Но глаза мистера Селларса не открылись, и она даже не видела, как шевелится его грудь. Она коснулась его руки. Теплая. Значит ли это, что он не мертв? Или надо трогать его за шею? В сети всегда так и делали, но она никак не могла как.
Чо-Чо выглядел очень маленьким. Его глаза были тоже закрыты, зато рот отрылся и слюна текла на подушку. Кристабель подумала, что это совершенно отвратительное зрелище, но он в нем не виноват.
Она наклонилась к кровати.
— Просыпайся, мистер Селларс, — прошептала она, так громко, чтобы он мог услышать, но не настолько громко, чтобы услышал папочка в другой комнате. — Просыпайся, пожалуйста.
Но он не проснулся. Он выглядел плохо, как тот, кого сбила машина и он лежит на обочине. И ей опять захотелось плакать.
Дядюшка Джингл лучше не стал. Она перепробовал множество других шоу — даже «Молодежную Банду», которую так не любили ее родители, называя ее «вульгарным», что означало плохим или страшным, она точно не знала. Папочка вернулся, и она быстро переключилась на другой канал.
— С какой стати ты смотришь лакросс[69] — командная игра, в которой две команды стремятся поразить ворота соперника резиновым мячом, пользуясь ногами и снарядом, представляющим собой нечто среднее между клюшкой и ракеткой)? — спросил он ее.
Она решила, что так называется игра. Игроки махали палками один на другого.
— Даже не знаю. Интересно.
— Хорошо. Я собираюсь прилечь на несколько минут. Через четверть часа должна позвонить твоя мать, так что если не будет звонка, разбуди меня, договорились? — Он указал на часы в уголке стенного экрана. — Ровно в 17:50, хорошо?
— Хорошо, папочка. — Она посмотрела, как он идет в спальню, потом переключилась обратно на «Молодежную Банду». Люди в шоу похоже всегда говорили о том, кто что танцует — хотя она никогда не слышала о таких танцах, вроде «Сыграть-в-ящик» и «Подрыгнуть до Неба». Кто-то сказал: «Клорина собирается поиграть в Бампере с чем-то жидким» и Кристабель не поняла, говорят ли они о еще одном танце или о настоящем бампере, хотя вроде ни одного автомобиля в шоу не было, а тут еще кто-то сказал «Да, вот почему она всегда ходит ударенная» и это больше относилось к машинам, чем к танцам. Она выключила экран.
Все казалось не так. Мистер Селларс болен, может быть умирает, а ему даже не позвали доктора. А что, если ему нужно какое-нибудь лекарство. Мамочка пошла за покупками, но Кристабель знала, что в супермаркете лекарства не продают, в лучшем случае всякие фруктовые сиропы от кашля. И если кто-то болел по настоящему, вроде бабушки Соренсен, то ему покупали лекарства в аптеке или везли в больницу.
Она прошлась по комнате, спрашивая себя, не поговорить ли с мистером Рэмси. Мама позвонит только через десять минут и Кристабель чувствовала, что это будут самые долгие десять минут в мире. И она действительно хотела есть. И очень устала, вот. Быть может ей стоило пойти в магазин с мамой.
Она поискала в кармане папиного плаща крендельки, которые он забрал у нее утром, потому что ей не разрешали есть их на завтрак, и внезапно нашла книгоочки.
Она слегла удивилась, потому что думала, что папа оставил их дома. Она вспомнила тот день, когда они уехали, и внезапно ей действительно стало очень тоскливо — захотелось увидеть других детей, даже Офелию Вейнер, которую не всегда выносила. И спать в своей комнате, вместе с постером Зумера Зизза, куклами и животными.
Она села на диван, надела очки и какое-то время просто глядела в темноту, которая была намного более интересной, чем этот глупый печальный отель. Потом она включила их, и, хотя стекла остались темными, в ухе неожиданно зазвучал голос мистера Селларса.
— Если эти ты, малышка Кристабель, скажи мне наш код. Ты помнишь?
Секунду она вспоминала.
— Румпельштильцхен, — прошептала она.
— Хорошо. Я хочу тебе кое-что сказать…
— А где ты? Ты в порядке? Ты проснулся? — Она уже бежала через комнату в спальню, чтобы посмотреть на него, но он говорил, не слушая ее, и вопросы замерли у нее во рту.
— … и я не могу объяснить тебе, но я очень, очень занят. Я знаю, это выглядит так, как будто я болен, но это не так — просто сейчас а не могу быть в своем теле. Надеюсь, ты не слишком переживаешь.
— Тебе будет лучше? — спросила она, он опять начал с начала и только сейчас она поняла, что это запись и что он не звонил ей сказать, что проснулся. Обычное сообщение.
— Мне нужно, чтобы ты очень внимательно выслушала меня, маленькая Кристабель. Я не хочу, чтобы ты боялась. У меня всего несколько секунд, потом я опять буду очень занят, поэтому я оставляю тебе сообщение.
Я подозреваю, что Чо-Чо в таком же положении, как и я — выглядит больным или спящим. Не беспокойтесь о нем. Он здесь, со мной.
Хотела бы она знать, где это «здесь», но она знала, что он не ответит.
— Я оставляю это сообщение по двум причинам, — продолжал голос мистера Селларса. — Во-первых, что бы там не говорили мы, взрослые, дела не всегда идут так, как нужно. Я надеюсь, что вскоре опять увижу тебя и мы будем дружить еще долго-долго. Но если что-нибудь случится со мной — помни, Кристабель, я очень стар — я хочу, чтобы ты запомнила, что я считаю тебя самой храброй и доброй девочкой, которую я когда-нибудь встречал. А я прожил долгую жизнь, и слов на ветер не бросаю.
И еще я хочу сказать тебе, что если я сумею… остаться здесь немного подольше и сделать кое-что из того, над чем я сейчас работаю, мне может потребоваться твоя помощь. Я не очень уверен, что сам понимаю в чем тут дело, и, в любом случае, у меня очень мало времени — я занят так, как и той ночью, когда мы сожгли наш дом и я ушел в туннели, помнишь? — но я хочу, чтобы ты внимательно выслушала меня и запомнила то, что я скажу.
Когда ты впервые встретила Чо-Чо, он испугал тебя. Я думаю, сейчас ты понимаешь, что он не такой уж плохой — возможно ты поняла, что у него была очень тяжелая жизнь, он не доверяет людям и постоянно опасается, что с ним случится что-то плохое. Он жил совсем другой жизнью, чем ты, но внутри него есть много хорошего и доброго.
Я хочу, чтобы ты помнила об этом, малышка Кристабель, потому что мне может потребоваться твоя помощь. И тогда я попрошу тебя… встретится кое с кем. Мне трудно объяснить тебе это, но этот кое-кто может оказаться еще более страшным, чем Чо-Чо, и совсем другим. И тебе придется быть такой храброй, как всегда, Кристабель. И даже храбрее, чем обычно…
СЕТЕПЕРЕДАЧА/НОВОСТИ: Дети подали в суд на родителей за слишком активную благотворительность
(изображение: наследники Вальстремов входят с Стокгольмский суд)
ГОЛОС: Четверо детей недавно умерших Гуннара и Ки Вальстремов, знаменитых шведских активистов-экологов, требуют себе собственность их родителей, которая, согласно завещанию Вальстремов, должна быть отдана различным организациям по охране окружающей среды.
(изображение: Пер Вальстрем)
ВАЛЬСТРЕМ: «Все думают, что мы делаем что-то ужасное. Но они никогда не жили с родителями, которые занимались чем угодно, но только не своими детьми. Никому из нас нет дела до китов или джунглей. И кто позаботится о нас? Неужели мы не заслужили получить хоть что-нибудь от родителей, которых почти никогда не было дома? Они переживали за улиток намного больше, чем за собственных детей.»
Пол побежал к входу в храм, молясь, чтобы Озлобыши преувеличили. Он проскочил через дверь, жара и свет обрушились на него и какое-то мгновение он мог только стоять, мигая и ничего не видя.
Наконец зрение вернулось и он увидел то, что вначале показалось ему беспризорной тенью — что-то черное быстро скользило по пескам пустыни. Дети предупредили его, но только тогда, когда тень в несколько шагов взобралась на один из ближайших холмов, сопровождаемая пылью от сотрясающих землю шагов, он осознал, насколько она ужасающе велика.
На мгновение тень застыла на верхушке холма, оживший колосс. Похожая на собачью морда поднялась вверх и завыла; секундами позже воздух вокруг храма — и на несколько километров вокруг — содрогнулся и треснул. Потом колосс опустил голову и побежал дальше.
Пол похромал обратно, чувствуя под собой не ноги, а обожженные спички.
— Он идет! Дред идет! — Шатаясь, он остановился во внутреннем помещении. Флоримель, Т-четыре-Б и остальные глядели на него широко открытыми глазами, их лица перекосила гримаса бесконечного ужаса. — Они правы — он чудовищно велик.
Только Мартина не повернулась к нему. Она глядела на чистый белый силуэт, который появился несколькими секундами раньше и сейчас висел над замлей как кукла-марионетка.
