к нему, угодливо согнувшись, подошёл волостной тиун Милон, — аки ты приказал, азм сразу гридней отправил за Дмитрием Глебовичем.
— И где его черти носят?
— Тиуны глаголят, на охоту в Вороноксий лес отправился, а куды не ведаем. Азм у Гнилой Опушки да на Чёрном броду вестников оставил.
Договорить тиун не успел, дверь распахнулась и в богато украшенные хоромы князя ворвался широкоплечий мужчина с осанистым лицом и кучерявой, аккуратно подстриженной бородой. Богатый щегольский кафтан из византийской парчи пропах костром, а сапоги были густо забрызганы грязью. Было видно, что он торопился. Коротко поклонившись надутому князю, он с ожиданием замер.
— Явился, не запылился!
— Прости, князь, коли прогневал. Далековато зверь увёл, аки получил весть, к тебе изо всех сил поспешал.
— Вон все пошли! — прикрикнул князь на слуг. — А ты, зятёк, присаживайся да вина плесни. Ведаешь ли, что покуда ты в лесах моих охотою забавлялся, едва удела не лишился?
Дмитрий вскочил, едва не выронив узорный кувшин. Князь же положил руку ему на плечо, похлопал и усадил обратно.
— Поздно спохватился.
— Не томи, князь, сказывай что в Новосиле случилось?
— Ежели не считать того, что твой «Прохор» боярские дружины разбил, ничего, — после вскипел, повысив голос. — Аки так вышло, голубь мой сизокрылый, что под стенами моего града бучу устроили? Кто такое дозволил?! Видать вовсе нюх потерял! Распустил боярску вольницу. Ну да пёс с ними, с боярами. Кто говаривал, что у Прохора воёв нетути? Не ты ли? Интересно, а кто тады полторы сотни добрых воев разбил? Святой дух верно?
— Княже! — Дмитрий вскочил. — Честью клянусь, не было у Прохора столько гридней. Дай бог, полтора десятка острожек сторожили. Следил самолично.
— Хреново видать следил.
— Прохор…
— Какой ужо Прохор? Охолони! Мне тысяцкий отписал, что самолично ручкался с дядькою племянника.
Дмитрий побледнел и тяжело присел на скамью. Ослабил кафтан на горле. Это не прошло незамеченным. Великий князь злорадно ухмыльнулся:
— Спужался? Боишься, что выгонит из Новосиля аки пса шелудивого? А и верно, — князь с удовольствием отхлебнул терпкого гишпанского вина, зацепил ножом ломтик прозрачной на свету осетрины. — Варежку не надобно разевать. Ишь ты, Прохор. Гость! Ты где таких гостей видывал, что детинец более чем у САМОГО Калиты закладывали? Да в едино лето отстроили! Седой волос в главе, а ума як у дитя малого.
Дмитрий снова вскочил:
— Дай дружину, князь! С моею будет семь сотен кованой рати! Да городовой полк. Азм его острожек огнём выжгу, азм хлопов его в полон возьму, а Мстислава в цепях тебе приведу и в ноги брошу!
Князь откинулся на меха, наклонил голову и закачал ей из стороны в сторону:
— Ох дурак, ох дурак. Не хвались, идучи на рать, а хвались, идучи с рати! Городовой полк, як же. Как бы он супротив нас не встал.
— Дружины боярские…
— Окстись! Он всех воев, слышишь, всех до единого в полон взял. Ни одного не ушло! Бояре Новосильские аки псы побитые до следующего лета под лавки забьются и выжидать будут чья возьмёт.
— Что же делать то?
— Не боись, в обиду не дам. Но и дружину не получишь. На границе с Брянском ныне беспокойно. Никак не можно оттудова воев убирать. Больно хитёр племянник стал, аки змей. Воев из городового полка, что бояре златом сманили, отпустил без мзды, как и боярина Олега. А ты подумал, откуда он столько злата взял? Где мастеров нанял иноземных?
— Рязань?
— А кто же ещё? Они давно на наше княжество зуб точат. Берди же с ними заодно, а супротив такой силы мы не сдюжим. Острожек Мстислав уже достроил, сам ты его взять не сможешь. Ко всему грамоты на землю ты самолично подписал, дурень, — князь, не удержавшись, отвесил зятю подзатыльник. — Коли на копьё его возьмём, лицо потеряем.
— Дык накой мне это кубло змеиное под самыми стенами? — искренно возмутился Дмитрий.
— Азм не думаю, что ему Новосиль треба ныне. Словно подменили племяшку. Знаю его с младых ногтей аки облупленного, токмо одни бабы на уме были. А тут гляди-ка! Гостем назвался, едва ли не лично за лавкой гостевой стоит. Вот что, немедля возвращайся в отчину и отпиши мне, что тама к чему. Вызнай всё, в гости к «Прохору» заявись да выведай, что ему надобно. Острожек покуда не трогай. Чую, нечисто дело. Сам же отпишусь Калите, да Гедимину.
— Гедимину?!
— Пошто уставился то? Али не ведаешь, что Ольга Всеволодовна смоленская княжна его жена вторая, царство ей небесное, моя сродственница? А на тумен Еголдаев он давно зуб точит.
— Волка зовём овец пасти, — пробурчал в ответ Дмитрий.
— Брось, я с ним завсегда договорюсь. И вот ещё. Насчёт митрополита ты верно подметил. Отпишу, однако, грамоту сию надобно по уму стряпать. Пусть её епископ Глуховский от всей земли Новосильской выведет. Дескать колдун Прохор не даёт люду правоверному жития машинами бесовскими и дымами вонючими.
— Дык нет у него дымов больших. И на церкву он серебро богато жалует.
— А митрополиту зачем об сим знать? Вот ещё, ты давече писал, будто гости видали, что племяшка мой чёрной работы не чурается и с хлопами своими ручкается. Так ли?
Дмитрий кивнул в ответ, после залпом опорожнил братину.
Глаза собеседника зло сверкнули.
— Добро. Ежели Мстиславу невместно князем называться, тако и быть. Посодействую. Удела лишил и за честью родовой дело не встанет. Посмотрим, аки выкрутится.
Последняя мысль так понравилась князю, что привела его в самое благодушное настроение.
Фрол
Рев гудка вырвал Фрола из сладкого сна. Вскочив с нар, споро спрыгнул на пол и рванул к умывальнику. Почистил зубы, а после принялся собираться. Князь требовал много чудин, и им волей-неволей пришлось подчиниться. А после всё это незаметно вошло в привычку.
Перед выходом на улицу им одевают кандалы на ноги, ведут на занятия с латинской цифирью. Затем завтрак. Неплохой. Бывает, и маслицу в кашу добавляют и сухих ягод. Вчера вона, медком побаловали, но не всех.
По первой то многие из наших бежать пытались. Да куды там! Вои княжеские то и дело на конях рыскают, а далеко ли ты убежишь с тяжёлой цепью на ногах? Наказание было суровым. Не только палками угощали. Сажали на колодную цепь тяжеленный чугунный шар да сами колоды на
