Её ладонь показалась Волкодаву очень горячей.
Осматриваясь в каменных закоулках Рудой Вежи, Волкодав поневоле вспоминал Самоцветные горы. Как и тамошние выработки, деревня начиналась с пещер, промытых водой. Только, на счастье первых поселенцев, дорогих камней здесь не нашлось. В утробе красного холма не резались из-за добытых богатств и не приковывали цепями рабов. Здесь жили, готовили еду, рожали детей…
В глубинной части Вежи захожим людям, понятно, делать было нечего. А вот просторный подземный зал, когда-то обнаруженный выходцами из Нарлака, стал теперь чем-то вроде общинного чертога, где добрые гости могли и перекусить, и заночевать, надёжно отгородившись от непогоды. Другое дело, теперь, когда нардарский конис готовился принять Золотой Трон Саккарема, дорога через Рудую Вежу грозила превратиться в оживлённый большак.
Сейчас все лавки и столы в общинном зале были сдвинуты в один угол, чтобы освободить место. Войдя, Волкодав сперва решил, что нардарцы затеяли состязание плясунов. Под неровным каменным сводом расхаживал, поигрывал плечами, хлопал себя по ляжкам, приседал и выламывался задиристого вида малый. Он так клонился в стороны и назад, что взгляд ждал падения, но парень всякий раз выправлялся. Так получается только у горьких забулдыг. А ещё – у воинов и великолепных танцоров.
Потом венн обратил внимание, что парень был мономатанцем. Самым настоящим. Чёрным-пречёрным.
Видно, странные ветра, веявшие над Нардаром, не только веннов сюда заносили…
А на гладком полу виднелись кровяные кляксы. И валялись две длинные палки.
Мономатанец вдруг прекратил пляску, выпрямился и заорал так, что в стенах отдалось эхо:
– Ну?! Кто ещё на меня?..
Волкодав вздрогнул и понял, что Самоцветные горы очередной раз явились по его душу.
…Пещера. Дымный чад факелов. Крылатые тени, мечущиеся под потолком…
По краю «святой» площадки, видевшей уже немало поединков, прохаживается молодой надсмотрщик. Лучший выученик и любимец старшего назирателя. Он вооружён кинжалом и тяжёлым кнутом. В рудниках его считают жестоким и очень опасным. Настолько, насколько может быть жесток и опасен сын дикого племени, отошедший от порядка жизни, установленного предками. С ним предпочитают не связываться даже свободные. По мнению многих, он очень хорошо соответствует своему родовому прозвищу: Волк.
Он хлопает себя руками по бёдрам и с широкой ухмылкой обращается к кандальникам:
«Ну что, крысоеды? Хочет кто-нибудь на свободу?..»
«Я!..» – тотчас отзывается молодой вельх, проведший неполный год под землёй.
Отчаянный, горячий и дерзкий, как многие в его племени…
– Эй, нардарцы! – снова закричал чернокожий. – Я слышал, вы были когда-то племенем храбрецов! Ваши предки в сражениях взяли эту страну, а вы боитесь даже деньги проспорить!
Он был одет в короткие штаны и кожаную безрукавку, пламя светильников играло на крепких буграх мышц.
– Не скажешь, почтенный, что нужно этому человеку? – обратился Иригойен к местному жителю, с которым рядом стоял.
– Вот мошна! – Мономатанец подбросил на ладони тяжёлый бархатный мешочек. – В ней двадцать серебряных лауров! Кто хочет побить меня и двадцать раз увидеть своего кониса?
Двадцать лауров, задумчиво повторил про себя Волкодав. Сколько это в хлопковых тюках, по халисунскому счёту?..
Толпа кругом заволновалась и зашумела. Вперёд протискивался крупный белобрысый парень с добродушным круглым лицом. Волкодав проследил за тем, как он шёл. Наверняка отменный работник, материна опора. А если через годик-другой ещё и попадёт в хорошие руки, женившись на разумной девчонке, – станет одним из тех, кем белый свет держится. В деревенской – размахнись, рука! – потасовке такого лучше не злить, но вот прыжков и подкатов вроде тех, что показывал чернокожий, от него навряд ли дождёшься…
– В здешние селения временами наезжают мавутичи, – объяснял Иригойену местный. – Их Владыка посылает сыновей утвердить своё мастерство и стяжать славу. А повезёт, ещё и младшеньких ему привести…
– Какой владыка? – удивился халисунец. – Государь конис?
– Нет, вождь Мавут живёт сам по себе. Он не враждует с Марием Лауром и не зарится на его земли. Мавутичи говорят, он лишь призывает к себе взыскующих силы. К нему идут те, у кого не осталось ни родни, ни надежды…
Молодой нардарец нагнулся за палкой, поплевал на ладони и взялся за неё, как за рукоять кирки или дроворубного топора. Улыбнулся землякам и приготовился к бою.
– Их кто-нибудь побеждал? – спросил Иригойен.
– Бывает, но редко. Я сам один раз видел…
То, что началось дальше, по мнению Волкодава, легко было предугадать. Мономатанец играл с противником, раззадоривал и злил его, поддавался и завлекал: ну, давай, ещё чуть…
Так обхаживают простака опытные игроки в читимач. Ему дают порезвиться, даже выиграть несколько медяков. А потом, когда он исполнится ложной уверенности и сделает весомую ставку…
Чернокожий словно растёкся по полу, змеиным движением проскользил прямо под ноги нардарцу – и стреножил его жестоким ударом в колено. Раздался хруст, зрители отшатнулись, кто-то громко охнул, многие сморщились. Белобрысый скорчился, выронил палку и рухнул ничком. Подтянул ногу, обхватил колено ладонями и стал раскрывать рот, как вытащенная из воды рыба.
Теперь он умрёт, униженный и беспомощный. Как многие прежде него. Как предстоит ещё многим…
Волк подходит и, взяв вельха за волосы, деловито рассекает ему горло.
Кандальник, так и не вернувший свободы, захлёбывается кровью и валится набок, утрачивая достоинство, которое силился сохранить. Тело, уже не направляемое гаснущим сознанием, начинает биться на камнях – некрасиво и непристойно…
Волкодав судорожно напрягся и понял, что ждёт: вот сейчас победитель подойдёт резать горло упавшему. И зачем я поддался на уговоры матери Кендарат и всё-таки вошёл в проклятое подземелье?..
– Велик и славен Владыка Мавут!.. – вскинув обе палки над головой, заорал победитель.
Прославление, выбранное с явным знанием местных языков, звучало как растянутое «Йярр-рхаа». Чем не бое вой клич?
А чёрный боец продолжал:
– Вот какими делает Отец даже никчёмных потомков племён, впавших в ничтожество!.. Чем ответите, нардарцы?
Белобрысого под микитки утаскивали с площадки. Он мотал головой, не позволяя себе взвыть, и силился упираться здоровой ногой. Если ему повезёт, со временем встанет на обе. Вот только вприсядку на собственной свадьбе уже не попляшет.
– Ваши предки возвеличивали Священный Огонь походами и поединками! – не унимался мономатанец. – Или вы здесь все выродились и измельчали, как… вот этот?
Волкодав оглянулся. Длинный вытянутый палец указывал на Иригойена.
Краем глаза венн заметил движение там, где стояла мать Кендарат. Но тут халисунец, к его ужасу, начал пробираться вперёд.
– А я-то собирался ближе к вечеру угостить тебя пивом и вволю наговориться о нашем народе, – сказал чернокожему Иригойен. – Если я правильно читаю шрамы Посвящения на твоей коже… ты ведь сехаба?
Сехаба!.. – ахнул про себя Волкодав. «Мой прадед переехал из Мванааке»… Друг мой, почему я не расспросил тебя, пока было время?..
– Да, когда-то я назывался сехаба, – фыркнул чёрный боец. – Теперь я – сын Владыки, а то, что было раньше, растоптали гаяры![35] – Всё же замечание Иригойена не оставило его совсем равнодушным. Он воинственно бросил: – Что толку вспоминать о тех, кто был бесславно рассеян по краю пустынь, а вождь сдался в плен!
– Видит Лунное Небо! – сказал Иригойен и сделал ещё шаг вперёд. – Я не думал драться с тобой, ибо не желал ни твоих денег, ни твоей славы. Однако честь моих и твоих предков взывает к отплате, и тому свидетелем – Наам, слушавший их молитвы… Во имя тех, кого уже не вернуть, – давай палку!
Мономатанец нагибаться не стал. Очень ловко, пальцами босой ноги, он подбросил деревянное оружие и метнул противнику. Иригойен, не иначе исполнившись вдохновения, точным движением взял палку из воздуха. Перехватил двумя руками и поднял над головой, явив стойку, которой Пса когда-то учил кашляющий кандальник.
Его противник присел на полусогнутых ногах, укрывая деревянный меч за бедром.
– Благородный Мхабр добровольно возложил на себя цепи, поверив слову лживого Кешо! – прозвенел голос песнопевца. – Он спасал свой народ! Мы, скромные пекари Гарната-ката, и то знаем об этом. Если ты, сберёгший черноту кожи, не знал, да будет тебе срамно. Если знал и презрел – да будет срамно вдвойне!
Палка чернокожего, с шипением разрывая воздух, взвилась из-за бедра, а ноги сделали три быстрых шага вперёд. Всё это одним слитным движением. Иригойену нечего было и думать защититься от такого удара. Скорее всего, он его толком даже не увидел. Он не попытался прикрыться. Палка мономатанца с размаху обрушилась на его рёбра… Но и оружие Иригойена мелькнуло во встречном ударе. Разогнанное всем телом, оно с деревянным стуком упало на голову противника, примяв курчавые пряди.
