льду, – сейчас он узнает…
Увидев Вояту, Еленка тоже прибавила шагу, почти побежала. На ходу она шаталась, по лицу текли слёзы, и при том оно было искажено яростью. Платок она не повязала на повой, как положено, а набросила на плечи; теперь он упал и остался на тропе у неё за спиной.
– Он приходил, чудище поганое! – хрипло выкрикнула Еленка шагов за десять. – Прознал…
– Я его видел на дороге.
Воята подошёл и хотел её поддержать, но Еленка отшатнулась.
– Ее больше нет! Сгубил он ее, Кощей проклятый! Да чтоб земля расступилась и поглотила его! Двоедушник! Чёрный глаз!
– Как – нет? – севшим от ужаса голосом прохрипел Воята.
Не мог же отец Касьян среди бела дня, прямо в деревне, взять и убить свою дочь!
– Он приехал… вошёл… – задыхаясь, рассказывала Еленка. – Спросил, откуда… Я сказала… нашла… крест накинула… А он…
Еленка ловила ртом воздух, но сил на рассказ не хватало, из глаз опять хлынули слёзы.
– Он сказал… бесовка… – с трудом разбирал Воята ее сбивчивую речь. – Отправляйся назад… к бесам… У него… у него был… батожок тот… рябиновый… отца их, Крушины… Я думала, черти его унесли вместе с чёртом старым… как он у него… не знаю. Он взял и… её… поперёк спины… сказал, ступай к своим в озеро… И она…
Еленка прижала ладони к лицу и завыла; она жмурилась, звериный вой рвался из её груди, не давая говорить.
– Она жива? – Воята грубо схватил её руки и оторвал от лица.
– Улете… улетела… лебедь… она… стала лебедем… птицей… улетела-а-а-а…
Не веря своим ушам, Воята заставил её повторить. Отец Касьян, и правда уже зная о возвращении Тёмушки, явился к Еленке со старым рябиновым батожком, которым владел его отец-волхв. Еленка много лет того батожка не видела – со времени смерти старого Крушины – и не могла даже помыслить, что Касьян его сохранил. А тот не просто сохранил отцовское орудие волхования, но и знал, как им пользоваться. От удара рябиновым батожком по спине Артемия превратилась в лебедь – и улетела! Только крик печальный раздался над двором, упал на голову матери, бежавшей вслед за нею.
– Куда она улетела?
– Туда. – Еленка показала на юго-запад.
– И он сказал, ступай в озеро?
Еленка кивнула, рукавом вытирая лицо. Рассказав всё Вояте – к нему-то она и пустилась без памяти бежать, едва осознала, что случилось, – женщина немного пришла в себя и уже не кричала, хотя по-прежнему её глаза горели горем и гневом. И в эти голубые небеса пришла гроза.
– Ты можешь её вернуть? – Она впилась глазами в лицо Вояты, даже взяла его за рубаху на груди.
Он чуть не засмеялся, хотя кипевшие в нём чувства были от веселья далеки. Он что – святой Никита? Один раз повезло найти Артемию, и то по советам старых людей. Теперь что делать – он знал не больше Еленки.
Сильнее всего ему хотелось пойти в Сумежье, ворваться к отцу Касьяну и так ему дать, чтобы дух вон. Кулаки чесались, как в былые времена на волховском мосту или на торгу новгородском – и ни единой мысли о посадничьих праведщиках и прочих последствиях. Если раньше сумежский священник-обертун внушал ему благоговейный страх, то теперь тот страх слизнула горячая ярость. Не осталось ни жалости к человеку, ни почтения к священному сану.
Воята развернулся.
– Стой, стой! – испуганно заверещала Марьица над ухом. – Ты куда собрался? Воята, брось! А как же «не убий»!
– Кого я жалеть должен? – в гневе закричал Воята, подняв голову, как будто так Марьица лучше услышит. – Обертуна поганого? Волка лютого? Сколько он народу погубил! Брата родного сгубил! Дочь родную извёл – дважды!
– Бога побойся!
– А он боится Бога? Существует только Божьим попущением, но я это исправлю! Сколько людей, скотины задрал. У Меркушки спроси, он скажет – надо его жалеть?
– Со мной здесь Меркушка. Молит тебя душу свою не губить. Подумай, что с тобой потом будет. Скажут, сбесился новгородец – прибежал, как скажённый, и батюшку зашиб!
– Мне плевать!
– Возьмут тебя, свяжут, в Новгород отправят!
Воята почти видел, как Марьица порхает вокруг, пытается хватать его за рукава своими бесплотными руками – или крыльями? – но он даже не ощущает её прикосновений.
– Плевать!
– Но кто же тогда Артемию вызволит? – почти плача, взмолилась Марьица.
Воята, вдруг ощутив огромную усталость, сел наземь и сжал голову руками. Еленка молча наблюдала, как он громко спорит сам с собой – после всего эта мелочь её не смущала.
– Ты знаешь, – через какое-то время Воята поднял голову, – если он умрёт, с Тёмушкой что будет?
Еленка медленно села рядом с ним на мох, подвернув под себя полы толстой чёрной понёвы.
– В колдовстве-то я не сильна… у других надо спросить… Но сдаётся мне, или она опять человеком станет… или уже никогда…
На слове «никогда» её голос надломился, и она опять заплакала. Воята молчал и прикидывая, насколько весома эта опасность.
Стоит ли идти к отцу Касьяну? Сказать ему: всё про тебя знаю. Но средства обличить обертуна перед людьми Воята по-прежнему не видел. Даже если рассказать про схватку в алтаре… Придётся рассказывать, как он сам там оказался. А отец Касьян скажет, что парамонарь хотел церковь обокрасть, он его услышал, хотел помешать, они и схватились… Как докажешь, что тот был бесом одержим, никто ведь не видел! А выдавать отцу Касьяну свою полную осведомлённость – опасно.
– Он и так подозревает тебя, – добавила Марьица. – Чует, чудовище, кто-то по его следу идёт. А кому, кроме тебя – ты тут человек чужой, да из Новгорода, да от владыки…
– Вот что… – Не придя ни к какому решению, но несколько взяв себя в руки, Воята встал. – Я пойду… попробую её отыскать.
– Я с тобой! – Еленка вскочила и схватила его за руку.
– Ступай-ка домой! – Воята почти ласково взял её за локти. – До озера, да обратно, ты и так на ногах едва стоишь. Иди домой да молись. А я хоть как её сыщу… может, по дороге надумаю чего.
Пройдя через Песты, Воята проводил Еленку до дома, а сам двинулся дальше на юг – по дороге, которая двести лет назад вела к городу Великославлю, а теперь упиралась в озеро Дивное. Не чуя земли под ногами, он шёл и шёл, не замечая, как народ на полях и огородах удивлённо провожает его глазами. Казалось, что озеро то лежит где-то за небокраем, куда только на крыльях лебединых и доберёшься.
* * *
Как ни был Воята
