Прёмзель меня и просветил, как мой пленник стал пленником ротного. Пока я лазил по лесу в поисках остатков вражеской разведки прибежал из лагеря на позиции барон, увидел вражеского офицера и представился ему полным титулом, а тот в ответ и заявил.
— Я граф Пшездецки. Ваш пленник, барон.
И ведь, собака фон — барон теперь в полном своем феодальном праве на пленного. Старые феодальные статуты пока еще никто не отменял. А я как последний лох не произнес нужных ритуальных фраз корнету о пленении… и в пролете.
— А что инженер сказал на это? — спросил я взводного.
— А что инженер? Интеллигенция… — унтер даже сплюнул в угол. — Отдал барону саблю этого графа.
И повторил презрительно.
— Интеллигенция… Помнит она, что отцы их крепостными был у такого же барона. Вот и сократился. Поротая задница долгую память имеет. Вам — горцам этого не понять. Вы всегда были свободные.
— А что со мной теперь будет? Расстреляют? — попытался я узнать свою судьбу.
— Вряд ли… — почесал затылок Прёмзель. — Но мимо арестантских рот не пройдешь. И с будущим гражданством заранее простись.
— Ладно… — облегченно выдохнул я. — И в арестантских ротах люди живут.
И допил из фляжки последний глоток водки.
А теперь вот майор решает мою судьбу.
— Так вот… — наконец‑то прервал затянувшуюся паузу комбат. — И суд сюда не приедет, и ты к нему не поедешь.
Удивил, так удивил. Нечего даже сказать. А майор продолжил.
— За попытку мародерства на поле боя я тебя уже разжаловал из ефрейторов, и об этом уже объявлено перед строем. Тут такая тонкость есть, что за одно и то же преступление по Императорскому указу от прошлого года дважды не наказывают, — видя откровенное замешательство на моей морде комбат усмехнулся. — Но… по бумагам ты и не становился ефрейтором вообще. Ты уж прости, но так получилось, что не успели мы это в штабе как следует все оформить… Так что держи свои 'чистые' документы, старший сапер военно — строительного батальона Савва Кобчик, а заодно направление в школу унтер — офицеров и литер на поезд до Вольфберга. И мой тебе настоятельный совет, выбери там, на выпуске, себе другой род войск. Не возвращайся к нам. Барон мстителен. Тебя будет сопровождать инженер батальона и двое конвоиров… с оружием. Ты их знаешь, сам им оружие вручал. Проводят тебя до вокзала и сами уедут в школу полевых разведчиков. А для всех остальных в батальоне тебя увезут как арестованного в трибунал.
— А мне дадут выбрать род войск? — только и спросил я, сомневаясь.
— Тебе дадут, — убежденно сказал майор. — Сам увидишь. И это еще…
Командир батальона протянул мне мой же трофейный револьвер, но уже с серебряной пластинкой на рукояти, на которой было выгравировано четким рубленым шрифтом: 'старшему саперу Савве Кобчику за спасение офицера на поле боя'. Дата. Подпись. Когда только успел?
— Носи с гордостью на законных основаниях. Вот приказ о награждении тебя именным оружием, как командир отдельной части я имею на это право. Жаль только что из‑за интриг аристократии не могу этого сделать перед строем. Удачи тебе, Савва.
И ушел.
А я остался в 'камере'.
По — прежнему под замком…
Арестованный…
С заряженным наградным револьвером в руках.
Очешуеть!
Утром меня специально провели под вооруженным трофейными винтовками конвоем без ремня по всему лагерю мимо палатки ротного. Этим зрелищем моего унижения насладились как сам барон, так и его сиятельный пленник, находившийся в окружении хлопотавших над ним гражданских врачей, вызванных в наше расположение из ближайшего города. Нашего батальонного фельдшера аристократам было мало или не по чину. Судя по их довольным рожам зрелище моего позора фон — баронам понравилось.
'Да, — подумал я, кто еще тут будет больший интриган, если прикинуть к носу… комбат или барон, я не знаю. Но вряд ли бы комбат так высоко поднялся, если бы не было у него таких способностей'.
Потом меня посадили с конвоирами на инструментальную повозку и повезли к станции. На телегу заранее были уложены наши ранцы, большой медный чайник и еще какой‑то вещмешок.
Возница щелкнул вожжами и пара стерхов неторопливо порысила по проселку.
Инженер нас встретил у лагерного шлагбаума верхом на трофейной вороной кобыле. А свою лошадь он вел под вьюками на чембуре. Махнул нам, чтобы мы ехали за ним и коротким галопчиком поскакал по дороге.
Дорога до станции прошла скучно. Все мои попытки начать разговор конвоирующие меня лесовики пресекали одной фразой 'разговаривать не положено'. На третий раз для большего моего понимания кивнули на спину возницы, и я замолк, оставаясь в полных непонятках.
На станции мы минут двадцать ожидали инженера у фигурно выстроенного деревянного дебаркадера с резными колоннами. Сам инженер скрылся в кабинете военного коменданта, расположенного в деревянном же здании вокзала.
Затем с сопровождающим нас унтером службы военных сообщений получили в распоряжение стоящую в тупике теплушку, уже оборудованную с одной стороны вагона нарами. Завели в вагон по сходням офицерских коней и, отпустив обратно возницу, стали устраиваться.
Один конвоир сбегал на станцию за кипятком, и мы заварили местный аналог кофе, судя по вкусу эрзац из жареных желудей.
— Давайте знакомиться что ли… — сказал я после первого глотка. — Кто я такой вы знаете. А вас как зовут?
Парни, не чинясь, представились.
— Йозе Футц.
— Кароль Колбас.
— И куда вы меня конвоировать будете? — поинтересовался я своим будущим.
— А это знают только ушедшие боги, — осклабился Колбас. — Нам комбат утром вручил бумаги на старших саперов, а времени пришить на рукава птички не дал. Зато дал еще один пакет, заклеенный, который должны вскрыть те, куда мы прибудем, потому как в батальоне мы больше не служим. Откомандировали нас.
— О как… Это почему? — удивился я.
— Шепнул нам Зверзз, что отправили нас в школу полевых разведчиков. Раз у нас это так хорошо получается драгун резать, — сказал Йозе. — Так что спасибо тебе, Кобчик, что именно нас выбрал цугульскую разведку гонять. Теперь служить будем как люди, с оружием.
И поднял жестяную кружку, как бы говоря 'прозит'.
— И что? Даже не посмотрели на то, что вы неграмотные? — удивился я.
— Как это неграмотные, — возмутился Йозе. — Я к примеру подпись свою начертать могу. Очень даже разборчиво. А Кароль еще читать умеет… по слогам.
И оба заржали.
— Так что числимся мы уже в грамотных рецах, — поддержал напарника Кароль. — А ты, Кобчик, правда, живешь на той горе, как сказывали, откуда боги из нашего мира ушли?
— Правда, если они ушли именно с горы Бадон, — честно ответил я.
— И как оно выглядит это место?
— Старый сумрачный лес хвойный на плато. Очень неприятное место. Не хочется там оставаться больше необходимого. Как бы выталкивает тебя, — описал я место своего появления в этом мире.
— Вот оно как… — задумался Йозе.
А Кароль уже рылся в своем ранце и выкладывал на импровизированный из чурбаков и широкой доски стол какие‑то свертки, замотанные с чистые портянки.
— Что это?
— Твоя часть трофеев, командир, — пояснил Йозе.
— И как же вы их сохранили?
— Да пока ты пленного в лагерь вез, мы вьюки на опушке скинули и слегка прикопали. Достали ночью уже. Не беспокойся, тут твоя двойная доля от всего. Все по нашему обычаю.
— А почему двойная?
— Ты же командир. Одна доля участника и одна доля командира. Меньше нельзя — больше можно.
И смотрит на меня, потребую я себе большую долю или нет.
Но я только махнул рукой.
— Ладно. Как решили, пусть так и будет.
— Вот это по — нашему, — довольно осклабились лесовики. — Прячь быстрее в ранец, а то инженер придет… Не знаем мы, как он к этому отнесется.
— А в мешке что? — спросил я, укладывая свертки в свой ранец.
— Харчи. И цугульские, и те, что нам на троих в дорогу выдали, — пояснил Кароль. — Йозе, ты как самый молодой, иди, расседлай офицерских коней и обиходь. На ходу это труднее будет сделать.
— Так вы меня в трибунал не повезете? — спросил я, все еще не веря своему счастью.
Комбат мне еще на губе вроде все пояснил, но кто его знает… это начальство. Могло и передумать из каких‑либо высших соображений карьеры. Что для него какой‑то горец? После того как меня без ремня под конвоем провели по всему лагерю, я уже любого исхода ожидал.
— Это для барона тебя повезли в трибунал, чтобы он не вонял сильно и жалоб родне не писал.
К открытой створке вагона подошел инженер, прикрикнул с насыпи.
— Кто‑нибудь там… Руку дайте.
Кароль протянул офицеру ладонь, и тот ловко за нее уцепившись, в одно касание оказался в теплушке.
