Волкодав очень долго не отвечал. Жрица улыбнулась:
– Ты же не побоялся пойти работать под землю, когда рубили водовод.
– Там мне деньги платили, – ощетинился Волкодав. Он-то думал, что дни, когда его пытались брать «на слабо», давно миновали. – А здесь ещё я им буду платить, чтобы в подземелье пустили?
Иригойен посмотрел на облака.
– Говорят, – заметил он примирительно, – там, внутри холма, есть пещеры с самородным огнём…
Волкодав покивал головой. А то не видал я пещер с самородным огнём!
– Ладно, – сказала мать Кендарат. – Оставь ему шатёр, Иригойен, ночью снег может пойти.
– Не пойдёт, – сказал Волкодав.
– Откуда ты знаешь?
Спросила бы ещё, откуда я знаю, что одна рука у меня правая, а другая – левая. Вслух он ответил:
– Воздух снегом не пахнет.
Подножие холма выглядело обрывистым, не вдруг влезешь. Ну, то есть влезть можно куда угодно, но незамеченным кладовок и жилищ достигнешь навряд ли.
Дорога посолонь[33] огибала Рудую Вежу и подходила к селению, как водится во всех добрых местах, с юга. Здесь была устроена неширокая насыпь, восходившая до верха обрывов. Её перекрывали ворота. Перед насыпью располагалась широкая утоптанная площадка. Наверное, здесь устраивали торг, когда приезжали купцы. Сейчас по краю поляны виднелось несколько шатров, у коновязи стояли лошади. Чуть поодаль Волкодав заметил сложенные стопами брёвна, груды камней, приготовленных для основательного строительства, и деревянную треногу. Там рыли колодец. Рудая Вежа не то выселками обрастала, не то обзаводилась постоялым двором. Надо будет наведаться туда утром. В деревне гончаров Волкодав работал как проклятый, но ушёл оттуда почти без гроша, оставив весь заработок Шишини и Мицулав.
То бишь сорок тюков халисунского хлопка выглядели столь же недостижимыми, как и год назад.
Волкодав один за другим вбивал колышки для растяжек шатра, хотя вполне мог обойтись пологом и костром, и пытался понять, что же случилось.
Когда-то я не чаял избавиться от попутчиков, которых нелёгкая дёрнула меня провожать через горы. А теперь со мной не захотел знаться Фербак, да и матери Кендарат я, кажется, надоел… и почему-то заболела душа. Почему? Не этого ли хотел?..
Всё-таки в Рудой Веже обитал не чуждый гостеприимства народ. Постоялый двор здесь только собирались построить, но навес с дармовым хворостом на площадке имелся. В Нардаре чтили веру предков, славивших Священный Огонь.
Может, я оказался нерадивым учеником?.. Мхабр тоже меня всё время ругал. Но он хоть не прогонял меня, пока сам не шагнул в Прохладную Тень…
Я пустился в дорогу, намерившись пройти её в одиночку. Я не хотел никого рядом с собой. Зачем же я встречаю людей, и начинаю любить их, и мне больно, если они отворачиваются?..
Волкодав уже вытаскивал огниво, когда неподалёку прошуршали шаги. Две пары ног и маленькие копытца. И два колеса по листьям и едва проклюнувшейся траве.
– Зажигай скорее, малыш, – зябко потёрла руки мать Кендарат.
– Нас не пустили в деревню, – с неловкой усмешкой пояснил Иригойен. – Мы позавтракали сегодня рыбой из озера, и это могло оскорбить их Огонь.
– Вот тебя они бы с радостью приняли, – кивнула жрица. – Ты ведь нос от рыбы воротишь.
Она улыбалась, но глаза были почему-то грустными. Волкодав чиркнул кресалом. До сих пор в дороге она неизменно сама творила огонь. Что-то должно было крепко огорчить её, раз она вздумала поручить это ему.
Надо думать, огнепоклонники-нардарцы умели ладить очаги и бить из глины печи лишь чуть хуже веннских, но вот в колодцах они ровным счётом ничего не смыслили. Собственно, Волкодав понял это ещё вчера, только увидев треногу. Кто же в своём уме берётся колодец копать, не дождавшись не то что сухой осени – даже летнего солнцеворота?..
У него дома колодезную дудку одевали настоящей дубовой колодой, выдолбленной из дуплистого дерева. А если опускали в ямину сруб, то опять же из дуба, терпеливо отмоченного и бережно высушенного в тени. Получался колодезь, в котором до середины лета потом держался ледок. У кого дубы не росли – заготавливали вяз, ясень, осину… Работнички, нанятые жителями Рудой Вежи, кроили одёжку для дудки из самого негодного дерева. Из берёзы и ели. И к тому же всё это было сырое.
А уж как они эти брёвна скрепляли…
Распорядитель в Самоцветных горах отказывался строить чудесные механизмы Тиргея, обходясь дармовой силой рабов, но вороты у него, по крайней мере, работали. Не заплывали грязью, не гнили и не обрушивались, как предстояло обрушиться этому несчастному колодцу. Волкодав повернулся и пошёл прочь, туда, где рыли землю под основание дома.
– Что не так, добрый молодец? – окликнули сзади.
Волкодав оглянулся. Говорил старший из троих, рыжеусый, кряжистый, с рыжевато-бурыми волосами, неровно побитыми сединой. По обычаю многих нардарцев, он был обут в удобные берестяные лапти с онучами.
Разговаривать с человеком, взявшимся за дело без толку и без поры, не очень хотелось, но тот спрашивал вполне дружелюбно. Хотя мог бы послать, по нардарскому обыкновению, в золу и остывшие угли. Венн хмуро ответил:
– Там, где я рос, колодцы строят не так.
– А где ты рос, парень?
– Далеко, – буркнул Волкодав… и прирос к земле, внезапно поняв, что должен был почувствовать Кермнис Кнер, когда услышал от него аррантскую речь.
Ибо рыжеусый обратился к нему на языке веннов. Да ещё и с таким же, как у него самого, выговором уроженца западных чащ.
Видимо, немое изумление Волкодава говорило само за себя, поскольку человек рассмеялся:
– Во имя Чёрного Пламени, я угадал… Ну и что тебе не так с нашим колодцем?
Мог ли предполагать Волкодав, до какой степени оглушат его несколько слов на родном языке!.. Захотелось убежать в лес и заплакать. А потом – вскинуть руки к облакам и, срывая голос, отчаянно позвать: «Мама!..»
На самом деле он не сильно переменился в лице, если что и выдало его, так только глаза.
– У нас углы рубят по-другому, – кое-как выговорил он наконец. – Крепче.
– А покажи как? – заинтересовался рыжеусый. – Мы тут люди простые, велели нам, мы и прикинули по своему разумению…
Если бы не веннская речь, Волкодав непременно заподозрил бы какой-то подвох и просто ушёл. Но он взял топор и стал показывать, что такое коренной шип, полусковородень и крюковая лапа[34]. Нардарский топор был, кстати, отменным. Лежал в руке как родной, рубить таким, что плясать: весело и задорно.
Качавшаяся в небесах войлочная стена выплюнула из себя маленькую, но ретивую тучу. Прижавшись к самой земле, тучка побежала на запад. Хлеставшие из неё косые полотнища снега казались серыми занавесями.
– Где по-нашему выучился? – спросил Волкодав.
Рыжеусый, которого остальные называли Муругой, ответил:
– Да приходил сюда один венн… Лет уже десять тому.
Голова опять закружилась. Волкодав показал Муруге пучки серой шерсти, вшитые в оторочку верхней кожаной рубахи:
– А… вот этого не было у него?
Такие же знаки рода имелись и на сапогах, но сапоги он берёг и надевал редко.
Муруга пожал плечами:
– Не поклянусь, но вроде не было.
Волкодав спросил, помолчав:
– Здесь прежде совсем колодцев не строили?
– До недавнего времени добывать воду из земли почиталось за святотатство, – ответил Муруга. – Теперь вот государь конис велел обустраивать дороги, постоялые дворы возводить… – Вздохнул и рассмеялся: – Не успели лопату в землю воткнуть, а тут и ты, отколь ни возьмись. И такую рожу кроишь, словно дохлую крысу в миске увидел.
Волкодав много чего мог бы ему порассказать про дохлых крыс. Было время, когда он им весьма даже радовался. Но он лишь сказал:
– Вы, я смотрю, больше из камня строите…
Муруга кивнул:
– Чтобы не оскорблять Священный Огонь, отгораживая Его от пищи.
– Ну и тут клали бы камнем. Только не сейчас, а под конец лета. Колодец будет полней.
– Так велели сейчас, – подал голос один из копателей.
Дело ваше, хотел было сказать Волкодав, но вместо этого снова обратился к Муруге:
– Тот венн… Что ему было нужно?
Муруга, весёлый человек, коротко хохотнул:
– Много ты хочешь, малый. Лет-то сколь минуло.
Волкодав молча смотрел на него. Не ври, рыжеусый. Ты знался с ним не один день. Иначе объяснялся бы, как тот ягунец по-саккаремски.
Под его взглядом глаза Муруги постепенно изменили не только выражение, но едва ли не цвет, на мгновение сделавшись по-веннски серыми вместо карих.
– Он говорил, его невесту сгубили какие-то воры. Он хотел отомстить. Он учился у меня бою на копьях.
Волкодав оглянулся и увидел наблюдавшую за ними мать Кендарат.
Неторопливо приблизившись, жрица сказала ему:
– Вот ты и встретил наставника, о котором я тебе говорила… Мир по дороге, Муруга, если теперь тебе угодно так себя называть.
