Чайна Мьевиль - Вокзал потерянных снов

Я пытался сломать клюв – не вышло.

В своем новом обличье я замираю невдалеке от Джека.

Полмолитвы не слишком долго стоит столбом. Вот он снова плавным взмахом подзывает меня…

Щедрое предложение. Но я вынужден отказаться.

Он предлагает мне полмира. Предлагает такую же, как у него, ублюдочную, маргинальную жизнь. Предлагает разделить с ним полный противоречий город. Вместе с ним ходить в крестовые походы и вершить анархическое возмездие. Подобно ему, отпирать любые двери.

Беглый переделанный. Никто. Он здесь чужой. Он ломает Нью-Кробюзон, пытается сделать из него новый город, спасти его от себя самого.

Он видит перед собой такое же полураздавленное полусущество, такой же изнуренный реликт, как он сам. Он видит перед собой того, кто может плечом к плечу с ним сражаться в невероятной битве, того, кто не способен жить ни в одном мире. Он видит парадоксальную птицу – не способную летать. И предлагает мне выход, путь в его одиночество, в царство его величия и ничтожества.

Да, он щедр, – но я отказываюсь. Не мой город. Не моя это война.

Мне не по пути с этим миром-полукровкой, с его сверхъестественной борьбой за выживание. Мне бы местечко попроще найти.

Джек-Полмолитвы ошибся на мой счет.

Я больше не тот бескрылый гаруда. Тот умер. У меня новая жизнь. Я уже не полусущество, не злосчастное ничтожество.

Я вырвал из кожи обманчивые перья, сделал ее гладкой, и без этой птичьей личины я стал похож на обычного горожанина. У меня остался только один мир, и в нем я смогу прожить добропорядочно.

Жестами поблагодарив Джека и попрощавшись с ним, я отворачиваюсь и иду от тусклого фонаря на восток, к университетскому городку, к станции Ладмид. Иду сквозь мой чертог, состоящий из кирпичей, бетона и смолы, из базаров и рельсов, из залитых серным светом улиц. Я хочу спать, и надо отыскать ночлег в этом городе, – в моем городе, где я могу жить добропорядочной жизнью.

Я ухожу в простор Нью-Кробюзона, этого величайшего сростка архитектуры и истории, этого сложнейшего конгломерата денег и трущоб, этого языческого божества на паровой тяге. Я ухожу в город, который стал моим. Я – не птица и не гаруда. Не жалкая помесь.

Я – человек.