Жена от него ушла. Надо же, из Афгана ждала, молоденькая, с дитем. И он ее любил. Много баб было там, в Афгане, девчонок в белых халатиках, только пальцем помани. А он держался. Не изменял. Сослуживцы над ним, конечно, посмеивались. Да только такой вот он был – молодой, добрый, честный. Было за что уважать.
Куда теперь все ушло? И молодость, и доброта исчезли, словно только парочкой жить могли. Честность-то хоть осталась? Другим решать...
Жена ушла два года назад. К другому. «Любви мне хочется, понимаешь?! – кричала она Антонову, когда пихала в чемодан свое бельишко. – Любви! А ты на меня смотришь как на мебель! Ходишь, коптишь своим куревом и смотришь как сыч! За день двух слов из себя не выдавишь. А ОН МЕНЯ ЛЮБИТ!» Стукнуло же бабе на старости лет! Права она была, конечно, права. Какая уж там любовь? На работе Антонов так ухайдакивался, что дома только и оставалось сил на газету, телевизор и сто грамм «Столичной». А может, и специально ухайдакивался, чтобы был повод дома ни с кем не разговаривать. Наговорился Антонов на всю жизнь. Молчуном стал. С тех пор, как закончил их единственный сынок школу, поступил в это свое МГИМО (по дедушкиной генеральской протекции) и уехал в Москву, совсем тоскливо стало дома.
Ушла, и ладно. Антонов на нее даже зла не держал. Живет там со своим инженером, денег нет ни хрена.
Ладно бы, к какому-нибудь богатому ушла. Да кому такая нужна, невеста-переросток, под пятьдесят. Говорит, у них с этим инженером единство взглядов. Лыжные походы. Чакры какие-то, тантры, брахмапутры. Может быть... Природа все равно свое возьмет. На сколько она старше своего теперешнего мужа? На семь лет. Или даже восемь. Выглядит, конечно, хорошо. Фигурка и все прочее... Антонов вздохнул. И в постели она, конечно, хороша. Только на сколько лет ее еще хватит?
Ладно, не нам судить. Забудь.
Антонов по жизни был очень устойчивым человеком. Порою даже пугающе флегматичным. Только иногда выходила ему его сдержанность боком. Прорывалось вдруг из него все, что наболело за годы, как гной из фурункула. И трудно тогда его было удержать. Как в той истории, с Коробовым... Надо ж, сколько напортачил, и всего за два дня. Такой работы лишился...
Хрен с ней, с работой. Душа вот болит. И все из-за него, из-за этого самого Коробова.
Антонов заинтересовался им случайно. Занимался он по долгу службы всякими там экстрасенсами, телепатами, психопатами. Лениво перелистывал папки с досье, пытаясь найти хоть что-нибудь полезное для Конторы. Полезного было мало. Почти ничего не было. Все они страдали манией величия, эти экстрасенсы. Рекламировали себя на каждом шагу. Лапшу на уши вешали. Я, мол, людей по фотографиям нахожу, порчу по телефону снимаю, убийц по ауре распознаю. Дешевая мистификация. Настоящие паранормы, конечно, встречались. Только все они быстро уходили в Москву. И толку от них было мало – слишком неуправляемыми они все были. А стоило чуть надавить на них – теряли свой дар начисто. Или притворялись?
Коробов, он тоже был таким болезненно независимым. Только он был на голову выше всех остальных. Могучая сила в нем какая-то чувствовалась. Дьявольская? Во всех историях, в которые оказывался втянут Коробов Демид Петрович, присутствовало такое невероятное нагромождение ничем не объяснимых фактов, что это можно было оправдать только разве что вмешательством Дьявола. Или Бога?
Нет, не Бога. Если Бог и существует, откуда тогда в этих коробовских авантюрах такое количество трупов и неизвестно куда пропавших людей?
Вопросы. Сплошные вопросы. Самый большой вопрос: почему, несмотря ни на что, он, Антонов Валерий Федорыч, помогает этому треклятому Демиду? И не просто помогает. Вытягивает его, ломая к чертовой матери свою карьеру, подвергая опасности свою жизнь?
Антонов никогда не сознался бы себе в своих чувствах к Демиду. Но душа его знала. Она знала, что это НУЖНО. Жизнь его потеряла все прежние ориентиры. Но она обрела новую цель. Можно ли было назвать это служением? Может быть. Но это не было принуждением. Никогда доселе не веривший в Бога Антонов вдруг почувствовал, что у него есть предназначение Свыше. Что для него, маленького, бывшего военного человечка, вдруг выделена ячейка в большом ПЛАНЕ, неизвестно кем задуманном и неизвестно кем осуществляемом. И, участвуя в этом, он может искупить грехи свои. Может быть, даже смерть всех тех людей, которых он лишил жизни за жизнь свою. Преднамеренно и непреднамеренно.
Это случается с военными. Особенно когда они на войне. Они вынуждены убивать.
Он надеялся (знал?), что убивать ему больше никого не придется. И все же на душе его было тяжело. Тяжело менять свое мировоззрение, когда тебе под пятьдесят.
Антонов снова закурил, медленно, тяжело шагал по квартире, стряхивая пепел на пол. Спать давно было пора. Пожалуй, да. Еще пятьдесят грамм – и он заснет. Заснет безо всяких мыслей.
Телефон зазвонил.
– Да? – хмуро сказал Антонов в трубку.
– Але! – произнес девчоночий голосок. – Это вы объявление в газету давали? Насчет рояля? Послезавтра в шесть придем смотреть. И пельмени не забудьте.
– Сами вы пельмени! – пробормотал Антонов. И бросил трубку. Ухмыльнулся в усы. Ну цирк! Позвонили-таки. Послезавтра в шесть у «пельмешки» на углу. Конспирация, мать их...
Антонов прошлепал в одних трусах на кухню. Достал бутылку коньяку. Налил стопку, выпил, сморщился, занюхал высохшим, съежившимся куском селедки в жирных пятнах.
Спать, спать.
Но этой ночью майор Антонов так и не заснул. Ворочался до самого утра, вздыхал, чесал волосатую ногу, вставал, открывал и закрывал форточку, курил «Винстон» и тушил окурки в раковине. Почему-то пожалел, не убил таракана – рыжеусого ночного проходимца, нагло совершавшего пробежку по стене. Ночной звонок выбил майора из колеи.
Нельзя сказать, что ему было страшно. Но впервые в жизни он не мог сказать, что ждет его в ближайшие дни. Раньше тоже существовала приблизительность, но всегда определенная. Ранят – не ранят. Убьют – не убьют. Пошлют в командировку в Мухосранск подшивать бумаги или в Таджикистан разбираться с чертовыми наркотиками, найденными на заставе, и палить трассирующими очередями по теням, шныряющим в приграничных кустах. Теперь же он не мог предположить ничего. Совершенно ничего. А потому ворочался в душной темноте, матерно комкал колючую простыню и пытался заснуть.
* * *
Приютил Леку и Демида Кикимора. Обогрел, можно сказать. Только почему-то не испытывал от этого Демид особой радости. Не нравился ему Кикимора, и все тут. Черт его знает, почему так получилось? И ведь мужик-то Кикимора был воспитанный, и спокойный, и красавчик хоть куда. А все равно не доверял ему Дема.
Кикимора был слишком уж вездесущим и всезнающим. Правда, Демид Коробов и сам был таким. Только он знал секрет своих способностей. А потому очень он не любил иметь дело с себе подобными. Он знал, что предугадать действия себе подобных очень трудно. Почти невозможно.
Что ж, это так естественно – пугаться неизвестного. Хотя можно было бы объяснить все очень просто. Кикимора был телепатом. Он читал чужие мысли. Отсюда могли быть его знания о всех потаенных Деминых делишках, вся мнимая его значительность и умение опережать события на один ход. Все очень просто.
Нет, не так. Что-то было не так. Что-то говорило Демиду, что Шагаров – не просто человек с паранормальными способностями, ловкий мошенник и проходимец. Что-то было в нем нечеловеческое. Не звериное даже и не демоническое, а вообще необъяснимое. Демид еще не встречался с таким.
Попробуй не бойся такого...
Да, вот еще что. Самое главное. Кикимора был как-то связан с культом Короля Крыс. Да не как-то, а непосредственно! Не верил Демид, что можно было просто так нацепить паучью маску, напялить плащ и прийти на это сатанинское сборище. Нельзя. Нужно было продать если не душу, то хотя бы часть души, чтобы тебя пропустили туда. И Демид сам сделал это.
Он надел кольцо. Позволил золотому магическому артефакту скользнуть на свой палец. И тем позволил кому-то запустить лапу себе в душу.
Потому что кольцо было наручником. Конечно, оно было маленьким, с виду совершенно безобидным и даже красивым. Но снять его было нельзя. Оно словно пустило корни там, в пальце. Демид чувствовал, как тонкие золотые нити-щупальца распространяются по всем его сосудам, стремясь добраться до сердца. До души.
Такие вот «строгие» наручники. Почище всяких ментовских. Потому что кто-то мог в любой момент отдать приказ, дернуть за невидимые цепочки, и все, кто был прикован этими цепочками друг к другу, должны были затанцевать, как марионетки.
Что это за блажь? Почему Демид решил, что обязательно должен быть этот кто-то? Разве недостаточно одного короля? Короля Крыс?
Нет. Карх, каким бы он ни был могущественным в своей нечеловеческой силе и жестокости, не подходил на роль Главного Игрока. Недотягивал. Мозгов у него было маловато. Он был создан для роли исполнителя. И исполнял свою роль. Роль убийцы. Роль символа, кумира, роль страшной потусторонней силы. И роль бессмертного.
