– Для себя говорите, – бросила Фоминых, не оборачиваясь. – Звук все равно выключен. Так что вы говорите, Коробов. Может, полегче станет.
– Эх, мать!.. – Демид резко присел; вывернулся, перекинул через себя конвойного. – А ну, разойдись! Крысенята чертовы! Развалились у меня тут в банках! Щас я вам устрою кесарево сечение!
Конвойные уже гнались за ним, но он был проворнее, петлял по комнате, бросался из стороны в сторону. Где этот чертов огнетушитель? Тот, кто хозяйничал здесь без него, словно нарочно убрал из комнаты все тяжелое. Ага, вот! Дема схватил увесистый квадратный дисплей-телевизор, поднял его над головой, выдирая провода из гнезд, и с ревом метнул в инкубатор. Банка разлетелась – взорвалась фонтаном, выплеснула все свое содержимое на пол. Двое уже навалились на Демида, связали его узлом, обездвижили, обезножили. Профессионалы, мать их...
Фоминых сидела на корточках, держала на ладошке неродившегося щеночка. Тот еще двигался, дергал мордочкой, но жить ему оставалось не больше минуты. Фоминых медленно повернула голову к Демиду. Он узнал этот взгляд – боль потери и ненависть. Ненависть к нему, Демиду, убийце. Так смотрела она, когда он убил ЕЕ пса мастино. Так смотрела, когда он убил Короля Крыс.
ЕЕ Короля Крыс?
– Ты ответишь за это, сволочь, – сказала она. И заплакала. И эти двое, которые держали Демида, засопели носами, тоже расчувствовались. В самом деле, зрелище трагическое было: маленький, трогательный, беззащитный мертвый щеночек с розовой мордочкой, розовой; начинающей подсыхать шерсткой. Слишком розовой для собаки. Он был мутантом, этот ублюдок-щеночек. И маленькие шпоры у него уже были на ножках, и ушки круглые и морщинистые, совсем не собачьи, и даже зубки торчали из ротика. Не бывает таких зубок у новорожденных кутят. Этот маленький монстрик не был создан для того, чтобы сосать молоко матери. Ему сразу нужно было МЯСО.
Это был еще один карх. Только очень маленький.
Кто-то выращивал кархов здесь, в заброшенной им лаборатории. В последний раз он входил в этот подвал четыре месяца назад. А это значит, что ни один из эмбрионов кархов не должен был успеть дозреть. Демид попал сюда вовремя. Если только ему удастся что-нибудь сделать, чтобы истребить эту заразу.
– Связать, – сказала Фоминых.
Наручники снова щелкнули у Демида за спиной. И ремень обвился вокруг ног – теперь он был скручен по всем правилам. Демид мог только стоять и стараться не дышать, потому что стоило бы ему сделать малейшее движение, и он свалился бы мордой на пол.
– Я тебя убью, – сказала Фоминых. – Сейчас.
Никто не услышал этих слов. Она сказала их беззвучно, бессловесно. Сказала глазами. Но Демид понял. Понял, что она готова переступить. Переступить через жизнь Демида, а может быть, и через жизни двух ни о чем не подозревающих конвойных – ненужных свидетелей. Она уже была готова. Пистолет ее медленно начал подниматься по траектории, которая должна была перерасти в траекторию пули, заканчивающуюся во лбу Демида. Демид не мог даже присесть. Завалился на бок – это было все же лучше, чем хрястнуться носом или затылком. И когда он уже катился по полу, с опозданием на долю секунды шарахнул выстрел. Первый выстрел.
Фоминых уже вела стволом вниз – ловила Демида на мушку и должна была поймать его. Куда он мог деться? Охранники замерли с закрытыми ртами. Вымерли.
Дверь распахнулась, и в комнату влетел какой-то предмет. Закрутилась по полу зеленая железка. Граната. Демид зажмурил глаза.
Хлопок – и всю комнату заволокло белой удушливой вонью. Демид попытался вдохнуть, но воздух кончился. Не было больше воздуха в этой комнате. Демид захрипел и, теряя сознание, почувствовал, что кто-то тащит его за ноги.
* * *
– Очухался?
В нос ему сунули ватку с нашатырным спиртом. Дема закашлялся, и шершавый воздух с болью ободрал его легкие. Человек, который сидел перед ним на коленях, мало напоминал человека. Больше он напоминал свинью.
Знакомое рыло респиратора. Очень знакомое.
– Ты?! – Демид попытался вскочить на ноги, но они пока плохо слушались его. – Откуда?
– Лежи пока. Очухивайся. Сейчас нам бежать придется, и очень быстро.
– Эти... Там, в лаборатории. Погибли?
– Еще чего. Живые. Вытащил я их оттуда. Связал. Пусть полежат, о жизни подумают.
– Тебя не узнали?
– Нет, – сказал Антонов.– Это в мои планы не входит. Я в подполье пока уходить не собираюсь. Тебя вытащу, и – гуляй, Вася.
– Это не ты в моей лаборатории хозяйничал?
– Нет. А что, там кто-то хозяйничал, в твоем храме науки? – Антонов явно заинтересовался.
– Хозяйничал. И очень даже круто. – Демид с кряхтением поднимался. – Туда уже можно входить, в лабораторию?
– Нет! Там еще газа полно.
– Респиратор дай.
– Зачем?!
– Надо. Уничтожить все к чертовой матери.
– Ты что?! Это же труд твоей жизни!
– Что – труд? Ты хоть видел, что там в банках плавает? Щенята там плавают. Я не знаю, чей это труд. Но я бы этого трудящегося... Это кархи, Валерий. Будущие кархи.
– Кархи? – Антонов уже ничего не понимал. – Это что еще такое?
– Одного карха ты видел. Это Король Крыс. Кто-то решил, что одного Короля Крыс мало. Он начал выращивать еще пять. И почти успел вырастить.
– Да... – Антонов почесал в затылке. – Дела... Слушай, Дем, а может, все-таки это ты их вырастил? Уж очень как-то все совпадает. Может быть, на тебя затемнение нашло? Ты ищешь кого-то, а это все же ты? Только ДРУГОЙ ты.
– Ага. Совпадает. Затемнение. – Демид протянул руку. – Маску давай. Времени у нас мало.
Демид разнес все в лаборатории в пух и прах. Махал топором, как Железный Дровосек. Ничего не пожалел. Вряд ли из этих обломков можно было бы что-нибудь восстановить человеку со стороны. Даже специалисту. В конце концов, какая разница, существовал ли этот неведомый Специалист или это было проделкой другого Демида? Оказывается, в лаборатории можно было выращивать кархов, а значит, лаборатория должна быть уничтожена. Стерта в порошок. Демид был очень перепуган.
Ему хватало и одного Короля Крыс.
Трупики неродившихся щенят он сложил в целлофановый пакет, перетянул клейкой лентой и прихватил с собой.
* * *
– Как мы отсюда выберемся? – Антонов ждал его, уже натянул на голову черную маску с прорезями для глаз – чтоб портрет не запомнили. – Сваливать пора.
– Как выберемся? Внаглую. Так же, как и пришли. Не думаю, чтобы какой-нибудь идиот в деревне бросился нас задерживать.
Вылезли из дома. Народу вокруг полно. Впрямую, конечно, интерес не показывают – так, взгляды искоса, нас, мол, ваши дела не касаются. Один только Леха висит на калитке, переживает – то ли на выручку соседу отправиться, то ли за бутылкой сгонять.
– Леха, – сказал Демид. – Все трое в доме там валяются. Связанные. Живые. Ты милицию обязательно вызови. Но только не раньше чем через час. Постарайся протянуть. Сам понимаешь...
– Два часа, – сказал Леха, дыша перегаром. – Гадом буду. Костьми лягу. Драпай, Дема. Кто это с тобой?
– Человек.
– Спасибо тебе, Человек, – сказал Леха с чувством. – Ты это, Человек, береги Дему. Дема знаешь какой мужик... Таких больше нету!
– Знаю, – сказал Человек Антонов.
И они побежали трусцой вдоль дороги к лесу.
Костерок догорал. Демид сидел на корточках, шевелил палочкой золу. Пепел – вот и все, что осталось от пяти несостоявшихся бестий.
– Ни черта не понимаю. – Антонов лежал на траве, курил, пускал дым в голубое небо. – Не очень-то мне хочется влезать в твои дела, и так уже пострадал. С работы выперли. И все-таки интересно мне, с чего вся эта буча началась? Вокруг кого вся эта карусель вертится? Кто тут главный герой? Король Крыс? Или эта стерва, Фоминых?
– Главный герой – я, – сказал Демид. – Я. Меня нужно убить. Любой ценой. Собственно говоря, карх для того и появился, чтобы убить меня. Только он слишком верил в свои силы, этот Король Крыс. Слишком любил поиграть с добычей. Вот и доигрался.
– Ты убил его?
– Убил... Вроде бы убил. А что толку? Сколько раз уж его убивали... Не успел дело до конца довести. Эта гадина, Фоминых, вырвала его труп у меня.
– И что сейчас?
– Не знаю. Может, уже и ожил?
– А Фоминых? Она с какой стати сюда лезет?
– Все с той же. Не получилось у Короля Крыс – так она должна меня добить. У нее не получилось – еще кто-нибудь на Божий свет выплывет. Пока не спишут меня в утиль.
– Она что, не одна?
– Надо думать... Не знаю, что это за организация таинственная, что это за культ такой сатанинский, который пауков на стенах рисует. Только вряд ли Фоминых потянет на единственного исполнителя в этом спектакле. И линию мою не она запустила. Не смогла бы. Да и потрясена она уж очень была, когда увидела щенков этих в банках. Чуть до потолка не подпрыгнула от счастья.
– А эти, двое оперов? Которые с ней были?
– Они ни при чем. Можешь считать, что ты и их жизни спас. Я думаю, она не остановилась бы...
