— Вернешься — продолжим. Все, отчаливай.
Я запрыгнул в лодку, свесился с такелажа и провожал товарищей печальным взором, покуда пристань не скрылась вдали. Все это время меня терзали тревожные мысли, которые можно описать одной фразой: все пройдет удачно, но за успех придется заплатить. И вопрос цены как раз больше всего беспокоил.
Чтобы отвлечься от дурных мыслей, взял галеты, сыр и бутылку вина. Сточил все в один присест и завалился спать прямо на палубе — после ночных троеборий (до чего же подходящее слово, лол) даже просоленные доски казались мягчайшей пуховой периной.
Заснул, как убитый, а проснулся от оглушительного грохота и водяных брызг прямо в лицо. Поначалу подумал, что это просто гром, но когда об меня пару раз споткнулись бегающие как ужаленные матросы, понял — дело серьезное.
— Семен! — заорал старый седобородый капитан. — Корабль прямо по курсу!
Я вскочил и протер глаза — благо, капель на физиономии осталось достаточно. К нам приближалась канонерка — почти такая же, как напала на рыбаков, только под красным стягом.
Носовая пушка выстрелила вновь, но снаряд лег достаточно далеко — скорее всего, нас принуждали к сдаче, а не собирались сразу топить.
— Уберите парус и бросьте якорь, — распорядился я. — И поднимите белый флаг.
— Есть!
Очень скоро канонерка поравнялась с нами, и с борта прямо на палубу сиганул высокий жилистый молодчик моего возраста.
Наглый, манерный, с лисьими повадками и собранными в хвост огненно-рыжими, почти красными волосами, концы которых покрасили в белый — видимо, для еще большего сходства с хитрым хищником.
Поверх темно-красной тройки франт носил вычурный старомодный камзол багрового цвета, а макушку покрывала лихая треуголка с пером.
Лука Захарович Игнатов
Возраст: 19
Статус: наследник рода Игнатовых
Титул: княжич стихии Огня
Шкет выхватил шпагу, револьвер и самодовольно произнес:
— Так-так-так… Кажется, вы заплыли не в те воды, дорогие соседушки. Заблудились, али как?
— Я — уполномоченный посол его светлости Михаила Маринина, — потянулся за пазуху, и засранец тут же щелкнул курком.
— Эй! Помедленнее.
Осторожно достал грамоту и показал рыжему. Тот нахмурился, пробежался по строкам зелеными глазами, а затем сказал:
— Плевать. Эта лодка, груз и экипаж — моя добыча. И ты — в том числе. Так что руки вверх и добро пожаловать в трюм.
— Но как же грамота… — рассвирепел я.
— Политика — забава моих родичей. А я на нее с прибором клал. Поэтому шевелись и не испытывай мое терпение. Оно у меня короче, чем фитиль в пушке.
Глава 38
Часа через два корабль пришвартовался у причала под высоченной отвесной скалой. Всю ее плоскую серую грань от воды до вершины испещряли вырубленные в породе балконы, окна, лестницы, фасады и колонны, превратившие безжизненный камень в самый настоящий город, только раскинувшийся не вширь, а ввысь.
Очевидно, гномья работа, на что намекали многочисленные резные руны, без которых, казалось, не обходился ни один, даже самый маленький камешек.
Я замешкался, созерцая невиданное доселе чудо, и получил ощутимый толчок в спину.
— Пошевеливайся, раб, — прикрикнул Лука. — Железо само себя не добудет.
— Ты совершаешь большую ошибку, — прошипел я, звеня кандалами по сходням. — Я — посол, а послов нельзя брать в плен.
— Ты — посол? — хохотнул рыжий. — Ну так посли побыстрее.
— Твой отец не обрадуется, когда обо всем узнает.
— Отца моего отца убил отец твоего хозяина. Думаю, папаша сразу снял бы тебе голову или велел бросить в тигель. А я в силу врожденного великодушия лишь смиренно предлагаю каторгу. А ты еще и не рад, собака.
— Я…
— Заткнись, — хлыщ отвесил мне столь звонкий подзатыльник, что искры брызнули из глаз. — Не то велю вставить кляп.
Переговоры переговорами, но этой жеманной падали я точно руки переломаю.
Нас вместе с командой подвели к просторному лифту, представляющему собой деревянную клеть с колесиками, зажатую меж стальных балок. Лука опустил рычаг, подъемник тронулся, и чем выше поднимался, тем сильнее нос щекотали гарь и дым.
Новый Донец построили прямо над гномьим поселением, и выглядела колония как типичный промышленный район конца девятнадцатого века.
Закопченные каменные коробки вместо изысканных зданий, бараки вместо домов, торчащие отовсюду чадящие трубы и узкие загаженные улочки, по которым сновала грязная босота.
Одним словом, город впитал в себя все то, что я больше всего ненавидел в фэнтези — мрак, нищету и безнадегу.
Но я даже представить боялся, сколько стали и пушек способны выдать все эти литейные, оружейные и кузницы, грохот и рев которых пронзал тело насквозь.
Нас посадили в грузовичок с клеткой для скота и повезли по мрачным и на удивление безлюдным улочкам, где сидели только калеки без рук и ног.
Остальные жители, включая детей и стариков, гнули спины на заводах, так что как минимум с беспризорностью и уличной преступностью Игнатовы справились полностью — но какой ценой?
Машина докатила до очередного бездушного каменного короба, обнесенного высоким забором. За ним виднелась клеть очередного подъемника, подле которого на стойке висели железные каски и кирки.
Пленников подвели к ним, и хмурый усатый бригадир вручил нам нехитрое снаряжение и проворчал:
— Дневная норма — два куба. Кто не выполнит — тот не ест. Кто не ест — то быстро сдохнет. Работайте.
— Извини, уважаемый, — обратился я. — Ты не мог бы передать весточку князю? Я — посыльный от Михаила Маринина и…
Усач хрипло захохотал:
— Правда? А я — ангел божий. Чего только не придумают, лишь бы не пахать. Все, чеши махать кайлом, а не то я почешу тебе почки.
И в доказательство коротышка хлопнул по ладони деревянной палкой.
Да уж, ситуация, и хрен сбежишь — ворота гидравлические, на стенах — стрелки, а по углам — вышки с пулеметами. Ну, ничего — может, подвернется какая-нибудь служаночка — вот тогда и освобожусь.
Нас спустили в туннели, которыми гора была изрыта, словно муравейник. Как я понял, предыдущие хозяева обустроились ближе к морю и рыли шахты в сторону острова.
Бородатые рудознатцы обнаружили несметное количество жил — большей частью железных и медных, но даже не успели толком приступить к добыче, прежде чем навсегда покинули родные земли. И оставалось лишь догадываться, что послужило причиной, но она, очевидно, была чрезвычайно серьезной.
Внизу помимо нас трудились еще пара десятков человек — все в кандалах, обносках, со следами побоев и страшного измождения.
Около них прохаживались мужики в грязных тройках и били хлыстами тех, кто якобы филонил, хотя на мой взгляд, бедолаги махали кирками, как чертовы роботы.
Нас подвели к жиле, от которой только что волоком оттащили обессилевших до полуобморочного состояния рабов. И не успели мы сделать первый удар, как подошел надзиратель и «поприветствовал» капитана хлыстом по спине:
— Шевелись, старая рухлядь! Не то сброшу в колодец!
— Полегче с ним, — я подошел к мужчине. — Как он будет работать, если вы его бьете?
— Заткнись, шваль! — тонкий кончик хлыста ударил меня по щеке, и с подбородка закапала кровь.
Я нахмурился и шагнул ближе. Вертухай потянулся к револьверу, стоящий поодаль охранник снял с плеча винтовку.
— Назад! — рявкнул ублюдок. — Или еще хочешь?
Больше всего хотелось ехануть его молнией, но выставлять напоказ эту магию нельзя, иначе и в этот город пожалует агент — и вряд ли это снова будет женщина.
— Оставь нас в покое, — прорычал я. — Мы и так работаем.
— Не смей так со мной говорить, сученок!
