Он покачался с пятки на носок, глядя в сторону.
— Но я хотел поговорить с вами совсем о другом.
— Догадываюсь.
— Зайдем в кафе? Холодно тут… Я вас второй час жду. Можно в «Рио» — цены божеские, и кухня хорошая.
— Не возражаю.
По дороге мы хранили молчание. Чувствовалось: Заусенец не знает, с чего начать. А я не собирался ему помогать. Бронзовый Остап Бендер, сидя у входа в кафе, смотрел на меня с одобрением.
— Вы кофе будете? Два кофе. Коньяк?
— Спасибо, я — пас. Вчера с приятелем-адвокатом натрескались…
— Адвокаты могут, — со знанием дела кивает Заусенец. — Звери. Ну а я, с вашего позволения… Пятьдесят «Каховки».
Я вспоминаю, что не обедал.
— Соляночку, пожалуйста. И стакан воды. С газом.
Молоденький официант испаряется, оставив на столе чистую пепельницу.
— Мне ваша бывшая супруга звонила, — Заусенец вертит в руках пачку сигарет, но закуривать не спешит. — Вы извините, конечно… У нее с нервами все в порядке? Я понимаю: сын в больнице, мать переживает…
Он мялся, подыскивая слова, которых нет в милицейском лексиконе. Сжалившись, я подсказал:
— Истерила?
— Еще как! То божьей карой грозила, то прокуратурой…
— А вы действительно закрываете дело?
Он отложил пачку в сторону. Выдохнул, как перед стопкой водки.
— Закрываю.
— На каком основании?
— Ввиду отсутствия состава преступления.
— Отсутствия?! Моего сына чуть не убили… — я вовремя поймал себя на том, что повышаю голос, и перешел на злой шепот: — …а вы не желаете искать виновных?! Может, он сам себе голову об стену разбил?!
Чертов бомж! Почудилось, что он сидит за соседним столиком. Бормочет:
«Мужик… эй, мужик!.. не надо, а?»
Медля с ответом, Заусенец наконец закурил. Словно хотел отгородиться от меня завесой табачного дыма. Черт, да он ведь нервничает не меньше моего! Капитан, «следак», прожженный мент! Что происходит?
— Я понимаю, звучит, как бред. Но дело обстоит именно так. Ваш сын сам нанес себе все травмы. Есть свидетель.
— Какой, на хрен, свидетель?!
Орать на капитана, сидя за столом, неудобно. Я вскакиваю, едва не опрокинув стул. Из-за стойки на нас пялится изумленный бармен. Капитан машет ему рукой: все, мол, в порядке.
— Какой свидетель? Бомж-алканавт из подворотни?! Ему стакан налей — он что угодно расскажет! Что на Антона напали пришельцы из тарелки! Мутанты из канализации! Тоже мне, свидетель…
— Ну почему же бомж? Вполне заслуживающий доверия свидетель. Частный предприниматель. Непьющий. Он за рулем был.
— Предприниматель? Специалист по мусорным бакам?!
— Насчет баков ничего не знаю. Фамилию назвать тоже не имею права. Но официальные показания налицо. Плюс снимки с мобильного. Он машину в гараж ставил, вышел двери открыть… Вот, смотрите. Разрешение не ахти, но, в принципе, все видно. Экспертизу мы уже провели. Это не подделка.
На стол ложатся два листа черно-белой распечатки. Знакомая подворотня. При печати кто-то перестарался с увеличением. «Зерно» лезет наружу мозаикой пикселей. Антошку я узнаю сразу. Стоит у стены, неловко скособочась. Одна рука висит плетью. Вторая смазана на взмахе. Через миг будет удар, хруст костей…
Одним глотком осушаю принесенный стакан воды. Заставляю себя дышать.
— Вам плохо?
— Все нормально.
Второй снимок. Антон падает, заваливаясь на спину. Видно его лицо в профиль. Висок и щека в крови, глаза закрыты, губы плотно сжаты. Парень закончил трудную, но необходимую работу. Самое время прилечь, отдохнуть… В правом углу снимка виден край сумки в клеточку и одна нога.
«Эй, мужик… Точно курево возьмешь?»
Обманул я тебя, бомж.
— Почему вы сразу мне не сказали? Свидетель, мать его! Он что, стоял и смотрел? Фотографировал? И ничего не сделал?!
— Он испугался. Вы бы тоже испугались. Кстати, «скорую» он все-таки вызвал. Анонимно. А вчера к нам пришел. Слухи по району поползли — про банду отморозков. Но он-то видел: не было никакой банды. Собрался с духом и пришел.
К призраку бомжа за соседний столик подсаживается призрак Чистильщикова. «Виртуальный возбудитель, — тихо говорит он. — Установлен охотником Золотарем…»
— Мутное это дело, Александр Игоревич, — хмурится капитан. — Нехорошее. Вот не поверите: я таких дел боюсь. Двенадцать лет в органах, всякого насмотрелся. Драки, поножовщина, убийства, разбой… Но там хотя бы все ясно. Есть потерпевший, есть состав преступления, есть мотив. А тут… Скажите, ваш сын употреблял наркотики?
— Нет.
— Спиртное?
— Бутылку пива в компании.
— Как я понимаю, он живет у матери. Вы могли не знать…
— Мы часто видимся. Бывает, он у меня ночует. Ни пьяным, ни «под кайфом» я его не видел.
— Да я так, на всякий случай, — Заусенец кривится, как от оскомины. — В больнице при поступлении все анализы сделали. Ни алкоголя, ни наркотиков. Может, личные проблемы? Девушка бросила? Стресс, состояние аффекта…
Официант приносит ему коньяк.
— Девушки у Антошки, насколько я знаю, нет. Ни с матерью, ни со мной он не ссорился. С учебой тоже все в порядке…
— Суицидальные наклонности? Психические отклонения?
— На учете у психиатра не состоял. Попыток суицида не зафиксировано. Что еще?
— Извините, Александр Игоревич. Но я обязан спросить. У вас или у вашей бывшей супруги. А после телефонного разговора решил: уж лучше у вас.
— Правильно решили.
Я представил, что довелось выслушать Заусенцу от бывшей, и невольно ему посочувствовал. И впрямь — показания, фотографии… Дело по всем статьям положено закрыть. А капитан шуршит, нервничает, нюхом чует — нечисто тут. Сидел, ждал у подъезда… А мог прислать бумажку по почте: «…ввиду отсутствия состава преступления». Число. Печать. Подпись. И пишите жалобы на деревню дедушке.
Зря я тебя «хорьком» обзывал, капитан.
— У меня к вам последний вопрос, Александр Игоревич. Ваш сын не состоит в какой-либо тоталитарной секте?
5
«…Багровое закатное солнце позолотило зубчатые пики Лурейских гор драгоценным пурпуром. Надвигалась последняя ночь Месяца Предзнаменований, ночь Выбора. Эльдар и Берендил достигли до самой высокой точки перевала Мутаррах и остановились. С утра начнется Месяц Прозрения. Впереди, поглощаемая на глазах быстро удлинняющимися тенями горных пиков, лежала сумрачная долина. Друзья-соперники стояли, замерев на перевале медля спускаться вниз. Впереди их ждала Неизвестность.»
Последний абзац «первого тома первой части эпопеи в семи книгах», как поспешил обрадовать издателей юный гений. К счастью, остальные шесть частей пока существовали только «в проекте». Автор писучий, наваяет! Но, даст бог, все это попадет уже к другому редактору.
Золотарь заранее сочувствовал собрату по несчастью.
По-хорошему, следовало бы пройтись по тексту еще раз. Для очистки совести. Ничего, наша совесть выдержит и так. «Блох» корректор подберет. Они все, как на подбор, с высшим филологическим. Вот и порываются вместо исправления опечаток учинить «глубинную корректуру».
Оставим коллеге поле для деятельности.
Письмо в издательство он уже отправил. Сын в больнице, беру отпуск. Минимум, на месяц. Отредактированную «Эпоху Мечей» пришлю сегодня. Перевод Энтони переслал Вяземскому, он обещал сделать в срок.
В углу монитора всплыл конвертик. Ответ из издательства?
Добрый день, Александр Игоревич!
Искренне сочувствуем Вам по поводу Вашего сына, и желаем ему скорейшего выздоровления! Разумеется, берите отпуск на любой нужный Вам срок. Будем ждать от Вас вестей и надеемся на продолжение нашего плодотворного сотрудничества.
Редактуру «Эпохи Мечей» ждем, в качестве не сомневаемся. Гонорар будет Вам перечислен в конце марта.
С уважением, зав. редакцией фантастики
Шибалов М. С.
Быстро отозвались. Ладно, сейчас разделаемся с последним абзацем.
И все.
«…Закатное солнце окрасило зубчатые пики Лурейских гор драгоценным пурпуром. Надвигалась последняя ночь Месяца Предзнаменований — ночь Выбора. Завтра начнется Месяц Прозрения.
Эльдар и Берендил достигли высшей точки перевала Мутаррах. Внизу в вечернем сумраке теней тонула долина. Друзья-соперники стояли, медля спускаться.
Впереди их ждала неизвестность.»
…Видел я все дела, что делаются под солнцем,
И вот — все это тщета и ловля ветра:
Кривое нельзя расправить, и чего нет, нельзя исчислить!
…Поглядел я на весь труд, — а весь успех работы —
Зависть человека к другому человеку;
Это — тоже тщета и ловля ветра…
Экклезиаст
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
АВГИЕВЫ КОНЮШНИ
1
— Вонища! — с чувством сообщил Карлсон. — Довлеет, етить-колотить!
Толстый, румяный, он ткнул большим пальцем себе в живот. В пуговицу джинсового комбинезона — кнопку из рифленой меди. И заурчал, как прогревающийся мотор. Сейчас пропеллер — аппликация на спине — дрогнет, превратится в стрекозиный круг…
