— О боги мои, ты думаешь, я лгу. И что из этого следует? Ты думаешь, о боги, ты думаешь, что я сам разбил чертовы зеркала?
— Каттер, не надо.
— Нет, думаешь.
— Каттер. Ты не разбивал зеркал. Я знаю.
— Значит, ты думаешь, что я лгу насчет Дрогона?
— Ты всегда был против нашего возвращения, Каттер. Ты никогда не хотел, чтобы мы оказались здесь. А теперь ты говоришь мне, что нас ждет милиция. Откуда тебе знать, что Дрогон и тот человек не солгали? Им известно твое настроение; они знают, что тебе сказать. Может, они просто хотят, чтобы мы испугались и сдались.
Каттер застыл с открытым ртом. Может ли быть, что Яни Правли просто хотел их напугать?
Возможно, Коллектив победил. Беженцы в каменистых землях на подступах к городу ошиблись, и Коллектив утверждает новую демократию, положив конец выборной лотерее, разоружив милицию и вооружив народ. Тем, кто пал, поставили памятники. Парламент отстраивают заново. Не гремят больше над головами милицейские стручки-вагоны, неопознанные дирижабли не таятся в облаках, в небе лишь вирмы, воздушные шары да флаги. Возможно, Яни Правли просто не хотел, чтобы они стали частью этого нового Нью-Кробюзона.
Нет. Каттер знал. Он знал правду. Все совсем не так. Он покачал головой.
— Ты должна сообщить Совету, — сказал он.
— Что я должна им сообщить? Что человек, которого мы никогда толком не знали и которому не доверяли, привел другого человека, которого мы не знаем? И тот сказал нам, что правда, в которой мы не были уверены, на самом деле правда, но не представил никаких доказательств? Ты этого хочешь?
Каттер почувствовал, как что-то подкатывает к горлу — какой-то сгусток отчаяния.
— О боги мои, — сказал он. — Тебе плевать.
Анн-Гари посмотрела ему в глаза.
«Даже если ты прав, — говорил ее взгляд, — даже если ты прав, и Дрогон с Яни Правли не солгали, и десятитысячная армия действительно ждет нашего прибытия, ничего не меняется, потому что мы те, кто мы есть, и никуда не свернем. Наше место здесь». Была ли она безумна?
— Мы — Железный Совет, — сказала она. — Нам некуда сворачивать.
Может, думал Каттер, побежать в ночь и рассказать правду этим отступникам, товарищам, хаверим, сестрам, которых он полюбил, и заставить, упросить их повернуть назад, поведать им о том, что их ждет, о том, что знали он и Анн-Гари? Но он ничего не сказал. И не крикнул. Неизвестно, надлом или слабость были тому причиной, но Каттеру просто недоставало сил объявить правду. Ведь он знал, что все напрасно, никто из них не согласится повернуть назад.
Поезд медленно полз по старым рельсам, рабочие бежали впереди, то укрепляя ползущую насыпь, то сметая с рельсов сор, который мешал проехать. Они заваривали трещины в металле, забивали новые костыли, поднимая фонтанчики ржавчины. Однако ход их замедляло не только плачевное состояние дороги, но и недоверие к местности. Делая десять — пятнадцать миль в час, окруженный неровными зубцами базальтовых скал вечный поезд под названием Железный Совет продвигался на север, к Нью-Кробюзону.
Ружейные стволы торчали из каждого окна. Открытые платформы, заросшее травой маленькое кладбище, башни, палаточные городки на крышах были полны вооруженных граждан Совета Сидя на корточках, они пели военные песни.
— Расскажите про Нью-Кробюзон, — просили молодые, рожденные от шлюх в те времена, когда Совет еще был рабочим поездом, или от свободных женщин Бас-Лага, или от женщин Совета.
Позади поезда шли граждане Совета, не способные воевать, — дети, беременные женщины, переделанные. И старики. Колонна растянулась по путям на много миль, в ней пели другие песни.
Над головами носились вирмы, то улетая на разведку, то возвращаясь назад с вестями. Через несколько часов дорога поползла вверх, и поезд оказался на хребте, от которого в обе стороны сбегали вниз усеянные гранитными валунами склоны. Сначала вокруг были только пни, потом стали попадаться деревья, в кронах которых вопили какие-то твари.
Через много миль зловещий подлесок перешел в Строевой лес.
Время мчалось под гипнотический стук колес, уже позабытый Каттером, стертый из его памяти месяцами пути, когда Железный Совет двигался слишком медленно, чтобы отбивать ритм. Теперь скорость была как раз что надо. Стук колес, пыхтение паровой машины. Тревожное «ту-тук, ту-тук», вроде навязчивого хлопанья по спине, пробуждало память. Беспокойство поезда передалось Каттеру.
«Я узнаю, через миг я узнаю, — твердил он про себя. — Через миг я решу». Но вечный поезд не медлил, приближая его к Нью-Кробюзону, не давая времени подумать.
«Что же будет?»
Ружье он держал наготове. Тормозной вагон, в котором он ехал, переполняли беженцы и чужаки, взволнованные и напуганные тем, что ждало их впереди. Дорога все петляла и петляла, точно пытаясь скрыть от них станцию назначения. «Далеко еще», — думал Каттер, но ему казалось, будто самым краешком глаза он все время видит мрачный огонь в конце пути.
— Мне надо домой, — сказал один. — Меня там кое-кто ждет.
«Кое-что, — мысленно поправил его Каттер. — Кое-что тебя ждет наверняка».
«Я не останусь. — Решение пришло внезапно. — Я не пойду к этому подонку Дрогону, но и подыхать ради его удовольствия тоже не собираюсь».
— Что же ты будешь делать? — спросил он себя вслух.
«Убегу».
— Куда?
«Куда надо».
— А как же Иуда Лёв?
«Я найду его. Если смогу».
Иуда Лёв.
«Ах, Иуда, ох, Иуда. Иуда ты, Иуда».
Ночь спустилась так быстро, словно тьма сгустилась в воздухе, но они не остановились. Свет спешил от них прочь по серой равнине, превращая поезд в сороконожку на лапках-лучиках.
Оставалось пройти пару десятков миль. Совершенно неожиданно дорога стала ухоженной и чистой. Каттер подумал, что здесь, должно быть, есть какое-то движение; возможно, город неизвестно зачем гоняет вагоны туда и обратно, перевозя призрачных пассажиров с одной призрачной станции на другую. Ранним утром, едва забрезжил рассвет, Каттер увидел на обочине каких-то людей: они махали веслами и метлами с толстыми пучками прутьев, крича вслед поезду: «Давай, давай!» и «Добро пожаловать!».
Беглецы из нью-кробюзонского Коллектива. Все больше и больше их выскакивало на насыпь из темноты, моргая от яркого света головного прожектора. Занимался день. Дезертиры пробирались через Строевой лес или через полные опасностей переулки к западу от Собачьего болота, где их подстерегали мстительные милиционеры. Именно из них сложились те самодеятельные рабочие бригады, которые очистили пути.
Ньюкробюзонцы размахивали шапками и шарфами.
— Давайте скорее домой! — прокричал один.
Некоторые плакали. Многие посыпали рельсы сухими лепестками. Но были и такие, кто махал руками и кричал: «Нет, не ходите туда, вас убьют!», были и те, кто смотрел молча, с печалью и гордостью.
Люди бежали за составом и прыгали в него на ходу. Они бросали членам Совета и их детям еду и зимние цветы, торопливо обменивались с ними парой слов и прыгали обратно. Ощущение своей исторической миссии сделало пассажиров поезда суровыми и молчаливыми, но те, кто шел за ним пешком, встречали беглецов с радостью, обнимали и принимали их в свои ряды.
Люди бежали рядом с поездом, не отставая ни на шаг, и выкрикивали имена, разыскивая потерянных родственников.
— Натаниель! Он с вами? Натаниель Бесхольм, переделанный, деревянные руки. Ушел с поездом.
— Раздвоенный Нос! Мой отец. Он так и не вернулся. Где он?
Имена и обрывки историй срывались с губ тех, для кого возвращение Железного Совета было не только мифом, ставшим реальностью, но и надеждой на воссоединение семьи. В окна летели письма, адресованные сгинувшим в изгнании, а теперь, возможно, вернувшимся людям. Большинство писем было адресовано тем, кто умер или просто сбежал. Их читали вслух, делая всеобщим достоянием.
Наступил день — тот день, когда Железный Совет должен был достичь конца пути. Поезд не спешил, машинисты впитывали в себя каждое мгновение.
— Лёв, создатель големов! — прокричала надтреснутым голосом одна старуха, когда они проезжали мимо. — Он тут шастает, готовит вам встречу! Торопитесь!
«Что?» Каттер оглянулся. Внутри него быстро росло подозрение. «Что?»
— Не бойтесь, — кричал кто-то еще. — Слушайте, мы просто прячемся, мы коллективисты, мы ждем вас, мы будем стоять позади милиции. Но Каттер искал глазами женщину, которая кричала про Иуду.
«Недалеко уже». Возможно, к полудню они окажутся на месте, в конце пути, там, где их будет ждать милиция. «Осталось всего несколько миль».
«У меня есть план», — сказал ему Иуда.
«Боги. Боги мои. Он здесь».
Над головами летали туда-сюда вирмы Железного Совета. Самые быстрые из них скоро увидят город.
