Борьба продолжалась не долго. Ягуар не только передавливает горло, удушая, как остальные кошачьи, но еще и ломает шейные позвонки. Пятнистый хищник убедился, что жертва мертва, стряхнул с себя воду и начал пожирать крокодила с головы. Был он ко мне задом — неудобный ракурс для стрельбы. Я выбрал самую крепкую тростниковую стрелу. Целился ягуару в шею, но в последний момент он наклонился ниже. Стрела попала в череп и вылезла изо рта. Хищник запросто перегрыз ее, рывком повернувшись всем телом в мою сторону, чтобы понять, кто и как напал на него. После чего завалился на бок, подергался, сворачиваясь клубком и разгибаясь, и затих.
Когда я подошел, желтоватые глаза уже остекленели и блохи начали разбегаться. Весил хищник под центнер. Тащить такую тяжесть в жару у меня не было желания. Я вытряхнул мускулистое тело из шкуры, оставив только голову, потому что видел, что черепа баламов и особенно их клыки и когти в большой цене у жителей Самы. После чего содрал шкуру с крокодила и вырезал самые лучшие куски мяса. Упаковал всё, связав веревкой из агавы. Сверток получился тяжелый, поэтому срезал молодое деревце и подцепил на него, чтобы легче было нести.
По пути в город мне попалась группа из шести крестьян, которые относили жрецу кукурузу в корзинах. Я их встречал по пути на охоту. Увидели, что несу — и их лица окаменели. Теперь я знал, как выглядит мистический ужас. Может, у майя отстрел ягуаров только по лицензии, выдаваемой верховным жрецом⁈
С не меньшим удивлением и испугом смотрели на меня жители рыбацкой деревни, мои коллеги-«орлы», горожане. Даже наком Камон скривился, увидев, что я принес шкуру ягуара.
— Где ты взял ее? — с надеждой в голосе спросил он.
— Убил балама, когда он поймал имиша (крокодила), — ответил я и показал вторую шкуру, завернутую в ягуарову.
Судя по тому, как помрачнел наком, это усугубляло ситуацию.
— Ничего не делай с ними, пока я не вернусь от Хуры (верховного жреца), — приказал он.
Когда Камон ушел, я выведал у повара, угрюмого мужчины лет сорока, который всегда был чем-нибудь недоволен, почему все были так удивлены и испуганы, увидев шкуру балама. Оказывается, этот хищник — священное животное у майя, их предок. Более того, убить балама в одиночку на охоте, а не поймав в ловушку, может только избранный богами. Имиш — тоже священное животное, Земное чудовище, которое держит на спине Землю, плавая в океане. То, что я смог убить ягуара, убившего крокодила, должно что-то значить. Наком и пошел выяснять, что именно. Закончив объяснение, повар посмотрел на меня с грустью и предложил прямо сейчас приготовить принесенное мной мясо крокодила. Типа покормить перед смертью. Я ведь постоянно приносил мясо, часть которого доставалась и повару.
Становиться жертвой я не собирался, поэтому пошел в свою келью, быстро приготовил оружие и доспехи и упаковал остальные шмотки. Сел в тени у входа в нее, прислонившись спиной к теплой шершавой стене. Если наком вернется с воинами, значит, буду пробиваться к морю. Там захвачу лодку и попробую уйти морем. Майя обязаны будут взять жертву живой, а у меня такого ограничения нет. Зато есть три десятка очень хороших стрел и девятнадцать тростниковых, плюс сабля, кинжал и копье, выданное здесь, и знание, что после гибели накома сражение сразу прекратится. Чем дольше я ждал, тем больше склонялся к мысли, что придется пробиваться. Видимо, Камон, зная мой боевой потенциал, собирает воинов.
Наком «ягуаров» вернулся один и в хорошем расположении духа.
— Ахкин Хура сказал, что это хорошая примета для нашего города. Отныне ты будешь командиром караула на западных воротах. Можешь оставить себе шкуру балама и носить ее и клыки зверя вместо когтя. Его череп и шкуру имиша надо отдать ахкину, но когти оставить для новых воинов, — сообщил он.
Западные ворота считаются самыми важными, потому что приплывшие враги чаще всего нападают именно там. Шкуру ягуара имеет право носить только наш наком. То есть, благодаря удачной охоте, я сделал карьерный рывок, заняв промежуточное положение между командиром караула и временным накомом. Как догадываюсь, данный статус гарантировал мне в скором времени повышение в должности, чему и радовался Камон, которому, видимо, чертовски надоело воздержание.
Мы вместе с поваром выдернули из черепа ягуара клыки, два верхних и два нижних, и из лап когти, по пять из передних и по четыре из задних. Я отдал накому и коготь, который мне вручили, когда стал воином-«ягуаром». Череп без клыков и шкуру крокодила Камон понес в храм, по пути показав мне мастерскую, где в клыках сделают аккуратные отверстия, чтобы можно было носить их на гайтане.
8
Через день после моей удачной охоты начался месяц Паш и состоялся военный праздник. Сперва главный жрец вместе со своим сыном, ритуальным накомом, принесли жертву богам в храме на вершине главной пирамиды, которую я называю зиккуратом. К моему удивлению, жертвами были не люди, а собака, игуана и индюк. Их кровью обмазали лицо, руки и туловище выборного накома, который и так был с ярко-красным макияжем, облаченный в шкуру ягуара и деревянный шлем, из которого торчали во все стороны и свисали перья кетцаля и попугаев. После чего Камон спустился с зиккурата и сел в паланкин с верхом из красной ткани, украшенном разноцветными перьями, который подняли и понесли четверо его подчиненных, тоже разрисованных красной краской и украшенных перьями, но не так ярко, как он. Два человека шли по бокам и окуривали накома дымом копалли — древесной смолы, а вторая пара несла сзади шест, на который были нанизаны с десяток человеческих черепов. Процессия прошествовала по всему городу под радостные крики толпы, после чего Камона доставили в казарму, где состоялась грандиозная попойка с участием всего гарнизона и местных аристократов. Бальче, который называют мёдом (каб), потому что этот продукт служит основой, то есть это медовая брага с дурманящей добавкой, пили все, кроме виновника торжества. На вкус та еще гадость, даже мёд не спасает, так что Камон не много потерял. Зато ему дали отдельную сигару. Остальные гоняли одну по кругу, делая по затяжке. Курение пока что — ритуальное мероприятие, не на каждый день. Сигары сворачивали из сухих листьев табака так же, как будут делать в двадцать первом веке.
Кстати, с удивлением узнал, что храм на вершине зиккурата служит еще и чем-то вроде барометра и створных знаков. Когда приближается ураган, здание начинает «гудеть», оповещая горожан, что надо возвращать рыбаков на берег и крепить всё по-походному. Чтобы пройти барьерный риф, рыбакам надо держать такой курс, чтобы видны были оба сквозных прохода в храме.
По количеству богов майя не уступают древним грекам. Есть на все природные явления, случаи жизни, профессии и несколько про запас, которым можно поручать разные непредвиденные дела. У каждого из богов свой праздник, ритуал жертвоприношений, народных гуляний. Следят за этим жрецы. У них есть записи, какого бога, в какой день и как праздновать. Иначе обидится — и жизнь станет интересней.
При этом у майя дурная привычка всё усложнять, поэтому и календарей у них три. Хотя предполагаю, что сначала был один, а остальные позаимствовали у каких-нибудь завоеванных народов или пришельцы поделились: не пропадать же добру! Один календарь был солнечный, так сказать, сельскохозяйственный, на триста шестьдесят пять дней, и назывался хааб. В нем восемнадцать месяцев по двадцать дней и один из пяти, которые не имеют названия и считаются несчастливыми. Дни в месяце нумеровались от нуля до девятнадцати. Второй календарь назывался цолькин (порядок дней), являлся ритуальным и состоял из двухсот шестидесяти дней (наименьшее общее кратное для двадцати и тринадцати). У каждого дня был номер от единицы до тринадцати и одно из двадцати имен, у которых в свою очередь был свой символ, называемый Солнечная печать. В день праздника был с цифрой один, названием Имиш и символом Красный дракон. Эти два календаря были объединены в одном календарном круге, и каждая дата носила еще одно обозначение. Все три совпадали раз в пятьдесят два года, после чего начинался новый цикл. Был еще третий календарь под названием Длинный счет, в котором минимальной единицей был кин (день), а максимальной — хаблатун (один миллиард двести шестьдесят два миллиона четыреста шестьдесят пять тысяч семьсот пятьдесят три года и сто пятьдесят пять дней). Майя не мелочились, планировали свою жизнь циклами по миллиарду с четвертью лет. Так что те, кто в две тысячи двенадцатом году истерил, что по календарю майя наступит конец света, оскорбительно недооценивали это племя. В том году заканчивался очередной цикл из тринадцати бактунов (один бактун — сто сорок четыре тысячи дней), равный пяти тысячам сто двадцати пяти годам и четырем с половиной месяцам, после чего даты длинного календаря повторяются, как через пятьдесят два года в двух предыдущих. Года тоже, кроме цифр, имели название. Сейчас идет первый год Тростника.
