а Румянцевой даже не было на празднестве! Мало того что дети оказались в ловушке и могли не то что пострадать – лишиться душ! – так Защитникам едва удалось попасть на место! Если бы не Мастер Досифей Нагорный, если бы не великодушная помощь его Хранителей Пути, кто знает, что было бы! Чудо, что все пережили эту ночь! Сумасбродно было позволять Румянцевой переносить академию на полунощные земли, и вообще отдавать ей пост Директора. Императору пора проявить себя и перестать прогибаться под прародительницу!»
Там же ниже кто-то призывал:
«Нельзя сидеть сложа руки, друзья мои! Мы долго терпели и закрывали глаза, посмотрите, что с этого вышло. Академия стоит на полунощных землях, потерянные учатся рядом с нашими детьми. Румянцева делает всё, чтобы изничтожить ведающих, приобщить к неключимым! Куда это приведёт, если не к полному вымиранию?»
Но, несмотря на все возмущённые голоса, по окончании недели Нарицын так и не дал точного ответа. А затем и вовсе молча увёл своих людей и даже ни разу не появился в новостях.
Это означало одно – Академия продолжит работать.
Всё вернётся на круги своя.
Так думала Элина, пока не начались занятия. Преподаватели рвали и метали, злые и нервные из-за каждодневных отчётов и проверок, и невольно выливали свои переживания на учеников. Учебный процесс сделался адом. Ещё большим адом. Сильнее других буйствовала Аглая Авдеевна. Сколько бы Элина ни готовилась, сколько бы ни читала, наверстать целый год было просто невозможно, и на «Существах и сущностях» желала лишь одного – всё-таки умереть. Без Яромира, молча пропавшего, и его хоть каких-то подсказок, с комом в горле и паутиной внутри, она только и делала, что позорилась. Заикалась, запиналась, отвечала не то и не так. Только бил звонок, и она бежала за дверь с пылающими щеками и бешеным стуком сердца, пытаясь заново вспомнить, как дышать. Но и от разрушителей в сторону Скопы не раз прилетала пара «ласковых». Багряная роща больше не полнилась ни криками, ни стонами, ни мольбами пощады – на это просто не оставалось сил.
Многих учеников забрали из академии до официальных заявлений. Одним из таких был Севериан. Хотя на самом деле он и не возвращался. Как забрали Целители, так и пропал с концами. Вскользь Элина слышала, как Измагард злился на Назара Игнатьевича, отца Севериана. Тот, мол, опять решил всё сам, не спрашивая сына, и наверняка запер в семейном склепе – их изощрённой камере пыток.
Так Элинино чувство одиночество лишь разрасталось наравне с ужасающей досадой. Им надо поговорить! Столько всего обсудить, расставить по местам, наконец, понять общую картину – но когда теперь появится шанс? И появиться ли вообще?
Без Севериана общение с «Одарённой четвёркой», а ныне тройкой, само собой сошло на нет. Аделина после ночной ссоры-откровения продолжала всячески избегать, похоже, ненавидя до чёртиков. Элина всё чаще замечала, как местная компашка, где Аделина была сродни богини, посматривали откровенно недобро. Горячечно что-то обсуждавшие они резко замолкали, стоило пройти мимо. Зато если к ним вдруг присоединялась Лиля, никто уже не скрывал ни громкого хохота, ни издевательств.
Измагард и до этого давал понять, что в «благотворительность» не играет и такие как Эля, потерянные, ему противны. А стоило прибавить вековое противостояние «лузеров» и «королей школы», как всё сразу обретало смысл. Знай своё место. Ещё хорошо, что обошлось без драк на заднем дворе, как с ней часто бывало раньше.
Единственный Аврелий не изменил своего отношения – всё такой же отдалённый и замкнутый. Это оказалось его естественным состоянием. Хотя, учитывая, что спал и жил в актовом зале с пьесой и актёрами – не удивительно. Зато не чурался Элины как смерти, а иногда даже заговаривал, пусть и о таких пустых вещах как уроки и недописанные эссе.
По итогу теми, кому до Элины было хоть какое-то дело, с кем она могла поговорить, оказались Севир, Эмиль и, что удивительно, Смотритель. Стоило академии заработать, возобновились и наказания. Теперь каждый день до самых новогодних каникул она по два часа после занятий ходила за Смотрителем и делала вид, что помогает. Иначе не назовёшь. Он дал Элине фонарь и жестами наказал, чтобы искала в барьере трещины и шероховатости. Однако ещё ни разу они вдвоём ничего не нашли. Да и сама Элина как-то опасалась теперь даже прикасаться к полупрозрачным стенам. Такое будет не скрыть, не умолчать, да и Академии наступит конец. «Разрушительнице барьеров» нужно исчезнуть навсегда. За этими скучными прогулками Элина сама не заметила, как начала болтать обо всём вокруг: о шишках на ели, о мелодичности ветра, о вкусе дождя и снега. Разговаривала-то вроде сама с собой, но иной раз готова была поклясться, слышала тихий-тихий смех.
В остальное время Элина буквально поселилась в библиотеке. Во-первых, из-за кучи эссе, исследований и докладов, что требовались по учёбе. Во-вторых, бессмысленно ища информацию о Везниче, о Дващи Денница, о жизни Богов, но никак не находя нового. А в-третьих, она ведь пообещала Эмилю заходить чаще. Тот радовался как ребёнок, приберегал для неё сладости и не замолкал до хрипоты. После Осенин ему даже ходить было тяжело, потому вся энергичность выливалась в слова. Элина невольно чувствовала себя заботливой бабушкой, хотя и младше на десяток лет.
– Моё первое боевое ранение, – хвастался он, но за бравадой отчётливо слышался страх. – Никогда не видел Железных страж в живую. И, наверно, не стоило. Они ужасны. Совсем не такие как пишут в книгах. Там их называют Кровавыми королевами, но здесь они мерзкие и жестокие. Если бы я промедлил, Игорь давно гулял бы по полунощным землям подобно им… И зачем только полез спасать?
В ту ночь они вдвоём, как и некоторые учителя, помогали Защитникам с поисками, и ушли совсем далеко, ведомые голосами и криками. Встреченные ученики сломя голову бежали от монстров в алом, а Эмилю с Игорем пришлось отвлекать существ на себя. Убить-то удалось. Но какой ценой? Игоря ранило так, что живым из леса ему бы не выбраться. Тогда Эмиль вспомнил какой-то страшный обряд, хранимый в Доме Истории не одну сотню лет, и строго-настрого запрещённый к использованию. Он разделил с ним раны пополам. Всё, лишь бы оба смогли добрести под ручку до лагеря.
– Я про «Скупь-Увер», эти божественные узы, только читал. Не знал, что они могут так странно сработать. Мастер ой как ругался, уши вяли, – потупившись, он неловко погладил правое плечо. – Чуть лицензию не отобрал, которую я ещё не защитил даже. Из Братства, конечно, меня не выгнать, это мой дом, моя семья, но лишить работы и запереть в пыльных архивах где-нибудь под Новореченском,
