– Где ты пропадал? – почти не разжимая губ, спросил Аканэ, на мгновение поравнявшись с Хэсситаем.
– В королевской темнице, – тем же манером ответил Хэсситай. Он опасался, что Аканэ ляпнет с мальчишеским восторгом что-то вроде: «Вот здорово! А как ты оттуда удрал?» Но в ответ на него с неулыбчивого лица мальчика глянули очень настороженные глаза.
– Значит, нам опять надо прятаться? – спросил Аканэ без малейшего сомнения в голосе.
– Умница, – прошептал Хэсситай. В эту минуту он очень гордился своим воспитанником.
Некоторое время они шли молча. Хэсситай собрался было подать Аканэ сигнал разойтись, чтобы выбраться из Тикури по одному, как вдруг мальчик окликнул его еле слышным шепотом.
– Эй, – выдохнул Аканэ, – что это?
Он выразительно скосил глаза в сторону доски повелений, на которой вывешивались указы столичного и провинциального начальства. Обычно в Тикури доска повелений пустовала: деревня, даже и большая, не стоит того, чтобы осведомлять ее обитателей о большей части того, что положено знать жителям городов. Но сегодня посреди доски красовалась бумага с королевским указом, еще влажная – недавно, видать, приклеили. Кое-где тушь смазана – бумага только-только из-под печатной доски, и печатали ее очень поспешно: никто не стал дожидаться, покуда оттиск просохнет. Резчик не стал даже обводить рамкой упомянутые в приказе имена, как это обычно делается, – просто вырезал знаки имен чуть покрупнее, а печатники обмазали эти крупные знаки красной тушью. Имена Хэсситая и Хэйтана, большие, темно-красные, словно выпрыгивали из неровно наклеенного листа бумаги.
Хэсситай жестом велел Аканэ идти дальше, а сам приблизился к доске повелений. Он бегло прошелся взглядом по строкам приказа… потом перечитал его медленно, не торопясь… потом вытер выступивший на лбу холодный пот и небрежной походкой направился следом за порядочно уже удалившимся Аканэ.
– Что это было? – первым делом поинтересовался Аканэ, едва только они выбрались из города.
– Полная амнистия государственному преступнику Хэсситаю, – ответил тот, – и объявление о награде за поимку бежавшего из тюрьмы государственного преступника Хэйтана.
– Так это же хорошо! – воскликнул Аканэ. – То есть… я не знал, что его тоже схватили… но ведь он, получается, сбежал… а тебя так и вовсе помиловали… значит, мы можем никуда не удирать.
– Ошибаешься, – вздохнул Хэсситай. – Это очень плохо, и удирать нам надо вдвое скорее, чем я предполагал.
Он торопливо поведал Аканэ, как именно их с наставником изловили, что произошло с ним в королевской темнице и как ему удалось ее покинуть.
– Теперь понимаешь? – спросил он напоследок. Аканэ помотал головой.
– Вот и я тоже, – признался Хэсситай. – Мастера Хэйтана взяли только из-за меня… клан его попросту сдал, чтобы себя из-под удара вывести. Значит, если я помилован, то уж его простить – прямой резон. А за его голову награда обещана.
– Может, из-за того, что сбежал? – предположил Аканэ, явно сам не веря собственным словам.
– Так я ведь тоже удалился без спросу, – криво усмехнулся Хэсситай. – Тогда уж нас обоих… нет, тут дело нечисто. А если вспомнить, как меня маг этот придворный морочил… да я голову готов прозакладывать, что этот приказ – его рук дело. Зачем-то ему все это нужно… только вот понять не могу зачем? Мы с наставником для него только фишки… но в какую игру он играет?
– А это не важно, – неожиданно спокойным голосом промолвил Аканэ. – Главное, чтобы в нужный момент у него этих фишек под рукой не оказалось.
Тон Аканэ показался Хэсситаю до того странным, что он невольно остановился и посмотрел на мальчика в упор. Да, таким он Аканэ никогда еще не видел… и да смилуются Боги над тем, кому предстоит увидеть мальчика таким. Во взгляде Аканэ пылало гневное черное пламя. Спокойное лицо, отрешенно-мечтательное, почти нежное, совсем еще мальчишеское – и на этом личике неумолимые взрослые глаза… просто оторопь берет! Пожалуй, парнишку можно понять: сначала он в одночасье лишился дома и родного отца, а теперь некто осмелился покушаться на Хэсситая и Хэйтана… если бы в приказе был упомянут еще и Тэйри, Аканэ жизни бы своей не пожалел, чтоб добраться до господина Хасами, и разорвал бы его на тряпочки голыми руками. Да, понять его можно… и нужно… и нужно было понять его еще раньше, гораздо раньше заметить эту сосредоточенную страстность его натуры… еще когда он так пылко и так последовательно заставлял себя обучаться ремеслам, к которым не имел ни охоты, ни должной сноровки. Ох и промахнулся же Хэсситай, приняв его природную доброту за добродушие, а ведь то была именно доброта, полная яростного трепета, такая же страстная, как и его гнев. До сих пор пылкость его натуры умерялась хорошим воспитанием… но ведь и оно не всесильно. Да, впредь обманываться сдержанностью его манер не стоит. Равно как и делать из него ремесленника. Обучать прирожденного воина ремеслу – все равно что тигра доить. Бесполезно и небезопасно. Нет, тигр не корова. И не гасить в нем эту ярость следует, а помочь овладеть ею.
– Правда твоя, – помолчав, ответил Хэсситай. – Нам фишками быть зазорно.
– Одно только скверно, – произнес Аканэ, – далеко бежать мы не сможем. Новую засидку придется выбирать в здешних же местах, чтобы не упустить мастера Хэйтана. Конечно, клан его продал с головой… но я так думаю, рано или поздно он все равно здесь объявится.
Ай да Аканэ! Отменный из него получится воин… если только Хэсситай не сплошает.
– Жалко дом оставлять, – тоскливо промолвил Тэйри, уперевшись неподвижным взглядом в соломенную кровлю. – С собой бы его прихватить, а?
Тоску его Хэсситай понимал вполне. Он и сам начинал тосковать люто, стоило ему лишь помыслить о расставании с единственным домом, который он, не кривя душой, мог назвать своим. О мальчике что и говорить! Не всякий ребенок даже с любимой игрушкой согласится расстаться. А дом ведь не игрушка – да притом же соорудил его Хэсситай при непосредственном участии Тэйри. Первая настоящая, взрослая вещь, сработанная его руками… и оставлять ее на произвол судьбы и чужих равнодушных людей? Мало ли что они с ней вытворить могут… ладно еще, если просто сожгут… а вдруг испортят?
Хэсситай хотел сказать мальчику что-нибудь утешительное, но все слова, сколько их есть на свете, крепко спали – ни одно не откликнулось на его невнятный призыв. Возможно, если бы он сам сумел… ну, пусть не пошевельнуться, так хоть веки разомкнуть… но глаза слипались, как медом склеенные. Вот почему медведи спят всю зиму: за лето меду наедятся, так у них до самой весны глаза и не открываются. Хорошо медведям… спят себе вволю, и никуда им спешить не надо… и удирать из обжитой берлоги тоже не надо… а вот Хэсситай не медведь. Хэсситай – Ночная Тень. Нельзя ему спать. Или все-таки можно? Совсем немножечко… даже Ночные Тени спят хотя бы иногда. Но ведь он не спит… так, дремлет вполглаза… кто бы там что ни говорил, он не спит…
– Может, хоть потолок с собой возьмем? – донесся до него умоляющий голос Тэйри.
– Не возьмем, – бесстрастно ответил Аканэ. – Сколько раз тебе уже говорено: если мы хоть что-нибудь с собой возьмем, любой поймет, что ушли мы недалеко. А ты – «потолок»! Да разве с потолком на закорках дальше оврага уковыляешь? Не вешай нос. Другой потолок сплетешь, лучше этого.
– А я не хочу лучше, – тихо вымолвил Тэйри, – я хочу этот.
Аканэ снова начал убеждать его в чем-то, но Хэсситай не слышал ни слова. Он спал.
Разбудило его пыхтение и сопение прямо у него над головой.
– Сворачивай! – сиплым шепотом командовал Аканэ.
– Я еще здесь не открепил, – виноватым шепотом отозвался Тэйри.
Опять эти неуемные паршивцы забрались на потолочные балки!
– Дурость это, вот и все, – пропыхтел Аканэ.
– А вот и нет, – обиженно засопел Тэйри. – Возьмем с собой все, что можно, а остальное спалим… никто и не подумает, что мы не все сожгли. А у нас с собой на первое обзаведение хоть какие пожитки будут. Осень ведь на носу… успеем ли до зимы отстроиться?
– Чтоб с тобой да не успели… – проворчал Аканэ сердитым взрослым голосом. – Сворачивай, кому говорю.
Над головой Хэсситая отчаянно зашуршала соломенная кровля.
Чего и следовало ожидать. Аканэ, конечно, упрямец, каких свет не видывал, – но против Тэйри, если тот что в голову забрал, ему в одиночку не выстоять. Покуда Хэсситай дрых без задних ног, Тэйри втихомолку охмурил братца. И продолжает охмурять. Сейчас Аканэ всего лишь потворствует малышу… а к утру будет твердо убежден, что разобрать дом на кусочки – это его собственная идея, и будет клятвенно уверять в том Хэсситая… а хитрюга Тэйри и слова ему поперек не скажет.
Продолжая дышать медленно, тихо и глубоко, как и положено спящему, Хэсситай осторожно приоткрыл один глаз. Сверху на него бесстрастно взирало звездное небо. Казалось, прямо оттуда, из частых звезд, а вовсе не с потолочной балки, свесились босые пятки Аканэ.
