испустила дух»
«А вон рядом и Даждьбог как раз, Светослав. Высок и статен, выглядит как мудрец какой, да на деле тем ещё бедокуром был. Пить с ним нельзя, да и в дозор идти тоже. Зато в бою не было равных. Он-то самый знающий, много видавший. Видно и пережил всех. Такой длинной бороды отродясь не припомню»
«Златодан постоянно на всех кидался, и лучше с ним дела было вести на расстоянии. Крикливый и драчливый юнец. Столько кулачных боёв вынес, как с головой целой остался? Далемир постоянно выводил его из себя и озолотился на ставках…Были времена, да. Но красок здесь явно не хватает: эти золотые кудри и глаза стоило видеть. Хорс как-никак. А нос кривой девицам вовсе не мешал увиваться толпами»
«Родогор…Он был мне другом. Надёжный как стена, стойкий как скала. За такой спиной любой и правда почувствует себя в безопасности. Я его даже побаивался сначала, но узнаешь ближе – совсем другой человек. Внимательный, всем жертвующий ради других. Боюсь узнать, как гневался он, когда моё тело вернули домой. Знал, что задумал не то, а остановить не получилось»
«А это…она. Моя жена, моё небо и звезды. Ведана. Потускнели глаза от потерь и скорби. Я стал ей проклятьем. Когда-то ради меня она оставила свою семью и дом, свой Чёрный Утёс и Польную Марь. Предала. И чем же отплатил я?»
Но тут Дима и Авелин, наконец, остановились. Эту богиню Элина узнала и сама. Женщина с властным взглядом, сжимавшая в ладонях человеческий череп. Морена. Конечно, они ведь пришли к мертвецу, а власть над смертью приписывалась ей одной. Яромир сразу замолчал, ненависть полыхала синим пламенем. Интересно, кого он невзлюбил больше: Морену или Чернобога?
– Прежде чем зайти в храм, нам нужно принести требу, – предостерёг Дима.
– Кровь?
На неё посмотрели растерянно.
– Мы же не варвары. Такое ушло сотни лет назад. Еду, напитки, – и тут же подошёл к маленькому углублению у подножия статуи.
Там стояли посеребренная чаша и блюдце. Авелин полезла в сумку и передала Диме свёрток с сегодняшним обедом. Тот возложил несколько кусочков хлеба с вареньем и пару яблок – не густо, но видно и этого должно хватить.
– Повторяй за нами, – шепнула ей на ухо Авелин.
– О Владычица холода, О Владычица смерти! Прими дары, тебе данные, позволь ступить в обитель. Дело наше правое: проводить душу в последний путь. Не будь зла к нам.
Когда смолкли их голоса, ничего вокруг не поменялось. Казалось, обряд не сработал. Но Дима легко ступил на крыльцо, и дверь отворилась, даже не скрипнув петлями.
– Заходите. Дала добро.
Прежде чем они переступили порог, Яромир предупредил тихонько:
«Я подышу пока, не буду рядом. Ты не теряй. Не вынесу здесь находиться, обитель Морены, чтоб её!..»
Элина иного и не ждала.
Внутри оказалось намного уютнее чем снаружи. По крайне мере теплее. Они зашли в прихожую. Здесь висели расшитые гобелены с ликом Богини. Видимо так знакомили с хозяйкой: кто такая, какие подвиги совершила, сколько богатства имела. Другая же комната, куда больше и краше, служила молельней. В самом центре, в углу стояла ещё одна статуя Морены, поменьше и проще, но такая же прекрасно-величественная. Возле ног её пряталась жаровня, а у стен тянулись длинные скамьи. Стойко пахло жжёными травами и еловыми ветками, как будто кто-то совсем недавно размахивал благовониями и плескал эфирное масло.
– Обычно здесь живут несколько восьмибожников, местных служителей храма, но их уже несколько дней нет из-за общего сбора в Братстве. Видно, случилось нечто важное.
Дима прошёл к жаровне и подкинул дров. Затрещало дерево, огонь запылал ярче. Втроём они уселись прямо на полу, подстелив под себя плащи. Из Диминого свертка показались скромные пожитки: остатки тостов, пирог с черёмухой, яблоки и горстка конфет. Авелин хвастливо достала термос с обжигающим язык чаем. Пить им пришлось по очереди, передавая кружку-крышку по кругу. Дима изредка кидал что-нибудь в огонь.
– Классную ты речь сегодня толкнула, – нарушила устоявшуюся тишину Авелин. – Григорий Маркович аж растерялся. Только надо было посильнее давить, совсем ты быстро сдалась.
Элина моментально зарделась, даже мочки ушей заполыхали.
– Давайте не будем об этом, умоляю! Это было так ужасно, я столько наговорила…
– Наоборот всё правильно! Вот где что не так сказала? Наступила прямо им на поджатые хвосты! Ставят себя всегда выше, лучше, такими праведными хотят казаться. На деле нет среди нас лучших. Никто даже разбираться не стал, что случилось и почему. Бельской опять сошло с рук! А одноклассники погрустили денёчек и хватит, других дел полно. И Григорий Маркович со своим: «Зачем забивать голову другими; жизнь продолжается»… Ну нет уж, всё верно им напомнила, ткнула носом.
– Странно от тебя слышать похвалу.
Пришёл черёд Авелин краснеть и тушеваться.
– Кому-то же надо, – пробормотала, отводя взгляд. – А то согласишься ещё с этими…
– Не соглашусь, – Элина уставилась на дикие языки пламени. – Я знаю, что такое терять близких, и никому не пожелаю… Да, с Кириллом мы скорее собачились, чем дружили, но как мне жаль его родных. Хуже всего знать, что мог повлиять, исправить, не допустить, но в тот момент тебя просто не было рядом.
Ребята переглянулись, а она поняла, что опять сболтнула лишнего. Совсем что ли отчаялась? Уже не задумываясь изливает душу.
В тишине храма, от атмосферы или ещё свежих событий в голове всплыли воспоминания о Жене. О похоронах. Тогда тоже лежал снег, хотя была уже середина марта – семнадцатое марта. День, когда жизнь перевернулась. Всем занимался его отец, друзья только скинулись и нашли место на городском кладбище. Элина даже не успела попрощаться в последний раз. Мама заперла её в комнате, могла бы – заколотила окна и приковала к батарее. Но Элина всё равно сбежала. Как иначе, если ощущение чужой крови на руках и холод кожи преследовали и не отпускали. Как иначе, если лучший, единственный, друг просил помощи, страдал, а ты не ответила добротой на доброту, не уберегла.
Кладбище встретило толпой ребят, горько оплакивающих потерю, знакомых и незнакомых лиц. Когда Элина дошла до калитки, деревянный гроб уже скрылся в земле. Стоя там в разношёрстной толпе и видя, как её солнце, её свет навсегда погас, она не чувствовала ничего. В груди словно бездонная дыра на месте сердца. И она стояла там долго, так долго, что люди разошлись, а пальцы перестали сгибаться, и только тогда… Только тогда она рухнула на колени с криком, со слезами, с ненавистью. Била землю, умоляла, просила прощения. Ничего не соображала и даже не помнила, кто затем привёл домой.
– Год назад мой брат пропал, – вдруг признался Дима, и на её удивленный взгляд лишь усмехнулся. – Все об этом знают. Все, кроме тебя. И думаю,
