Закрыв окровавленные глаза, я сжал челюсть, почувствовав боль.
Рука вновь создала печать Регенерации, от чего я зарычал раненным зверем, а мой рык отразился эхом среди деревьев, прогнав ночных жителей леса.
Лёгкий и приятный холодок стал растекаться по всему телу, которое постепенно возвращалось в норму. Работы предстояло очень много…
Очередная печать и вновь рёв боли. Кровь вытекала из моих ушей, глаз и носа, будто во мне её хватит на несколько человек.
Вновь печать и рёв, похожий на звериный. Тело восстанавливалось, но голова…
— Г-ра-аа!!! — кричал я, впившись пальцами в землю, отрывая ногти.
Рёбра с треском вставали на место. Лёгкое восстановилось и я смог дышать, хоть и не ощущал этого.
Выбитое плечо левой руки с хрустом вернулось в былое состояние, а открытый перелом стал зарастать кожей, как только костью встала на место.
Боль разрывала не только мой разум, но и тело. Одно дело восстанавливать ожоги, другое — абсолютно всё.
Сердце стучало так быстро, что его биение звучало в моих ушах, как бой барабанов.
Как только левая рука полностью вернулась в норму, я наложил две печати Регенерации и издал очередной рёв, прозвучавший на весь лесной массив.
Моя глотка разрывалась. Я чувствовал, как её обжигает, словно к ней приставили раскалённый металл.
Боль… Жнец всегда идёт рядом с ней. Она его сила. Она его проводник.
Вновь наложив печати Регенерации, я закричал с утроенной силой и выгнулся дугой.
Руки и ноги елозили по траве и земле. Ногти впивались в почву, отрастая и вновь срываясь от напряжения пальцев.
Не знаю сколько времени я провёл на этом берегу. Я потерял его счёт ещё тогда, когда взорвался самолёт.
И так же, я не знаю, как я смог выжить и уберечь разум. Все свои жизни, я проходил через боль и мне было не привыкать восстанавливать тело печатью Регенерации. Но ещё никогда я не делал этого, будучи истощённым и на грани.
Открыв мутные и заплывшие кровью глаза, я посмотрел на всю ту же луну и танцующие звёзды.
Моя грудь сбивчиво вздымалась, всё тело было покрыто засохшей и свежей кровью, перемешанной с потом. Её было так много, что часть озера окрасилась в бордовой цвет.
Зацепившись руками за землю, я с кряхтением и стоном, пополз в сторону воды. Ветер обдувал моё мокрое от влаги тело, заставляя слипшуюся кожу покрываться мурашками.
Глаза нещадно чесались. Волосы слиплись от крови и грязи. Нос больше не ощущал никаких запахов и был забит застывшей кровью.
Доползя до воды, я опустил в неё руку и сразу же ощутил…
— Х-холодная… — мой хриплый и сбивчивый голос прозвучал над водяной гладью, покрывшейся рябью от касания.
Вновь движение и я побираюсь ближе, ощутив, как ледяная влага коснулась всей правой руки, груди и лица.
Голова продолжала разрываться от боли, отдающейся пульсацией, но холод позволял мне отстраниться.
Вытащив лицо из воды, я провёл по нему дрожавшей рукой, смывая застывшую и свежую кровь.
Я смотрел в своё отражение в водной глади, освещённой лучами луны. Я видел, как кровь стекает с моего лица, падая большими каплями в озеро, размывая моё отражение. И лишь яркие синие глаза, частично покрытые бордовой жидкостью, сияли.
«Они прекрасны, Вить… Прекрасны, как океан.» — вспомнил я слова Анны и мне показалось, что её тёплая ладонь коснулась моей щеки.
С трудом приподняв руку, я дотронулся до щеки, будто бы боясь потерять это наваждение.
Помотав головой и ощутив от этого действия очередную боль, я поджал под себя ноги и хотел смыть кровь.
Но только мои руки вновь коснулись холодной глади, до ушей донёсся звук затвора винтовки и серьезный голос:
— Не двигайся.
Глава 17
Продолжая слушать скрипучую мелодию сверчков, я медленно повернул голову и увидел старика, в нескольких метрах от себя.
В темноте, при свете луны, было сложно распознать его внешность, особенно с учётом того, что кровь до сих пор застилала мои глаза мутной плёнкой.
Но даже так, я видел, что он был невысокого роста. Его седые волосы космами спадали до плеч, а густая борода, представляла собой короткие косички, cвлетёнными в них металлическими украшениями. Из одежды на нём находились хлопковая свободная рубашка белого цвета с широким воротником. Такие же свободные штаны и чёрные резиновые сапоги, покрытые свежей грязью и травой.
В руках этот старик держал видавший лучшие времена охотничий карабин. Даже при таком тусклом свете, я видел потрескавшийся деревянный приклад и цевьё.
И именно этот карабин, он направлял на меня.
Его руки не дрожали, а цепкий взгляд серых глаз выдавал в нём былого охотника.
— Медленно встань и подними руки, — сухим голосом, будто скрип ивы, заговорил он, слегка махнув дулом винтовки.
Подняв дрожавшие руки, я с трудом встал на ноги и выпрямился в полный рост.
Лишь на морально волевых я всё ещё держался в сознании и не упал. Боль, ранее разрывающее тело, прошла. Осталась усталость и сильная мигрень.
Стоило мне встать перед стариком, он сразу стал осматривать меня своим цепким взглядом.
Ветер обдувал моё пропотевшее тело и ту его часть, которую уже успела намокнуть в ледяной воде озера.
— И откуда ты такой взялся? — тем же голосом спросил старик, а я с трудом устоял на ногах и был вынужден схватиться за потрескавшийся камень.
И стоило мне это сделать, как прозвучал выстрел, эхом отразившийся в лесу и над озером.
— Дернешься ещё раз и следующая пуля окажется у тебя между глаз. — передёрнул старик затвор, направив на меня ружьё.
Сделав тяжёлый вздох, я посмотрел на этого человек и, кивнув, сбивчиво произнёс:
— Я-я упал…
Горло обжигало, а во рту застыл вкус меди и железа.
— Да я вижу, что не приполз. — сурово кивнул он. — Весь в крови и дерьме. Откуда упал?
Не став отвечать, я просто приподнял руку и указал пальцем в небо.
— Значит, выживший с самолёта? — недоверчиво спросил он и, увидев мой кивок, дополнил. — Хочешь сказать, что ты упал с взорвавшегося самолёта, в одних трусах и без парашюта, и выжил?
Очередной кивок, на что старик сделал ко мне шаг.
Я не был удивлён, что он знает про крушение. То, как взорвался самолёт немцев, было видно издалека. Слишком мощный взрыв. Это объясняет, почему я почувствовал в отсеке запах серы и пороха. Скорее всего, они перевозили что-то из боеприпасов.
— Ты меня за дурака не держи, парень, а то рука может дрогнуть и в тебе появится на одну дырку больше.
Мой очередной вздох и понимание, что для старика это всё выглядит сюрреалистично. Выжить с такого падения невозможно, если не обладать определённым даром или парашютом.
— Г-где я нахожусь? — тем же сбивчивым голосом спросил я, смотря на старика.
— В лесу, где же ещё. — ответил он, продолжая держать меня мушке. — Или ты не только в крови и дерьме испачкался, но ещё и голову отбил?
— Отбил. — кивнул я, поморщившись от мигрени.
Услышав мой ответ, старик отчётливо хмыкнул.
— Мне нужно в Москву, — вновь заговорил я.
— А мне нужно дров нарубить к зиме и чтобы всякие туристы не лазили в моём лесу, — едко ответил старик. — Но, как видишь, не всё получается, как мы хотим.
Чувствуя, как сознание начинает падать в темноту, я вцепился пальцами в холодный камень и прислонился к нему всем телом. Лишь он держал меня от падения.
— Я-я… — попытался я что-то сказать, но не ощутил, как в голове что-то щёлкнуло, после чего я стал падать, ударившись об грязную землю и траву.
Глаза закрывались и последнее, что я помнил, перед тем, как упасть в объятья тьмы, это яркие звёзды, голову наклонившегося ко мне старика и тихий вопрос:
— Ну и что мне с тобой делать?…
* * *
Немногочисленная охрана базы рода Беркутовых, несущая дежурство возле штаба, видела, как на асфальт, перед крыльцом, приземляется покорёженная и подпаленная броня "Перун-35".
