Генерал Корее, седовласый богатырь двухметрового роста, был такого размаха в плечах, что превосходил двух сложенных вместе Гимов. Тем приятнее было увидеть светившиеся в голубых глазах великана доброту и ум, которые трудно было ожидать от такой горы мускулов.
«Уроки» верховой езды свелись к выбору универсального кресла с боковой поддержкой и фиксаторами для ног, что было отступлением от исторической правды и допускалось лишь для гостей из высшего света. После этого Гима подсадили на огромного, черного как смоль жеребца, вывели в поле, бросили на произвол судьбы и, сложив на груди руки, ожидали, кто одержит верх – человек или зверь. Победил человек – пристегнутому к седлу Гиму ничего не оставалось, кроме как научиться управлять незнакомым видом транспорта. Конь становился на дыбы, вскидывал задние ноги, носился галопом или резко останавливался, меньше всего обращая внимание на повод в руках наездника. Только благодаря нечеловеческой выносливости, покорив, а точнее, загоняв до полусмерти своевольного, норовистого скакуна, Гим наконец смог заставить его выполнять то, что он от него требовал. Он сделал для себя странное открытие: не понимая слов, животное хорошо реагировало на интонацию голоса и эмоции. Страх наездника перед новым средством передвижения тут же отражался на поведении зверя – конь начинал презирать своего господина и не желал терпеть его у себя на спине. Решительность в намерении победить в единоборстве, напротив, заставляла животное задуматься, так ли плох всадник, как показалось поначалу. А уверенные мысленные команды в комплексе с натяжением повода и ударами пятками по бокам животного дали и совсем хорошие результаты – конь признал право Гима на главенство и превратился в не самое удобное, но вполне управляемое транспортное средство.
– Наденьте алюминиевые латы, – посоветовал Корее, встретивший Гима радостной, уважительной улыбкой, когда тот, злой и разгоряченный, подскакал к замку и придержал жеребца. – У них благородный блеск, весят полегче, да и защищают лучше.
– Мне не нужны латы, – огрызнулся Гим.
– Нужны, господин советник! Латы вызывают уважение, да и... всякое бывает.
– Когда едем?
– Выступим на рассвете.
Отряд, который выдвинулся из ворот городской стены Ронтонтенополя с первыми лучами солнца, по численности равнялся прежней десантной роте Гима. Сходство с ней придавали воинские порядок и субординация, род деятельности всех присутствующих, а также наличие примитивного, но все же вооружения. В остальном компания бывшего сержанта напоминала ему группу театральных актеров, участвующих в съемках «живого» художественного фильма – такие до сих пор то и дело производились на свет, несмотря на дороговизну и примитивизм по сравнению с голографическими компьютерными фантазиями.
Сто человек восседали на мощных, длинноногих, холеных скакунах, одетых в специальные «конские» доспехи. Сами солдаты так сверкали позолотой нарядных, имитирующих мышечную ткань лат, что становились заметны в радиусе нескольких километров, что являло собой полную противоположность маскировочной ткани десантной формы регулярной армии Ростера. Длинные разноцветные плащи развевались за спинами подобно тормозящим парашютам и, судя по всему, выполняли исключительно декоративную функцию. Что же до красных и желтых перьев на шлемах, то Гим старался на них не смотреть, чтобы не прыснуть со смеху. Дополнением ко всему этому служили длинные копья с развевавшимися над ними узенькими полосками герцогских знамен, тяжелые, широкие, хорошо заточенные мечи в украшенных золотом и камнями чехлах, притороченные к седлам луки со спущенными тетивами и стрелы к ним, наконец, у некоторых – небольшие остроугольные щиты с золотистыми гербами в форме зверей на полированной наружной поверхности.
«Рота» тяжело громыхала копытами по недоразумению, называвшемуся здесь дорогой – утрамбованной, сухой и лишенной травы кривой полоске земли. Поднятая копытами пыль поднималась облаком и долго еще держалась в воздухе, точно след позади подбитого истребителя.
Какое-то время Гим не мог отделаться от мысли, что участвует в каком-то комическом действе, но постепенно его взгляды менялись. Волевые лица молодых сильных парней сотни генерала Корее были серьезны – эти люди не играли в игру, а делали свою повседневную работу точно так же старательно и не щадя сил и жизни, как в свое время Гим и его товарищи. Под лоснящейся кожей лошадей перекатывались на бегу мускулы, мощные благородные животные легко вскидывали свои длинные сухие ноги, шумно втягивали воздух огромными черными ноздрями, трясли пышными, развевавшимися по ветру гривами, глядя куда-то вдаль большими одноцветными глазами. Они тоже не играли в игру и не снимались в кино – они жили движением, они вдохновлялись скачкой, они служили своим седокам верой и правдой и ничего не требовали взамен. Монотонный топот, мерное позвякивание лат и шелест знамен складывались в музыку, в которой таилось что-то древнее, красивое и гордое. Сладкие ноты ностальгии, зовущей в далекое героическое прошлое, проникали глубоко в душу и зажигали ее радостью и азартом.
Под стать сотне богатырей была и окружающая природа. Дорога проходила среди лугов, заросших полутораметровой травой, по берегу бурлящей реки, под сенью густого смешанного леса. Повсюду пели птицы, стрекотали насекомые, шелестел ветер. Естественные, простые, насыщенные запахи хвои, сухой травы, полевых цветов, влажного мха или прибрежного болота щекотали непривычный к диким ароматам земли нос Гима, кружили его голову, опьяняли подобно алкоголю.
Когда дорога вышла из леса в широкую дикую степь, агент эльтаров поравнялся с Корее.
– Излин не был таким раньше?
– Ничего общего, – прерывисто дыша в такт своей богатырской лошади, сообщил генерал. – Здесь не было ни одного незастроенного квадратного километра. Небоскребы, заводы, магистрали, мегаполисы, поселки, космодромы, свалки и... тому подобное. Грязная, умирающая планета с вырождающимся населением.
– Вы помните?
– Я?! – Генерал посмотрел удивленно. – Неужели по мне не видно? Я не «новый излинец», господин советник. Я был генералом внутренних войск еще задолго до того, как мой герцог решил все здесь изменить.
– Не хотел вас обидеть, – извинился Гим. – А остальные? Тоже не юноши?
– Остальные те, кем кажутся. Новое поколение. – Корее с гордостью оглядел своих рослых воинов. – Хорошие ребята.
– И что сделал Ронтонте?
– Вызвал лучших экологов миграционной службы... Знаете, этих... которые готовят планету к переселению: меняют состав атмосферы, привозят воду, обогащают почву... в таком духе. Были даже специалисты от эльтаров. Техносферу пустили под поляризаторы. Убрали весь верхний слой. Затем начали творить заново, по образцу и подобию планеты Земля, самой первой планеты человечества. Герцог сказал, что мы, как биологические существа, лучше всего приспособлены к условиям как раз этой самой Земли. До выхода в космос люди обитали там миллионы лет и так приспособились, что не скоро отвыкнут... Таких дел тут наворотили! Живность доставили, насекомых, рыб. Некоторых восстанавливали по древним файлам, выводили на свет заново.
– А люди?
– Кого переселили на Эгуну, кого – на Оттор. Кто не хотел улетать, остались.
– Они были довольны?
– Глупости. – Генерал посмотрел на Гима доверительным взглядом. – Вам ли не знать людей? Люди по природе консерваторы. Им всегда не по душе изменения, если решение принял кто-то другой. Если сами – пожалуйста, хоть все сломать и заново построить.
Гим задумался. В словах Корее был очевидный смысл. Чтобы спасти умирающую планету, наверное, стоило поступиться желаниями отдельных личностей. Хотя сам он точно не захотел бы оказаться на месте переселенцев, которых в один прекрасный момент лишают и дома, и планов на будущее...
Природа бурлила вокруг, наливалась жизненными соками, шумела, голосила, веселилась и цвела всеми Цветами радуги. Умом и сердцем Гим понимал, что все эти растения, звери и птицы не могли не быть благодарными герцогу за его увлечение историей. Планета не могла не вздохнуть с облегчением – пусть ее новое лицо и стало не тем, что когда-то, но все же оно снова стало румяным, здоровым и настоящим... С другой стороны, что-то в теории всеобщей гармонизации не сходилось. Убеждая себя в обратном, Гим явственно чувствовал недовольство и неприязнь, источаемые этой самой природой, благодарной герцогу. Если бы сержанту сказали, что планета способна говорить и мыслить, он бы уверенно заявил: Излин нервничает, Излин обеспокоен, Излин напряжен...
Дорога пересекала небольшие деревни. Деревянные домики с треугольными крышами, окружающие их заборы, много корявых, невзрачных фруктовых деревьев, загоны для скота, колодцы с примитивными механизмами для зачерпывания и извлечения находящейся на некоторой глубине воды... Заслышав стук копыт или же заблаговременно заметив на горизонте облако пыли, люди бросали работу и собирались посмотреть на сверкавших броней, богато снаряженных могучих воинов. Но Гим невольно отметил, что взгляды людей были недобрыми, тяжелыми, грустными, даже ненавидящими. При этом у всех: у женщин, мужчин и детей.
