорог мне. А пали они от руки таких, как Радогир, что считают, будто бы им положена определенная вольность, благодаря их, впрочем, как они сами себе надумали, рождения или жизненным завоеваниям. Животный мир — вот, где они обитают и полагают, что в нем живут и другие. Грызут, пока не придут челюсти крупнее. “Что ж…” — невольно мои губы разошлись в диком оскале, как у злого хищника, как предзнаменование будущих столкновений.
— Обдумал мое предложение? Принимаешь? — спустя несколько часов Радогир сидел напротив меня и отторгал своей раздражающей ухмылкой.
— Какое?
— Снова вернуться к старым, добрым временам, когда мы были друзьями. Ну или хотя бы, когда ты не хотел меня убить.
— Я всегда этого хотел.
— Тогда еще лучше: нам есть куда расти и к чему стремиться. Дружба, основанная на общей выгоде — самая лучшая. Ты мне даешь защиту, а я тебе кров, еду, и другое… женщин, в конце-то концов. Не будешь же ты всю жизнь вот так оборванцем ходить, в сказки свои про справедливость веря.
— Мы разве ведем переговоры? — вдруг взглянул я на него лукаво.
— Конечно, ведем, — ответил он не задумываясь, однако на ошейник глаз бросил. — Только все же пойми меня: я не могу рисковать. Моя жизнь представляет ценность.
— Какую же?
— Не какую, а для кого, — цокнул он. — Конечно же, для меня. Моя жизнь, само собой, является ценностью для меня.
— Вечные забавы, ехидства, столько слов и все пустые — подобные тебе почему-то полагают себя, как ты выразился, ценностью, когда как на самом деле просто прикрывают собственное одиночество и, пожалуй, внутреннюю, где-то там на краю, отверженную собственным страхом, убежденность в своей никчемности.
На секунду он замолчал, а по выражению казалось, будто бы он за непонимающей мимикой пытается что-то скрыть. Впрочем, свет здесь падал неловко и кое-какие моменты я мог упустить или дополнить ошибочно.
— Любишь ты все усложнять, — бросил он и одновременно поежился. — В этом твоя проблема: тебе стоит отбросить все эти твои высокие взгляды, и просто начать жить, если ты, конечно, жить вообще собрался. По опыту скажу, что такие как ты долго не проживают — обязательно принесут себя в жертву во имя придуманных идеалов, о которых все сразу же и забудут.
Внезапный шум исходящий снаружи прервал мой ответ, даже не дав ему начаться. Я было не обратил на него внимание, мало ли, что там может происходить, но реакция Радогира, когда он беспокойно оглянулся, подсказало мне, что так быть не должно. И я был прав в этом суждении. Спустя непродолжительное время, с усилением шума, на пороге оказался знакомый силуэт. Кого, кого, но не его точно я ожидал увидеть.
— Тимотиос? — впрочем, это было вполне логично, зная его отношение. — Так и знал, что в моем пленении замешан ты, — на одном резком выдохе выдал эту фразу, но затем снова заметив лицо Радогира понял, что ошибся.
— А ты что еще за Тимотиос? — резкий удар в челюсть имел способность менять любые планы и он свалился на землю, как набитый мешок.
Тут в проходе появились Рурк и Колпак. Второй, бросив быстрый оценивающий обстановку взгляд, направился ко мне и стал освобождать от пут. Наверное, все это время мое лицо приобрело, не будет сказано принижающий, ошарашенный вид, чему Рурк время от времени, когда не был занят наблюдением потенциальной опасности, усмехался.
— Что вы здесь делаете? — нарушил я устоявшуюся на время тишину, когда каждый понимал свою роль и просто этим занимался.
— Тебя спасаем, а то ведь не ясно, — саркастически ухмыльнулся Тимоти.
— То есть я хотел спросить почему вы здесь, то есть почему вы меня спасаете? Вы ведь уже должны были покинуть город.
— Тебе правда сейчас нужны эти ответы или все же позаботимся, как нам отсюда сбежать?
Здесь пришел в себя пленитель и что-то тихо промычал. Одним движением его подняли на ноги. В это время меня окончательно освободили от цепей и я, наконец, мог растереть себе руки и ноги в тех местах, где были наложены оковы. Тимотиос вышел наружу для наблюдений, исчезнув; впрочем, звуки его движений давали понять, что он рядом. После небольшого мычание, Радогир совсем замолчал, ладонью накрыл свою челюсть.
— Снимай с него ошейник, — невзначай бросил ему Рурк, словно отдавал приказ одному из членов отряда разжечь костер или какое другое бытовое действие совершить.
Кряхтя, покачиваясь и как-то показательно вальяжно, как бы показывая, что даже в таком положении оставляет за собой право хозяина, он поднялся на ноги; аккуратно, насколько это возможно, вырвал кусок ткани из своего рукава, затем также показательно медленно сложил его, и приглаживая, вытер выступившую из нижней губы росинку крови, при этом как бы между делом бросив свое “нет”. Здесь Рурк, как всегда не теряя самообладания, направил на него, как мне показалось, слегка спрятанный восхищенный взгляд. Признаться, даже меня он впечатлил. Я ожидал того, что он будет паниковать, но он не растерял себя, более того попытался взять ситуацию под контроль.
— Снимай или умрешь, — между делом добавил командир.
— Если сниму, то точно умру. А так хотя бы есть шанс выторговать.
— У нас нет цели убить тебя. Мы лишь пришли за ним.
— Да плевать мне на ваши цели, — махнул он рукой в воздух. — Его цели — вот что меня волнует.
В этот момент Рурк посмотрел на меня; я кивнул; Рурк повернулся к Радогиру, который все это видел.
— Видишь? Не убьет. Освободи и мы уйдем.
Тяжело выдохнув, он окончательно выпрямился, при этом наглядно так выпятив грудь, вкладывая в каждое, даже самое мелкое, движение, не щепотку, а целую охапку артистизма. Наверное, будь я более расслаблен, то закатил бы глаза, но, сам того не осознавая, изнутри был съедаем диким гневом. В этот момент с меня выпал наземь ошейник, подняв облачко пыли под собой и распространив его вокруг, как растворяющийся туман, а я почувствовал такой прилив, который уже успел слегка позабыть. Радогир улыбнулся и взял дыхание.
— История наша с тобой повто…
— И все же он был прав, — бросил Рурк, смотря на сползающее со стены тело с расплющенным лицом и звуком хрипоты умирающего.
Я вышел, разливая по себе приятный ручей силы, прогоняя его по жилам, ведя до каждого кончика, каждой клетки своего тела. Колпак поджал колени. Тимотиос… я не видел, но выброшенный запах пота сказал больше.
Уже третью неделю по счету я проводил лишь в одной
