Макс Коллинз - Темный ангел. Перед рассветом

Он медленно кивнул.

Она встряхнула темным волосами.

— Мы уже говорили об этом, Муди. Ты знал, что я всегда хотела найти своих братьев.

Он долго смотрел на нее. Затем устало произнес:

— Я знаю, что был несправедлив, Максин… Но я не хочу потерять тебя.

— Я когда-нибудь вернусь. Может не насовсем, но навещу. Навещу свою семью.

Это заставило его улыбнуться, но это была меланхолия, ничего больше.

— Твое присутствие усилило Клан, Макс.

— Спасибо, — сказала она, вставая. — Но с суммой, которую ты получишь за Сердце Океана, все будет нормально.

Поднимаясь, он произнес:

— Скорее всего, это правда… но твой уход будет ощутим. — он обошел вокруг стола и остановился напротив нее. — Ты можешь подождать до завтрашнего обмена? Я могу использовать резерв.

Она сожалеюще покачала головой:

— Я думаю, что он в беде, и мне нужно найти его как можно скорее.

— И куда ты направишься.

— Я просто поеду, Муди. Куда я собираюсь имеет значение только для меня.

Муди принял это кивком.

— У тебя достаточно денег?

— У меня есть запасы. Их не хватит на всю жизнь, но они доведут меня туда, куда я направлюсь… Муди, мне жаль.

— Максин, не извиняйся, что следуешь за своим сердцем… никогда. Такие инстинкты — единственная чистая вещь, оставшаяся в этом грязном мире.

Ее улыбка была теплой, а взгляд любящим.

— Ты был адским учителем.

— Правда? — он поднял что-то со своего стола — фото. — Узнаешь?

Она посмотрела и с легкостью ответила:

— Трафальгарская площадь Модриана. Пиет Модриан.

Его улыбка была восхищенной, и она могла сказать, что восхищался не только ее приятной внешностью.

Тряся фотографией, ее наставник произнес:

— Большинство кретинов, живущих в этом городе, считают, что Модриан — это предимпульсный отель и ничего больше. Но ты знаешь его картины, все… — … большинство… — … все, и сколько они стоят, и как они защищены, и где их достать.

— Это ты научил меня быть хорошим вором.

— Я отшлифовал тебя, дорогая. Ты была хорошим вором, когда вступила в Клан… Теперь ты лучшая.

Он вернулся обратно к столу, открыл ящик и достал стопку купюр, перетянутую резинкой. Он бросил ей пачку, она поймала, прикинула — черт! тут по крайней мере пять кусков! — и бросила пачку обратно.

— Муди, я же сказала тебе — у меня есть запасы.

Смущенная улыбка рассекла лицо Муди.

— У тебя есть немного денег, я уверен. Но я всегда придерживал часть твоей добычи… на случай, что этот день когда-нибудь настанет. По правде сказать, я делаю это для всех вас.

— Не правда, — просто сказала она.

— О… нет. Но звучало красиво. — Он кинул ей связку обратно. — В твоем случае это так. Потому что я заботился о том, чтобы ты была рядом со мной.

Больше, чем просто была, подумала она, но произнесла:

— Я их не хочу, Муди. Отдай их детям.

Он затряс головой:

— Тебе они нужны больше, чем нам. У нас намечается самый большой куш в истории. Мы будем больше чем в порядке.

Поднимая связку, она спросила:

— Никаких сильных чувств теперь?

Его глаза и ноздри затрепетали.

— Конечно есть сильные чувства, дорогая, это то из чего состоит жизнь, из сильных чувств… но без гнева, и не без капельки любви. Иди, Максин, найди своего брата, и если захочешь, можешь возвраться с ним. Тогда у вас обоих будет семья.

Тем временем Макс сдерживала слезы, льющиеся по ее щекам. Она обошла стол и обняла Муди. Это длилось очень долго.

Когда она наконец отстранилась, Макс спросила:

— Ты скажешь всем? — она указала рукой на театр. — Я ненавижу чертовы прощания.

— Уверена, что не хочешь сделать это сама?

Она встряхнула головой.

— Господи, нет! Я плачу, когда говорю тебе… как, ты думаешь, я сделаю это перед ними?

Он осторожно засмеялся:

— Ах, Максин, моя Максин… для генетически улучшенной машины для убийств ты не кажешься слишком тредой.

— Тогда помоги мне сохранить свой имидж. Попрощайся с детишками за меня.

Ухмылка тронула щеку Муди.

— Думаю, эти переговоры мне было суждено проиграть.

Они обнялись в последний раз.

Прежде чем уйти, Макс позвола Фреска в аппаратную и попросила его присмотреть за ней, пока она отправится в «маленькое путешествие».

— Могу я пойти с тобой? — даже его веснушки, казалось, поблекли.

— Нет, ты мне там не нужен. Но ты мой парень, не так ли?

— Я? То есть… Я!

Она пожала плечами.

— Хорошо, тогда пригляди за моим барахлом. Я возьму только мой байк.

— Нет проблем.

Она заговорчески положина руки ему на плечи:

— И ты должен сделать еще одну вещь для меня.

— Что угодно.

— Приглядывай за Нинер. Она кажется хорошим ребенком, но она еще зеленая… Ей нужен мужчина, который будет за ней приглядывать.

Фреска, казалось, немного вырос из-за того, что Макс назвала его мужчиной.

— Не беспокойся об этом.

— И еще, Фрес, возьми это. — Она протянула ему пачку купюр, которую дал ей Муди.

Его глаза стали размером с яйцо.

— Ты ведь шутишь, правда?

— Положи их в карман и никому не говори, что они у тебя есть, или где ты их достал.

— Почему?

— Потому что каждому нужна заначка… и это твоя.

— Круто — сказал он не дыша, его большой палец перелистывал купюры.

— И всегда помни, Фрес, ты мой брат, тоже.

Он был в замешательстве.

— Тоже? У тебя есть другой брат?

— Возможно, — сказала она. — Я дам тебе знать.

Они обнялись, затем она сказала:

— Пора трогаться.

— Тогда трогайся сейчас — ответил он.

Она вывезла свой байк и уехала.

Как ядовитые грибы, она разрастались по всей стране после Импульса, эти деревни ветхих лачуг, куда люди — немного больше чем настоящие беженцы — приежали жить, а чаще — умирать. Названный Джеймстауном — в честь Майкла Джеймса, президета США в то время, когда грянул импульс, — деревни были в двадцать первом веке аналогом Гуверсвиллей времен Великой Депрессии прошлого века, многочисленных сообществ, названных в честь другого менее знаменитого президента.

Этот Джеймстаун, расположенный на восточном побережье в Эурике, Калифорния, образовался после Лос-Анжелесского Землетрясения 2012 года. То, что началось с нескольких картонных лачуг, переросло в последствии — следуя новым государственным тенденциям — в настоящий город за прошлые семь лет, здесь были бары, торговые центры, церковь и даже школа. Занимая акры, которые принадлежали заповеднику Секвойя, Джеймстаун использовал вольеры для животных в своих целях.

Хотя большая часть заповедника была превращена в человеческое жилье, обезьянник давно был переделан в бар с аналогичным названием, и в нем работали люди, по крайнем мере технически. Оградой «Обезьяннику» (который неоновая вывеска называла баром) была большая роща величественных деревьев, которую большинство людей, — даже того сорта, что приездажают вот в такой Джеймстаун, — предпочитало ночью обходить стороной. Несмотря на то, что деревушка была вполне миролюбивой, лес был центром плохих вещей, происходящих здесь: обычных… убийств, изнасилований, грабежей. Лесной растительности никогда не доставало удобрений благодаря потоку разлагающихся тел.

Через дорогу от «Обезьянника» военные палатки, поставленные вокруг старых зданий зоопарка, давали приют сотням путешественников, которые оставались здесь на срок от трех дней до трех или четырех месяцев в зависимости от их возможности — финансовой или физической — двигаться дальше.

Последние несколько недель палаточный лагерь был домом для банды варварских байкеров СоКол, остатков печально известной предимпульсной банды Ангелы Ада. Новые Геллионы относились к своему названию серьзно, купались в славе своих предшественников и пытались жить так, чтобы соответствовать этому имиджу каждый день, на каждой дороге.

Фигура, прогуливающаяся по этим мерзопакостным постимпульсным трущобам, как если бы это была безобидная уличная ярмарка, принаддежала подтянутой, красивой, грудастой темнокожей женщине с высокими скулами, широким носом и огромными карими глазами, подчеркнутыми голубыми тенями. Ее темные брови были изогнуты в иронической уверенности, и это было не выражение, и ее объемные косички были украшены несколькими розовыми полосами.

Для одинокой женщины в подобном городе, «Чудачка Синди» МакИчин не показывала страха… более того, она его не чувствовала.

Кожаные штаны облегали ее фигуру как вторая кожа, угольно-черные, с оранжевой полосой обнаженного живота наверху, она едва нуждалась в маленькой маечке, которая обнажала подтянутый животик, вершины грудей и плечи, словно бросая вызов. И не удивительно, что множество мужчин приняло этот вызов, на эту женственную фигуру устремилась пара липких взглядов байкеров, выходивших из Обезьянника.