Но пока он сосредоточенно сосал материнскую грудь, а удивленная его появлением Киита ползала вокруг по домотканым половикам.
– Ах-с-с, мас-с-с-тер, не скажете ли вы бедному Хис-с-с-у, куда мы плывем? Уже с-с-с-только дней вокруг одна вода...
– Незачем тебе это знать, ящерица безногая! Не хочу, чтобы ты помер от страха раньше времени. Погоди, твой черед еще придет.
– О, мас-с-с-тер, но, может, с-с-с-тарому Хис-с-с-су тогда лучше с-с-с-амому брос-с-с-итьс-с-с-я за борт? Вы говорите о таких ужас-с-с-сах...
– Может, и лучше. Если ты так жаждешь отправиться кормить акул, не смею препятствовать. Скажу лишь, что выжить после заседания Тайного Совета у тебя шанс все-таки есть, а вот уйти от акул – точно никакого. Даже колдовство не поможет.
– Почему же, мас-с-с-тер?
– Да потому что акулам помогу я. Понятно?
– О да, да, мас-с-с-тер!... Я повинуюсь, я повинуюсь...
Упряжка из двух молодых левиафанов стремительно влекла утлую лодчонку. Далеко впереди, над теплым морем, за тысячи лиг от берегов Северного Хьёрварда вставали черные, вылизанные волнами и ветром скалы. Их не было ни на одной из карт Большого Хьёрварда, а в прибрежных тавернах всех четырех континентов просоленные морские волки шепотом передавали друг другу страшные истории о черном острове-призраке с громадной каменной пастью, что, раскрываясь как живая, с легкостью глотает корабли. И якобы от этой напасти есть только одна защита – молить Хедина Милостивца ниспослать оборону. А еще говорили капитаны, что нет-нет да и встретится бегущий по морским волнам проглоченный черной пастью призрачный корабль, коему не нужны ни паруса, ни весла, ибо тянут его вперед подвластные страшному чародейству морские демоны...
Об этом думал Хисс, змеиный царь, глядя на поднимающиеся из воды блестящие мокрые кручи. Призрачный остров! Это было хуже, чем смерть. Намного хуже.
С улицы доносился звонкий смех Ками. Старый Хрофт отложил клинок, который правил, и угрюмо задумался. Тяжко познавать пределы своих сил тому, кто в былые времена мог гасить и вновь зажигать звезды! Тяжко сознавать, что друзья, с кем рубился плечо к плечу, вынуждены продолжать неравный бой без тебя, потому что рука уже начала изменять тебе! День за днем, ночь за ночью гложет тебя неизбывный червь сомнений – а зачем ты еще ходишь по этой земле, Бессмертный? Люди наслаждаются каждым прожитым днем, потому что знают – их век короток. А что делать тебе, прожившему уже тысячелетия и, если не срубит в поединке рука сильнейшего противника, спокойно могущему дожить до самого Дня Гнева, Второго Дня Гнева, когда вернется из своих странствий Творец, и одно мановение Его Божественной Мысли обратит в Ничто всю Сферу Миров, все Упорядоченное?...
Ах, какое было время, когда он насмерть дрался с Лишенными Тел в Южном Хьёрварде! Какое время! Никогда уже не пережить подобного... Для Неназываемого он, Хрофт, Игг, Один, оказался недостаточно силен. Так что же тебе осталось, Древний Бог? Слушать детский лепет Ками, девочки, вырванной из лап смерти чародейством Эльтары?
Он грохнул кулаком по столу – доски разлетелись бы вдребезги, не будь столешница сделана им самим.
Стало немного легче.
Старый Хрофт ждал. Подобно тому, как ждал когда-то в бессрочной своей ссылке. Тогда он дождался – молодой маг по имени Хедин Познавший Тьму как-то раз забрел в его жилище...
Он сделал все, чтобы подтолкнуть этого мальчишку идти именно той дорогой, которая нужна была ему, Хрофту. И добился полного успеха – Боргильдово Поле было отомщено сторицей. В Обетованном обосновались Новые Боги. А ему, Хрофту, осталась все та же неистребимая скука.
Частично ему удалось развеять ее, сражаясь с порождениями Потрясения. Когда в пределах Обетованного, у самых престолов прежних владык, гремела последняя битва, нарушился ход многих и многих небесных сфер, изменили свои русла магические реки Вселенной, драконы Времени, в ужасе мечась по перекатам великой реки вечности, натворили немало бед – и в обычные, населенные Смертными и Перворожденными земли, ворвалось немало чудовищных сущностей, возникших, наверно, еще до начала времен. С ними нужно было сражаться, их нужно было побеждать. Это помогало забыться. А потом вновь накатывала черная, всепоглощающая тоска.
Эх, если б можно было поговорить с Хедином или Ракотом! Или хотя бы с тем отчаянным пареньком по имени Хаген, которого Познавший Тьму в последнюю секунду вытащил с самого порога Небытия. Мечты, мечты... Все твои друзья далеко, Игг Разрушитель. Все они грудью встречают напор Неназываемого и пока еще сдерживают этот натиск. А ты... ты не можешь быть с ними.
Хлопнула дверь. Влетела раскрасневшаяся Ками, схватила со скамьи какую-то игрушку и вновь умчалась на улицу. Хрофт улыбнулся. Ты все-таки еще не безнадежен. Ты еще можешь привязываться, беспокоиться и любить...
Старый Хрофт ждал.
Однако никакие семейные хлопоты и то новое, что внесло в жизнь рождение Аратарна, не смогло вытеснить беспрестанно мучивший вопрос: с кем же свела меня судьба на пороге безымянного гнездилища Орды (кстати, сразу же второй вопрос: зачем я вообще туда полез?)? Лицо мертвой девушки, не похожей ни на "саойю" из воспоминаний Эльстана, ни на Царицу Теней из моей собственной памяти. Кто она такая, ставшая моим врагом – и сгинувшая?
Я подступался к саднящей ране этого вопроса со всех сторон. Атаковывал его изощренными извивами Заклятий Познания, просеявших, точно мелкий песок, все самые крошечные терции времени нашего поединка; я вновь и вновь заставлял прокручиваться перед собой эту битву, пытаясь разобраться в природе подчинявшихся моему Врагу Сил, – и все напрасно. Словно чья-то очень могучая длань задернула все случившееся непроницаемым пологом забвения, в пыльных складках которого тонула моя самая изощренная волшба.
А потом меня начало тянуть к могиле, где покоилось тело моего Врага (и кто знает, в каких пространствах, где пребывает ныне его дух). Я уходил на охоту – и покорные Силы вмиг забрасывали меня к остаткам когда-то высокого и гордого Холма. Я садился на землю подле приметного камня и проводил там долгие часы. Сперва склон передо мной был засыпан золотыми и янтарными листьями, потом его укутал снег, а я все равно приходил, и чем дальше, тем неотвязнее становилась мысль: существо, погребенное мною в земной толще, так и не умерло окончательно. Какие-то следы жизни все еще теплились в нем и, чем дальше, тем увереннее тянули и тянули душу моего Врага из серых областей Астрала назад, на грешную землю Северного Хьёрварда...
Вскрыть могилу я не решался. Во-первых, это неслыханное кощунство. Настоящий воин никогда не обойдется так с доблестно павшими врагами. А во-вторых... я просто боялся. Боялся того, что затаилось там, во мраке мной же сотворенной пещеры. Кто знает, во что превратилось оно, оказавшись за чертой телесной гибели? Ведь еще бы чуть-чуть – и ему, моему Врагу, выпало бы гулять по белу свету, а мне – тихо гнить в вечном заточении, без сил и без надежды когда-либо выбраться.
И еще терзало меня постоянное ощущение, будто я начисто забыл о чем-то очень важном – настолько важном, что от того, сумею я вспомнить или нет, зависит сам ход хрустальных небесных сфер. Я мучился, вновь и вновь перетряхивая память, точно старый пыльный мешок, и ничего не мог добиться. Воспоминания заткало мглой забвения, прорвать которую не могли никакие заклятия.
Горджелин приходил к Эльтаре каждую ночь. О, он оказался упорен, этот маг, он не терпел поражений, хотя и умел извлекать из них уроки.
То, что он делал с ней, вызывало в Эльтаре одно лишь отвращение. Она и впрямь начала чувствовать себя купленной на базаре рабыней, вынужденной изображать бурную страсть, чтобы избежать утренней порки. Однако мало-помалу, против собственной воли, она начала втягиваться в это заразительное безумие. Тело, проклятое предательское тело, отвечало тому, на что отказывалась отвечать душа.
Стыдясь и презирая себя, Эльтара накладывала на себя строгие уроки, работая как одержимая в библиотеке. Горджелин видел, что роль хозяйки Снежного Замка никак не увлекает его наложницу, однако не спешил настаивать. Днями Эльтара пользовалась полной свободой, хотя уйти из замка не могла, не могла и дозваться матери, Ками или Хрофта, хотя перепробовала все мыслимые сочетания заклятий.
А когда наступила осень и яростный ветер швырял в воздух хлопья срываемой им с гребней морских волн пены, Эльтара поняла, что в ней зародилась новая жизнь.
Это было как удар ножа в горло. Принцессу затопил черный ужас, ужас, с которым не справилась даже ее закаленная воля. Эльтару трясло так, что она не могла даже ходить.
...Неужто она должна будет уйти Вниз? О, эти признаки, эти признаки, о которых так много рассказывала мать! (Женщины Эльфрана очень рано узнавали о том, что им предстоит, – задолго до рождения ребенка на свет.) Вся в холодном поту, Эльтара находила их у себя один за другим – и то, что все тени сознаний у других она видела теперь исключительно черными, и то, что ночами она все время видела себя в облике громадной, истекающей слизью туши, неуклюже ползущей по широким ступеням уходящей куда-то в глубину лестницы, и то, что ей одно за другим стали отказывать даже самые простые и верные заклятия...
