исходящую опасность?
— Открывать? — баронесса коснулась ржавого железа и поднесла измазанные пальцы к лицу. — Мой супруг каждый год ставил новые запоры. Но они истлевали.
И это тоже предупреждение.
Винченцо взял сестру за руку.
— Брось, — взгляд Миары был полон терпения. — Что бы там ни лежало, оно нужно.
— Кому?
— Кому-нибудь — обязательно, а стало быть, и нам сгодится. В конце концов, братец, никто не собирается лезть туда просто так. А вот проверить стоит.
Дверь отворилась с душераздирающим скрипом. И в лицо пахнуло чем-то до боли знакомым. Так воняет в старых лабораториях, в которых даже стены пропитывались алхимической вонью.
Миара чихнула.
И потерла нос.
— Прошу простить меня, госпожа, — баронесса отступила от провала. — Но туда я не заглядывала.
— И не надо, — Миара знала, когда следует остановиться. — Мы сами посмотрим. Верно, Вин?
Винченцо с куда большей охотой закрыл бы треклятую дверь, а потом нашел бы песка и щебня, и всего-то, что под руку повернется, чтобы засыпать и лестницу.
Но вместо этого он кивнул.
А в голове тихо, но так раздражающе застучали барабаны. И наверное, это что-то да значило.
На третьи сутки пути, который запомнился магу урывками, местность изменилась. И перемена эта была столь стремительна, что весь небольшой их отряд остановился.
— Чувствуешь? — спросил жрец, поднимая капюшон плаща.
Ирграм хотел было соврать. В конце концов, ничего особенного не произошло. Подумаешь, лес поредел. И березы стали будто бы ниже, и сосны, и запахло иначе, болотом.
Дорога стала уже.
Местами она вовсе терялась в густой траве. Не в этом дело.
Небо словно стало более тусклым. И солнце. Солнце никуда не делось, но теперь оно казалось будто пеленой подернутым.
— Мы покинули земли Цапли, — пояснил жрец, растирая тонкие руки. — К этому надо привыкнуть.
Надо.
Определенно.
Воздух кислый и тягучий, его приходится глотать. По телу прокатилась волна озноба. Откуда-то изнутри поднялись страх и дурнота, и желание вернуться. Но Ирграм стиснул зубы.
Куда ему возвращаться?
Вернее, с чем?
— Возьмите, — жрец протянул шкатулку, в которой обнаружилась круглая бусина на нити столь тонкой, что не сразу удалось подцепить её. Жрец надел бусину и убрал её. — Прижмите к коже, скоро станет легче.
И прочие-то подходили к нему.
Бусины?
Нет, это не Слеза неба. Другой камень. Нефрит? Или сердолик? Или еще что-то? Так не определить. Бусина кажется мутной, но стоит прикоснуться, и внутри вспыхивает искра. А камень нагревается.
— Что это?
— Благословение, — жрец не торопит, позволяет разглядеть, он спокоен и даже насмешлив. — Детям Цапли тяжело вдали от дома. Это помогает.
— И надолго его хватит?
— Месяца на два.
— Нить тонкая.
Ирграм с трудом просунул в петлю голову. Бусина скользнула под одежду, опалив жаром все тело. И дышать стало легче. В самом деле, что это он?
Солнце иное.
Трава.
Еще жуков сличить осталось, чтоб уж точно убедиться.
— Не порвется, — жрец тронул жеребца пятками. — А вот снять могут. Так что береги.
Ирграм прощупал бусину под одеждой. На языке крутились вопросы, множество вопросов, но что-то подсказывало, что ответы получить будет непросто.
Поэтому он просто подобрал поводья.
Будет еще время.
Глава 42
Такхвар шел к деревне.
Миха наблюдал. И новоявленный барон тоже. И Ица, привычно забравшийся на дерево, где он, похоже, чувствовал себя в безопасности.
— Все равно ему не верю, — проворчал Джер, потирая бок, на котором, сквозь лохмотья виднелась кожа, украшенная россыпью характерных красных пятен.
Сам виноват.
Миха предупреждал, что не стоит в заросли соваться. А что их баронство решили, будто умнее прочих, так пусть теперь расплачивается. Местная крапива росла хоть мелкой, но на диво жгучей. Миху и то пробрало, а ведь у него шкура — не чета человеческой.
— И что предлагаешь?
Вот старик остановился так, чтобы видно его было, и помахал рукой.
Пристрелят?
Самое разумное, к слову. Оборванцы, которые из леса выходят, вряд ли могут рассчитывать на гостеприимство.
— Не знаю, — Джер поджал губы и зашипел.
Ожоги украшали и руки, и шею, и даже лицу досталось.
— И я не знаю.
— И ты так спокоен?
Миха пожал плечами. А чего нервничать? Место хорошее. Село, если не как на ладони, то все одно видно неплохо. Коль начнется суета, Миха заметит.
И уйти успеет.
В лес.
А там родные почти болота, по которым собаки не пройдут, если вдруг вздумается кому по следу собак пускать. Правда, что дальше делать, он не представлял, но здраво рассудил, что потом разберется.
— Вернемся домой, прикажу его выпороть, — поделился Джер, ерзая.
— За что?
— За дерзость!
— Тогда да, веский повод, — кивнул Миха.
— Издеваешься?
— Поротый человек всегда служит вернее. Он же ж понимает, что это за дело и для его пользы.
Джер отвернулся и затих. Правда, надолго его не хватило.
— А если его убьют?
— Тогда пороть будет некого, — отозвался Миха, прислушиваясь.
Лаяли собаки. И голоса человеческие тоже доносились, но издалека и разобрать, о чем там говорят или спорят, было сложно.
— А если нас убьют?
— Тогда пороть будет некому.
— Все-таки издеваешься, — Джер приподнялся из кустов. — Вот и тебя прикажу выпороть!
— Тогда я сам тебя выпорю.
— Клятва не позволит, — мальчишка поглядел свысока. — Ты меня обещался охранять и беречь.
— Я бережно. И заметь, исключительно в воспитательных целях. А воспитывать тебя я тоже обещался.
Джер лег.
И нахмурился. Глядел он с укором, мол, как это целого барона пороть можно.
— Я вообще лишен сословных предрассудков, — на
