– Турмоо карх, Хаас Лекаэ ми нас хейаа туо, карх веэ аэнноу! – Слова эти были произнесены на языке, не похожем на человеческий. Распев-мольба-молитва. Может быть, это был язык русалок? Но та, что произнесла эти слова, не была русалкой. Она была человеком. Девушкой. Девушкой с бледной как мел кожей, темными волосами и зелеными глазами. Только глаза ее не были такими яркими, как раньше. Они потускнели.
Это была Лека. Она висела на стволе, на высоте пяти метров, обняв дерево, вцепившись пальцами в кору. И плакала. Страх читался в ее тихом, безумном голосе.
– Убери собаку, – бросил Демид. – Она боится Кургана. Она думает, что это – карх.
– Что?! Карх? Что это такое?
– Потом... – Демид вытер руки о полы куртки и полез на дерево.
Степан оттащил упирающегося, хрипящего от возбуждения пса за ошейник в сторону и привязал к дереву. Демид карабкался по стволу ловко, но Степан не представлял, как он сможет спуститься вниз вместе с Лекой в руках и не упасть, не разбиться.
– Демид, может быть, лесенку какую-нибудь сделаем?
Дема молча миновал Леку и пополз выше. Добрался до большого сука в метре над Лекой и сел на него. Достал толстую веревку, которую недавно бесцеремонно экспроприировал у Степана, привязал ее к суку и кинул вниз. Перевесился с сука, обхватил веревку руками и ногами и заскользил вниз.
Он поравнялся с девушкой, положил руку ей на плечо и что-то тихо сказал на ухо. Но Лека вовсе не собиралась покидать дерево. Она только воскликнула что-то жалобно на своем птичьем певучем языке, вцепилась в ствол сильнее, словно пытаясь стать единым целым с березой. Демид повис на одной правой руке, ногами уперся в ствол, медленно протиснул левую руку между животом Леки и деревом, обхватил девушку, прижал к себе мертвой хваткой. Резкий рывок – пальцы Леки процарапали по коре, оставляя кровавые следы, и Демид закачался с Лекой в воздухе. Он медленно спускался вниз.
Страшный треск – сук, к которому была привязана веревка, сломался, не выдержав тяжести двух тел. Степан бросился вперед, но Демид уже шлепнулся оземь, прямо на спину. Лека вырвалась из его рук, вскочила, пытаясь убежать, но Демид вскочил, как пружина, бросился на нее, вцепился в нее, как клещ, свалил на землю. Довольно бесцеремонно он с ней обращался. Цапнул веревку и в долю секунды затянул петлю на брыкающихся ногах девушки, скрутил ее лодыжки несколькими узлами.
Степан хотел крикнуть возмущенно – мол, что это за грубое обхождение такое с девушкой, но крик застрял в его горле. Глянул на него Демид так, что понял Степа – не его это дело. Лека размахивала руками, как разъяренная фурия. Въехала Демиду в глаз кулаком – только голова Демидова мотнулась. Но Дема знал свое дело – перехватил руки девушки, завернул их за спину, кинул Леку на землю вниз лицом. Встал коленом на нежные, белые ягодицы, прижал девчонку так, что уж и шевельнуться не могла, и скрутил кисти ее веревкой. Демид спешил. Он работал, не обращая внимания на то, что кровь текла по спине его через разорванную штормовку, а глаз заплывал багровой опухолью.
– Она очень сильная, – сказал он не оборачиваясь. – Дьявольски сильная. Это я сделал ее такой. Иногда деяния рук твоих восстают против тебя...
Он извлек из рюкзака бутылку водки. Зубами сорвал с горлышка серебристый колпачок и сделал большой глоток. А потом перевернул Леку на спину, открыл ей рот и влил туда водки. Лека заорала, поперхнулась, кашлянула и затихла.
Демид налил в ладонь водки и начал растирать тело девушки.
– Помоги, – повернулся он к Степану.
Степа плюхнулся на колени, суетливо, смущенно присоединился к Демиду. Сколько раз представлял себе Степан Елкин по ночам это обнаженное тело, совершенное, соблазнительное. Как он мечтал прикоснуться к этой белой коже, вдохнуть ее запах, такой нежный и волнующий, прижаться губами к теплому животу и начать медленное путешествие... А теперь тело ее было холодным, как мрамор, кожа была почти прозрачной и неприятно липкой. И запаха человеческого от нее не исходило. Скорее это был запах растения. Он напоминал аромат высушенного березового веника.
Кожа Леки постепенно приобретала розовый оттенок, становилась все более живой. Демид развязал веревку, и девушка без сознания распласталась по земле, раскинув ноги. Степа отвернулся. Наверное, Леке неприятно было бы знать, что он стоит вот так и может видеть все, что видеть не полагается, а она даже не может прикрыться...
Демид достал из рюкзака пакет с одеждой. Вытащил оттуда трусики и стал натягивать на Леку. Как на манекен. Как в передаче «Империя страсти». Степа иногда смотрел эту неприличную передачу по ночам, хотя, конечно, это и было греховно.
– Что с ней? – спросил он.
– Лентяйка она. Самой одеваться лень. – Демид пыхтел, пытаясь надеть на Леку джинсы и удержать при этом в вертикальном положении. – Помоги, чего стоишь-то?
Степа наклонился, подхватил девушку – бесчувственную большую куклу, норовящую свалиться наземь. Грудь Леки уткнулась ему в лицо, соском прямо в глаз. Степан стоял раскорячившись, держал девчонку за талию, боялся пошевелиться, чтоб не случилась с ним какая-нибудь неудобная неожиданность. Ширинка его едва не лопалась.
– Жениться тебе надо, Степан, – проворчал Демид, не отрываясь от своего дела. – Женись. Довольно плоть свою воздержанием истязать. Не думай, что Бог тебя вознаградит за мастурбацию больше, чем за живую любовь.
– С чего ты взял?..
– Знаю. Плоть, ведь она своего требует. Не только душа. Найди себе хорошую девчонку, добрую, теплую, веселую. Детей нарожайте. Это вроде бы по-христиански. А о Леке кончай вздыхать. Не пара она тебе. Никому она не пара.
– Что, уже списал ее из разряда живущих? – Степан начал приходить в ярость. – Загубишь ты девчонку со своими жестокими замашками. Ей сейчас врач нужен. В больницу ее положить надобно. Неделя, месяц – и будет она нормальным человеком.
– Был у нее врач. Если бы не он, может быть, так хреново все и не повернулось. – Демид завершил обряд одевания, опустил Леку на землю и прислонил ее к дереву в сидячем положении. – Все, Степан. Пожалуй, теперь все. Спасибо тебе за помощь.
– Подожди... – Степан так мечтал, что весь этот кошмар когда-нибудь закончится и он забудет о нем, а теперь вдруг опешил, испугался, что больше никогда не увидит их – странную парочку, Леку и Демида, ставших ему вдруг столь дорогими и нужными. – Подожди, Дема. Я что хочу сказать... вам нельзя сейчас одним оставаться, Дема. Вы ко мне идите. Я вас спрячу. Так спрячу, что ни одна живая душа не найдет. Ей нельзя сейчас в лесу оставаться. У нее пневмония, наверное. Это ее убьет...
– Ее уже убивали, – мрачно бросил Демид. – Ее очень непросто убить, поверь мне. Но дело сейчас не в этом. Мы, конечно, можем просидеть сейчас в твоем погребе месяц-два. Но время будет упущено. Оно не стоит на месте, это неугомонное время. Оно всегда куда-то спешит. И это убьет нас гораздо вернее и надежнее, чем что бы то ни было на свете. И не только нас. Равновесие уже нарушено, Степан. И если весы не будут выровнены, все полетит в тар-тарары.
Он махнул рукой.
– Демид!.. – Степан схватил его за плечо. – Скажи мне только одно, Демид! Ты знаешь, что делаешь?
– Я? – Демид глянул задумчиво. – Я, пожалуй, нет. Но ОН, мне кажется, знает. – Дема постучал пальцем по виску. – ТОТ, ЧТО У МЕНЯ ВНУТРИ, может быть, знает. Во всяком случае, я надеюсь.
– Демид... – Руки Степана искали что-то суетливо под воротником. – Я смотрю, креста у тебя на груди нет... Ты что, некрещеный?
– Крещеный. Мама у меня – человек очень верующий. Была. Да только не ношу вот крестика...
– Возьми! – Степа снимал с шеи крестик – простой, алюминиевый, на обычной веревочке. – Охранит тебя Бог...
– Нет! – Демид отвел руку Степана. – Нельзя мне сейчас крест. Обидеться они могут. И это возьми. – Он аккуратно стащил с шеи Леки серебряный крестик на цепочке. – Сохрани. Кончится все, может быть, и доведется кресты свои снова на шеи надеть. Грехи замолить...
Степан стоял оторопело, сжимал крестики в руке, шептал что-то беззвучно. Демид наклонился, обхватил Леку и закинул себе на плечи, как мешок с картошкой. Молча зашагал в утреннем тумане. И обернулся через несколько шагов. Улыбнулся.
– Иди домой, Степа, – сказал он неожиданно теплым голосом. – Жди нас. Я думаю, мы еще объявимся. Я так думаю. Потому что теперь ты – наш человек.
И скрылся в утренней сизой дымке.
Демид брел по лесу и думал. Что ему еще оставалось делать? Только думать – бесконечно пережевывать в голове все то, что произошло с ним в последние недели. Не с кем ему было посоветоваться. Бестелесный собеседник его почему-то заткнулся. В последний раз подал голос, когда искали Леку. Помог найти ее. И исчез. Спрятался куда-то, в маленькую свою комнатку на нижних этажах подсознания. Может быть, отдыхал после работы, поганец этакий, пока Демид тут, в реальном мире, выбивался из последних сил. А может быть, решил немножко наказать Демида за чрезмерную строптивость и дать ему больше самостоятельности. Действуй, мол, Дема. Авось выживешь.
