– Может, и усидит, – сказал Волкодав. – Он полководец. Значит, сумеет сделать из подданных единое тело. А сам – станет сердцем.
Мать Кендарат повернула другим боком хлебные колбаски, запекавшиеся над углями.
– Дальше на север я с тобой не пойду, – сказала она. – Не хочу смотреть, как ты превращаешься во вторую Катим.
Волкодав молча поднял глаза.
– Ты уже почти превратился в неё, – вздохнула жрица. – Ненавистью нельзя жить, она бесплодна…
Венн долго молчал. Я знаю это, мать Кендарат. Я не живу ненавистью. Я люблю. Свою семью.
– В нашем роду было двадцать восемь женщин и тридцать мужчин, – глухо выговорил он затем. – Теперь нас больше нет.
– Есть ты, – сказала мать Кендарат.
– Нет. Меня тоже нет.
Жрица долго молчала. Потом спросила:
– Помнишь то дерево в Халисуне?
Волкодав медленно кивнул, глядя мимо неё. Сегодня он наконец-то увидел, как жрица разводит огонь. Она лишь подносила руку к растопке, на мгновение сосредотачивалась – и пламя возникало само.
– Степная река изменила течение, и дереву перестало хватать влаги, – погладив пригревшегося на коленях Мыша, сказала мать Кендарат. – Оно могло поискать для себя подземной воды, но поступило иначе. Оно простёрло длинный корень следом за отступившей рекой и выпустило росток. Мы застали прежние ветви и ствол уже увядающими. Дерево употребило всю силу своей жизни на то, чтобы последний росток вытянулся к небу и дал прочные корни. Не смей говорить, что тебя нет, не оскорбляй мать и отца!
Ты права, деревья мудры. Но я-то не дерево, я всего лишь человек. А человек жив, пока живёт его род. Иначе остаётся пустая шкура, из которой вынули душу. Я тоже умер в тот день, мать Кендарат. Я спел Песню Смерти. Никто во всём свете не ждёт меня у края дороги. Мне некуда возвращаться. И незачем.
– Ты пробудил моё любопытство ещё в Саккареме, малыш. Помнишь, как я впервые обратилась к тебе, а ты в ответ чуть не засвистел?.. Тогда я поняла, что ты наверняка жил в горах среди вилл, а они с кем попало не братаются. Я стала присматриваться к тебе, надеясь, что, может быть, наконец обрету достойного ученика. Когда ты ушёл было с горной дороги, но увидел деревню мучеников и вернулся на помощь, я поняла, что не ошиблась… Или всё-таки я ошиблась, малыш?
Волкодав не ответил. Мать Кендарат сняла с прута подрумяненную колбаску и протянула ему.
– Боги создали нас, чтобы мы смотрели в небо, – сказала она. – Кто-то устремляет ввысь слово, как наш Иригойен…
Иригойен. Волкодав сразу вспомнил, как держал на руках умолкшего гимнопевца, а по жёсткому, словно гранит, лицу Гаугар катились непривычные слёзы. «Ты не сэднику, ты осёл, не стоящий своего облачения! – кричала она жрецу. – Среди вас был святой!..» А потом кто-то полез забирать Посмертное Тело, чтобы честь честью водворить его в домашнюю божницу каменотёсов. И оказалось, что чудеса той ночи ещё не были исчерпаны. Гранитные руки Освободителя не выпустили резной камень, хранивший образы Каттая, Арзуни и Хетара. Скала приросла к скале, вернувшись в единую плоть, в единую память. Ни при факельном, ни – позже – при дневном свете так и не удалось разобрать, где кончается один камень и начинается другой. Недра в последний раз услышали маленького лозоходца. И отозвались ему.
На погребальный костёр Иригойена провожало полгорода. Гарната-кат обзаводился новой легендой…
– Кто-то устремляет ввысь слово, как наш Иригойен. Кто-то идёт через вдохновение тела, как бегуны имури или мастера кан-киро. Ты же… ты мог бы устремить к Истине всю свою жизнь! Вот что я вижу в тебе, малыш. Сравни себя прежнего и нынешнего!.. Ты достойно прошёл начало пути, но способен ли ты увидеть, какие вершины открываются с того холмика, на который ты поднялся сегодня? Чем пристальней удаётся постичь этот мир и себя, тем шире впереди окоёмы непознанного… И от всего этого ты готов отказаться, чтобы стать поленом в погребальном костре какого-то Людоеда?..
Мои братья и сёстры, мать Кендарат. Рождённые и ещё не родившиеся. И те, кого им в свой черёд предстояло родить. Почём ты знаешь, насколько высоко они могли бы взлететь? По-твоему, я чем-то достойней?..
– Я так хотела научиться у тебя мысленной речи вилл…
Ты уже владеешь ею, мать Кендарат.
Она как будто и в самом деле услышала его.
– Тогда… тогда ступай, сын мой. И да благословят Боги твой путь… каким бы он ни был.
Волкодав поднялся. Подобрал загодя уложенный заплечный мешок. Поклонился матери Кендарат, коснувшись земли, – так, как не кланялся на её памяти никому и никогда. Мыш взбежал по руке ему на плечо. Волкодав повернулся и зашагал прочь.
Он уходил на север. Без тропы, увязая в снегу, но сугробы не могли остановить его.
Мама. Отец… Я иду к вам.
Жрица смотрела ему вслед, пока он не скрылся из виду.
Костёр совсем прогорел. Зябко поёжившись, мать Кендарат подбросила ещё хворосту в почти угасшее пламя.
– Мир по дороге, малыш, – тихо проговорила она. – Я всегда буду с тобой.
2013Беспрочее – человек, от которого не ждут никакого проку.
Полсть – всякий плоский лоскут, плотный стёганый, войлочный или меховой, используемый на подстилку, занавесь или покрышку.
Щёлок – водный настой древесной золы, старинное средство для мытья и стирки.
Одрина – здесь: телега для перевозки мертвых тел.
Копьеметалка – древнейшее изобретение, обычно палка с упором на одном конце, своеобразный «удлинитель» руки. При определённой сноровке позволяет значительно увеличить дальность броска, меткость и убойную силу дротика или тяжёлой стрелы.
Строевой – здесь: сосед по воинскому строю.
Смрадить – срамословить, непристойно поносить.
Сулица – дротик, метательное копьецо.
Имеются в виду события, описанные в повести Павла Молитвина «Сундук чародея».
Урок – здесь: задание, обязательное к выполнению.
Украина – здесь: край, часть страны, в особенности пограничная.
Куколь – капюшон.
Отхожие земли – никому не нужные территории, пребывающие в запустении.
Вежа – всякое временное жилище, особенно сделанное из подручного материала.
Закрошни – обычно мы говорим «на закорки».
Отхожие промыслы – связанные с сезонным уходом из мест постоянного проживания, например зимой из деревни в город на заработки.
Полива – глазурь.
Задок – уборная.
Муравленое – покрытое поливой, глазурованное.
Иверина – выщербина на посуде.
Перестрел – старинная мера длины, обычно равная расстоянию прицельного выстрела из лука, то есть около 200 м.
Зодчий – мастер, занятый строительством только из камня и кирпича (от слова «зод» – строительная глина). Таким образом, выражение «деревянное зодчество» полностью лишено смысла.
Желтосливник, желтослив – абрикос.
Сручье – ручной инструмент.
Радужник – лабрадорит, твёрдый камень, иногда с радужным блеском.
Варнак – беглый каторжник.
Скудельник – не вполне одобрительное название гончара. Скудель – глиняные изделия; это слово подчёркивает их хрупкость.
В стремя вступают – сейчас мы такой возраст называем «детсадовским».
Чёмбур – «поводок» для лошади. В отличие от собачьего поводка никогда не снабжается петлёй на конце.
Златоискр — минерал авантюрин.
Обляк – цилиндр.
Тул – здесь: вместилище.
Посолонь – теперь мы сказали бы «по часовой стрелке».
Коренной шип, полусковородень, крюковая лапа – способы соединения углов сруба «без остатка», употребляемые при строительстве колодцев.
Гаяры – подробнее о приключениях с этими животными рассказывается в повести Павла Молитвина «Глаз дракона».
