В себя прихожу уже в квартире. Вид мой ужасен. Одежда измочалена, из царапин и порезов сочится кровь. Глаза дико вытаращены на искривленном в гримасе ужаса лице. Нет, такие потрясения не по мне. Что здесь правда, а что вымысел, – разобраться я уже не в состоянии. В голове все перепуталось. Попытка припереть Варенуху к стенке закончилась неудачно. Что, собственно, и следовало ожидать. По простоте душевной я предполагал, что под воздействием приведенных фактов он тут же расколется. Наивный я человек! Варенуха – тертый калач. К тому же за ним стоит не какая-то там мелкая шайка, а более существенные силы – темные, колдовские. Только этим можно объяснить все то, что происходило в последние дни.
– Ну, держись теперь, Серега, – говорю себе. – Удара ты не нанес, а себя под удар подставил. Теперь дела закрутятся.
Звонок в дверь прерывает мои размышления, и я иду открывать. Павлюка узнаю сразу, хотя встречаться с ним приходилось лишь однажды. Не запомнить его слоноподобную фигуру невозможно.
– Милиция, – говорит он, но об этом можно догадаться без напоминания. Как-никак на нем форма с капитанскими погонами. Так как за мной числятся некоторые грешки, скопившиеся за предыдущие дни, пропускаю его не без колебаний. Капитан подмечает мой помятый вид и удовлетворенно кивает.
– Нам известно, – приступает он с ходу к делу, – что вы проводите самостоятельное расследование по факту исчезновения гражданина Ветрова.
– Допустим, – неопределенно говорю в ответ. – Что из этого следует?
– А то, что вы сейчас пойдете со мной.
– Куда это? – на всякий случай уточняю я.
– Туда! – нелюбезно отзывается капитан. – Одевайтесь!
Разговаривать с Павлюком, насколько я знаю из неофициальных источников, – занятие сложное и в какой-то мере небезопасное. Этот человек из тех, кто несет тяжкое бремя власти, упоенно держа его перед собой и не замечая тех, кого при этом топчет ногами. Поэтому предпочитаю не вступать в полемику и неспеша переодеваюсь. «Там» найдутся умные головы, которые разберутся и помогут избежать неприятностей. Которых и без того хватает. «Там» – это не на той темной улочке. Хотя разобраться, куда собирается вести меня Павлюк, не помешало бы. Мысль эта шальная, но чем черт не шутит. Особенно сегодня! От этого предположения в голове начинают возбужденно копошиться мысли. В панику я не кидаюсь, но чем они вызваны, проанализировать пытаюсь. Единственное, что кажется подозрительным в визите капитана, – это время его появления. Уж очень быстро он явился – тотчас за моим возвращением. Есть в этом логика или нет, но я на всякий случай решаю прояснить обстановку. Спрашиваю Павлюка насчет ордера или какой либо другой бумажки. Капитан опять ссылается на «там».
– Ну, – разочарованно тяну я, – это совсем другое дело. Тогда я никуда не пойду. Без документа я не могу, не имею права, сами понимаете. Нарушение закона и прочее. А закон я уважаю.
– Дерьмо собачье! – капитан багровеет, щеки его надуваются и лопаются, изрыгая поток брани. Сказывается среда обитания! Я и сам мог бы ответить ему чем-нибудь и в том же духе, но предпочитаю сдерживаться. Из-за разности в весовых категориях сила не на моей стороне. Вследствие этого не я Павлюка, а он елозит мной по стене, грозя растереть в порошок. Я же скромно терплю все неудобства общения с таким невоздержанным человеком.
Павлюк вскоре выдыхается, так и не закончив экскурса в мою родословную. К этому времени я уже окончательно прихожу в себя. Странная Все-таки вещь – милицейский мундир. Вроде бы знаешь, что за душонка скрывается за этим мундиром, что сам ты чист как стеклышко, а все равно при виде синей формы почему-то начинает противно сосать под ложечкой, а руки сами тянутся за спину. Главное здесь – перебороть страх и почувствовать себя человеком, гражданином. Что я и делаю.
– Ну, так идем, – скорее приказывает, чем спрашивает Павлюк.
Я мычу в ответ и отрицательно мотаю головой.
– Что!? – ревет опять Павлюк. – Да это неповиновение власти! Да я!.. Да за такое дело, – в руке у него появляется пистолет, – я тебя сейчас, как при самообороне…
Ощущение уткнувшегося в живот дула не очень приятное, но у меня нет пистолета. И формы тоже. Мое оружие – слово. И молчание. Ими тоже можно нанести рану, и даже посерьезней, чем кусочком свинца. Это чувствуется по капитану, по его руке, медленно опускающей пистолет, по поникшим плечам.
– Не делай этого, – в голосе его слышны просительные слезливые нотки. – Отступись! Брось! Христом богом прошу!
Я осторожно разминаю шею, не отрывая взгляда от его бледного лица.
– Ты не знаешь, какие они… – голос Павлюка срывается. – А у меня жена, ребенок больной.
– Причем здесь ты и твоя семья? – начинаю я догадываться.
– Не пожалеют, если ты не оставишь расследование.
– Потому-то ты не торопишься раскрыть его?
Павлюк не отвечает и только сопит, опустив голову.
– Эх, капитан, – мне становится его жалко, – не тем делом ты занялся. Это не почки пацанам отбивать. Такой бугай, а сидишь на тепленьком месте. Шел бы пахать, тогда и не было бы никаких проблем. А я, извини, не могу. Ветров – мой друг.
– Тебя тоже не пожалеют. – Павлюк открывает дверь и понуро выходит. Пистолет безжизненно висит в вялой руке.
Захлопываю за ним дверь и прислоняюсь бессильно к ней. Крепко они меня обложили и, что главное, оперативно работают! Только попытался прижать Варенуху, как Павлюк уже тут как тут. А дальше будет еще похлеще.
– Глупец! – хлопаю себя по лбу. – Павлюка зря отпустил. Он может знать то, чего я не знаю и что хочу узнать.
Рывком распахиваю дверь и вылетаю на лестничную клетку, но тут же хватаюсь за перила, стремясь остановить движение. Лестницы нет! Вернее, она есть, но не та, что была раньше. Ступеньки, изгибаясь винтом, круто уходят вниз, в пропасть. Стены, сходясь, исчезают далеко внизу, во тьме колодца. А оттуда, из могильной темноты веет затхлостью и тленьем. Бредут серые безликие тени. Слышен грозный рык двуглавого Цербера… Чувствуя, как внутрь забирается холод, сковывает душу и леденит сердце, из последних сил пячусь назад и с облегчением затворяю дверь, отдалившую меня от зова Мертвых и царства Аида.
Все, пути нет. Обложен, как волк красными флажками. Но одно то, что я дома, в своей квартире, успокаивает и придает уверенности. Мой дом – моя крепость. Пусть только посмеют сунуться! Заперев дверь для пущей надежности на все замки и защелки, отправляюсь в ванную, чтобы привести в порядок тело, а заодно и душу. Долго стою под душем, смывая пыль и кровь с саднящего тела, чувствуя, как отступает усталость и боль, очищаются от паутины страха мысли.
В зеркале над ванной отражается растрепанная фигура с вымученной физиономией, помятая, исцарапанная. Еще два дня назад она выглядела вполне респектабельной, уверенной в себе, а сейчас… Трудно узнать меня в этой фигуре, но это я. Стираю рукой сконденсировавшуюся на стекле влагу, чтобы лучше разглядеть себя. Разглядеть не успеваю. Резкий рывок, – и я чуть не врезаюсь лбом в зеркало. Спасает то, что я невольно цепляюсь в этот момент за край ванны.
Передо мной мое отражение ошалело глядит на меня, извиваясь от натуги. Потому что руку не отпускают и продолжают настойчиво и сильно тянуть куда-то. Куда? Взгляд, брошенный на нее, успокоения не приносит, а, наоборот, возбуждает странные чувства. Рука исчезла, вернее, утонула в зеркале. Я вижу ее от плеча до локтя, а дальше… Дальше начинается то же самое, только в обратной последовательности. Причем не у меня, а у моего отражения. От локтя до кисти она исчезла. Впрочем, она исчезла только из поля зрения, хотя и довольно странным образом. Я чувствую ее, чувствую вязкую среду, в которой она в данный момент находится. Чувствую чье-то не очень ласковое рукопожатие, точнее, мертвую хватку, которая напористо затягивает меня прямо в зеркало. Еще замечаю мелкую рябь, волнами пробегающую по поверхности зеркала и искажающую черты отражения. Или оно на самом деле зловеще улыбается? Мне, во всяком случае, в данный момент не до любезностей. Собравшись с силами, я откидываюсь назад, упираясь ногами в ванну. Это немного улучшает мое положение. Рука вылезает из зеркала, но хватка не исчезает. Что самое ужасное, из зеркала чуть высовывается другая рука, чужая. Пальцы ее крепко переплелись с моими пальцами, и ни те, ни другие расцепляться не желают, как я ни стараюсь ослабить хватку. Мое отражение между тем устраивается в аналогичную позу, и нарушенный баланс сил восстанавливается. Борьба идет с переменным успехом. Кисть двойника то появляется, то исчезает в зеркале. Надолго ли затянется эта игра в перетягивание каната, кто быстрей ослабнет, – я или мой двойник? Я, во всяком случае, уже начинаю уставать.
В другое время я не отказался бы от такого настойчивого приглашения и с удовольствием прошвырнулся, как Алиса, по Зазеркалью. Но сейчас у меня нет ни малейшего желания. К тому же вода, которой мы с двойником начинаем одновременно брызгать друг в друга, долетая до границы преломления, исчезает. Самоуничтожается, как уничтожаются при соприкосновении частица с античастицей. Это служит дополнительным стимулом к отказу от приглашения. Подозреваю, что я также самоуничтожусь, сойдясь в единое целое со своим отражением.
