– Слышь, княже, привал делать пора. Кони устали, люди едва в седле держатся…
Инкмор даром что в сече лют, а про воинов своих всегда заботится. Вот и сейчас указал рукой с хлыстом назад, туда, где растянулась длинная вереница дружинных отрядов: те плелись понуро, у задних лиц под пылью не видать, кони их шли, свесив головы, и больше не было слышно ни шуток, ни веселого гама, с каким выезжали поутру со стоянки в степи. Князь долгих сборов не любил, потому и велел трогаться в путь еще до того, как развиднелось, не дав воям даже перекусить: дескать, спадет жара, сделаем привал, там и подкрепитесь, а пока можно двигаться – вперед!
В этом был весь Святослав – князь-пардус, и равняться с ним могли только лучшие. Вот и гнал он своих людей, проверяя, кто из новобранцев на что способен. Не щадил ни их, ни себя. А Инкмор людей берег…
Святослав считался с мнением воеводы-варяга, но сейчас сказал, щурясь на дальний горизонт:
– Зачем задерживаться? Если пойдем без остановок, к вечеру у порогов днепровских будем.
Инкмор покачал головой, вытер пот с пышных светлых усов.
– Если б мы только с испытанными побратимами были в дороге, я б тебя не просил. А новые вои еще не приучены к прыжкам пардуса. Вот и поотстали, плетутся – чуть живы.
Святослав это и сам знал: по его же наказу в ряды воинства влилось немало новичков. Правда, куда меньше, чем он желал бы, учитывая, сколько войск в Болгарии понадобится. Думал, выйдет, как прежде: только стяг с вышитым пардусом поднимет он на лобном месте, сразу потянутся к нему дружинники из всех земель Руси – древляне, дреговичи, от самого Новгорода придут, даже из Пскова далекого. А вышло… Ну, что уж теперь… Опытных бойцов среди новобранцев почитай и сотни не наберется. Все больше молодежь, толком даже копьем орудовать не умеющая, этих многому обучать придется. Да еще бабы пристали, влились в войско. Святослав сперва велел их гнать: от женщин в походе одни недоразумения. И сколько б они поляницами-богатыршами ни прикидывались, князь знал – баба не воин. Однако тот же Инкмор добросердечный сказал: пусть остаются. Вдов после походов Святослава на Руси ныне много, а женихов мало. Вдовья же участь не завидная. Пусть уж лучше при войске подвизаются – стрелять из лука женщину можно научить, да и куховарить станут, за ранеными ходить. Не согласись с ним тогда князь, не приходилось бы сейчас выслушивать, что, мол, не по силам многим такие переходы. Да по жаре, да не евши. Истомленное войско – не лучшее войско.
– Кто устал, пусть поворачивает и домой едет, – ответил князь. – Мое войско – Перунова рать. И витязи мои быстры да сильны должны быть, как сам Громовержец.
Но Инкмор не отставал:
– Ну, хоть коней пожалел бы, княже. Сколько в пути, все уже в мыле.
Кони. Это Святослав понимал. Кони – сила и стремительность его броска, богатство его дружины. Коней для своих ратников он подбирал наилучших. Может, потому и примкнули к нему юнцы из лесов древлянских да северянских, что надеялись: в седле их научат держаться, лошадь выдадут. Иметь лошадь – что может быть важнее для русича? В лесных землях Руси, где мало пастбищ для разведения скакунов, иметь коня – уже прослыть богачом. Правда, управляться с четвероногим богатством мало кто из лесных жителей умел: сидят кулем, свесив ноги, толком не приноравливаются к езде, так что не только ляжки себе при движении растирают, но и спину лошади. А лошадь со стертой спиной может и заупрямиться, лечь прямо на дороге, отказываясь нести неумелого всадника. Портить же коней Святослав не мог позволить. Выходит, надо прислушаться к речам Инкмора.
Обычно дружина Святослава не брала с собой ни повозок, ни шатров, потому и славилась скорыми переходами. А Святославу надо было спешить: он Болгарию оставил с малой ратью, пока худых вестей не приходило, но всякое могло случиться… А тут эти юнцы неопытные, бабы замученные, кони уставшие…
– Ладно, – махнул князь рукой. И указал вперед: – Вон, видишь, балка дубовая впереди. Там и расположимся. Пока жара не спадет. Но ты своим юнакам нежным скажи: сколько простоим на отдыхе, столько же ночью ехать будем. Ночи ныне лунные, покажут нам дорогу Велес путевой да синяя лента Днепра, не заплутаем.
Весть о привале многих обрадовала. Как только въехали в сень дубравы, спускающейся прямо к воде Днепра, люди сразу же стали с коней сползать, кряхтели, многие просто падали на землю – из тех, кто к таким походам по жаре не привычен. Но отлеживаться им не позволили: старшие ратники растолкали да подняли лежачих, велели собирать дрова, нести воду, кашу варить.
Святослав только фыркнул: еще и кашу! Обычно его воины даже котлов с собой не брали, а ели тонко нарезанную говядину или же мясо дичи, поджаренное на угольях. Но раз уж столько новичков с ними, пусть варят. Все равно придется пережидать жару, так что могут похлебать варева.
Святослав сам поводил своего вороного по берегу, дабы тот остыл, потом завел в ближайшую заводь, дал напиться, ополаскивал, приговаривал негромко ласковые слова. Ох и хороши же болгарские кони! Обычно русичи ловили в степи диких лошадей – тарпанов, объезжали их. Но такой конь был неподатлив, мог и снова в степь ускакать. Порой выторговывали у тех же печенегов их лошадей – низкорослых, лохматых, собой неказистых, однако выносливых и крепких. Были у дружинников лошади и получше, особенно те, что достались им в Хазарии, – красавцы. Но оказались они слабосильны, долгие переходы не всякий выдерживал. Другое дело – кони мадьярские или болгарские. Мадьяры и болгары когда-то были народами кочевыми, а когда осели, стали скрещивать своих лошадок с привозимыми из Византии рослыми жеребцами. Вот и вышли их лошади на диво широкогрудыми, мощными, с красиво выгнутой холкой, длинногривыми. И при этом выносливыми. Облаченного в доспех витязя могли долго нести, не зная устали. На болгарских конях Святослав и совершил свой стремительный бросок, прослышав, что в Киеве беда.
Вспомнив про Киев, князь закручинился. Не ожидал он, что так надолго в граде на Днепре задержаться придется. Но мать просила… Она часто его просила: и к христианству склониться, и на болгар не ходить, и править учиться… Но Святослав дал понять, что он князь и его воля свершится, даже если поперек ее воли пойдет. А Ольга все увещевала: не спеши, не ходи, сперва вокняжься на Руси, наведи порядок, не дай державе распасться, сохрани дело всей моей жизни! Говорила, что, пока в силе была, настаивать на том не смела, сама все на себя брала, но теперь…
И запала-таки ее тревога в душу Святослава. После кончины Ольги, оплакав матушку, князь, пока собирали новую дружину, постарался навести порядок в своих владениях. Определился, где какой сын править будет, кого им в наставники дать, какие подати с каких племен брать. Даже в большой палате принял посольство германского императора Оттона I[44]. И хотя Оттон был недоволен, что несколько лет назад по приказу Святослава из Киева выгнали миссию его священнослужителей[45], он все же не отказывался торговать с Русью. Вот и пришлось Святославу принимать послов и обсуждать условия торговых сделок. Все это утомляло князя, его душа маялась во время посиделок с боярами, а сам он не столько слушал их, сколько думал: как там в Болгарии? Именно ее он рассчитывал сделать центром своих владений и даже решил перенести свой двор в город Переяславец, спешно возводимый в устье Дуная. Когда Святослав поведал о своих планах в думе, бояре всполошились, зашумели. Но он успокоил их, заявив, что оставляет киевский стол старшему княжичу Ярополку. Не всех, конечно, но всех и не переспоришь, как не ответишь на все вопросы, с которыми к нему совались.
И все же двухмесячное правление в Киеве утомило Святослава куда больше, чем иной поход. Для себя он понял – управлять всеми этими советниками да рядниками[46] куда сложнее, чем командовать войском. Дела наваливались со всех сторон, осаждали, словно печенеги торговые ладьи на днепровских порогах. Впрочем, ныне печенеги даже к Днепру сунуться не смеют, побаиваются попасть под горячую руку князя-пардуса. Так и бояре от Святослава отстали, а затем грянул свадебный пир его сына Ярополка. Женил он княжича на красавице гречанке, объявив взрослым, а как свадебный хмель отошел, тотчас и съехал. В Киеве-то он с делами вроде как уладил, а вот то, что вестей из оставленной Болгарии не было, – к худу или к добру, – заставляло его торопиться.
Святослав в последний раз окатил вороного речной водой и, шлепнув по мокрому крупу, пустил пастись туда, где другие стреноженные кони щипали ивовые побеги вдоль берега. Оглянулся, а рядом Инкмор – заботливая нянька. Кто ожидал, что из свирепого варяжского воина такой хлопотун получится? Говорит, волхвы уже сыскали в роще дуб, объявили его священным и поют близ него заклинания. Не желает ли князь поучаствовать?
Святослав лишь только дернул щекой и о другом спросил:
