За размышлениями о способах крепления длинных и узких пластин между собой — спуск с горы прошёл незамеченным. Осталось найти двухметровые палки в снегу у склона горы.
У границ защитного периметра скверны я на секунду задумался, смотря в сторону западного широкого леса и глиняного карьера. Завтра предстоит идти за очередной порцией глины и валежника: зола из ниоткуда не появится в очаге. И надо будет поискать ягоды. Когда вернулся от орков, то на следующий день пошёл в тот лес и практически полностью ободрал целое дерево рябины и густые заросли шиповника. Но запасы подходят к концу, и будет нелишним их обновить. Радует, что черемши хватит до лета — повезло выйти на большую полянку. Медвежий лук осенью уже старый и не очень вкусный, но два листочка в отвар добавить самое то.
Горьковатая жидкость, с привкусом хвои и черемши согревала после длительного перехода. Четыре часа по сильному морозу кого угодно сделают злым и кровожадным, готовым убить за толику тепла. Так что маленькие глотки всё ещё горячего отвара согревали и бодрили кислым, немного горьким вкусом.
Вскоре привал был окончен. Зимой дни короткие, а ночи холодные. В моём распоряжении не больше шести часов светового дня, потом следовало возвращаться в пещеру, иначе можно не успеть до крепких ночных морозов.
Воткнув одну из двухметровых палок в землю, я привязал к её концу тряпку, измазанную углём. Чёрная тряпка прекрасный ориентир. Когда солнце бликует снегом, искать хоть что-то на белом фоне бесполезно — ослепнуть проще и быстрее. Лог… Судя по карте, а как раз вышел к нетронутым участкам. Заодно оставил ножик и флагу рядом с чёрной тряпкой: незачем рисковать, занося столь ценные предметы в порченые места.
Хруст свежего снега нарушал вечную тишину скверного места. Зимой в защитном лесу неуютно. Воздух звенит тишиной, и звуки шагов разносятся на десятки метров. Отражаясь от искорёженных деревьев, они преломляются и возвращаются, изменившись. Словно сам звук поглотила скверна и исказила, высосав всю жизнь.
Хруст снега — всегда что-то приятное, это праздники и радость новых встреч.
Хруст снега в защитном лесе — это пустота без единого признака жизни, без малейшего дуновения ветра, без ничего. Собственное дыхание громом отдаётся по ушам, нервирует.
Скверна — это самая ужасная смерть.
Скверна зимой — сама мертва.
Древни едва шевелятся и сколько ни гладь им толстые корни апельсинового цвета — они не сдвинуться с места, переходные стадии не образуются. А те, которые уже есть — словно застыли. Можно весь день кидаться в них камнями, но они хоть как-то отреагируют лишь на «Магическую стрелу». Зимой скверна ведёт себя крайне странно, словно замораживается. Это отчётливо видно в её глубине, в зоне светящегося мицелия.
Вот только мицелия больше нет. Весь скверный лес теперь усеян серебристыми коконами, едва мерцающими в непроглядной тьме. Не будь у меня необычного зрения, то ходить я бы смог только с факелом. Так усердно старавшиеся полностью закрыть небо густо сплетённые ветви с наступлением зимы справились с этой задачей. Снег метровым слоем покрыл деревья, не пропуская и малейшего лучика света. Лишь изредка попадались освещённые участки в тех местах, где ветви не выдержали веса снега и изломались, приоткрыв небольшую форточку. Но в остальном — смерть. Застывшая и леденящая бесснежная смерть.
Уже после третьего километра защитного леса снегоступы не нужны. Снега нет на бесплодной земле: он весь на ветвях плотной простынёй. Воздух в истинном лесе скверны наполнен лёгкой пылью, тоскующей по бывалому движению ныне застывших порождений. Кусты, деревья, грибы — всё это словно спит. Даже насекомые или…
— Повезло, — я довольно выдохнул, заметив застывшую гусеницу с восьмью сегментами. Взяв толстую верёвку, сплетённую из кожи скверных кабанов, я подвязал один конец между первым и вторым сегментом, а другой — между седьмым и восьмым. Получилась этакая «гусеница с лямкой для переноса на плече», осталось отнести её на обычную землю, но это потом: меня ждали коконы.
Обычно, когда мицелий схлопывается на одну минуту, то образует кокон в метр высотой. Но сейчас зима и абсолютно весь мицелий превращён в коконы. Они ужались, скукожились в половину и главное — они лёгкие. И спасибо густо сплетённым ветвям искорёженных деревьев, что не надо раскапывать снег. Нужно всего лишь немного раскидать землю под основанием кокона, где он вклинивается в мёртвую почву толстой ножкой. Сантиметров десять промёрзлой земли раскапывается быстро: она под коконом рыхлая, когда в остальных местах твёрдая как камень. После, надо сложить вместе посох и двухметровую палку, ближе книзу связать их кожаной верёвкой. Получившейся прищепкой поддеть кокон за ножку и рычагом вытащить из земли, быстро и резко. Если раздался щелчок — процесс загублен, следует идти к новому. Если ножка вышла из земли с протяжным скрипом — всё получилось. Сантиметров пятьдесят, толстый и мясистый корень отливается салатовым цветом, но от соприкосновения с воздухом уже через секунду он начинает желтеть, а потом и вовсе краснеет.
Вскоре около рамки набралось пять коконов, и я засобирался к чёрной тряпке. Главное — пока что не выносить из скверного леса гусеницу.
Разделывать коконы очень легко и приятно. Мицелий распрямить не получится, пока он соединён с корнем десятью короткими перемычками. Иногда встречается восемь, иногда двенадцать, но в среднем десять. Если их резко отрубить, то мицелий потеряет жёсткость и отвалится, став сине-зелёным скукоженным покрывалом. Летом его диаметр достигает десяти метров, но сейчас зима и мицелий сжался практически до пяти метров. Эту травяную простыню проще простого сложить в несколько раз или скрутить в рулет.
Раздербанив все пять коконов, на утоптанном снеге я сложил получившиеся рулетики, на них уложил корни — и двинулся обратно, за следующей партией. А уже через два с небольшим часа вернулся и обнаружил такое долгожданное, вкусное и крайне необходимое ничто.
Немного обидно, что приходится мёрзнуть безрезультатно. Но гораздо обидней, что козлы и козы больше не посещают ближайшие места, словно бы догадываясь о смертельной опасности. И это вдвойне обидно, ведь сегодня они крайне нужны. Не сами животные, но их любовь к застывшим коконам.
Примерно месяц назад я кое-что увидел и подумал, что сошёл с ума. Рогатое животное с охровыми полосками приблизилось к замёрзшему кокону, и стало его есть, помахивая хвостиком от удовольствия. Коза тогда ушла живой и невредимой, потому что я минут десять в ступоре пытался осознать увиденное. Ну а потом пошло время экспериментов, череды проб и ошибок. Лишь две недели назад я полностью выяснил, как правильно разделывать коконы. Заодно понял одну закономерность. Если животное погрызло кокон, то после испарения он оставит запчасть с шансом примерно в десять или пятнадцать процентов. Но вот если кокон нетронут — то стоит рассчитывать на жалкие пять процентов. Как назло, поблизости все коконы целые.
Распотрошив вторую партию — я приступил к гусенице. В отличии он мицелия с ней надо быть максимально аккуратны. Второй раз мне может не повести.
Расположив гусеницу брюхом книзу, я обвязал леской парализованные холодами конечности двух соседних сегментов. В итоге получилось четыре связки по шесть пар лапок в каждой. Теперь самое сложное: отрывать сегменты начиная с последнего. Три раза можно вспотеть, прежде чем послышится лёгкий треск из сочленения сегментов, но сразу после треска они разъединятся с чпокающим звуком. Убить тварь можно только после того, как все сегменты оторваны, до этого тыкать ножом в гусеницу ни в коем случае нельзя. Мне в прошлый раз несказанно повезло, что я успел обмотать многие лапки и гусеница лишь могла ползать. Но всё равно свободными лапками на одном сегменте она успела пропороть мне бедро. Хорошо хоть сосуды крупные не задела. И спасибо большое этому телу с крайне странным заживлением: недели не прошло, как рана глубиной в несколько сантиметров затянулась без следа.
