Матросу оказали первую помощь и уложили около фотоаппарата на пол гондолы. Сознание оставило бедолагу.
Машину застопорили.
Дирижабль вяло несло ветром в сторону реки с тенденцией к потере высоты.
— Вит, этак нас к царцам занесет, — напророчил я.
— Не успеет, — огрызнулся командор и приказал — Стравить газ с верхних клапанов.
— Не получается, господин командор, — ответил отвечающий за них унтер. — Смерзлись. Я поглядел в окно. До земли оставалось не больше ста метров. Впрочем, вполне достаточно, чтобы убиться насмерть.
— Боцман, кто у нас полегче сложением будет? — спросил командор.
— Гардемарин Кунце, — ответил человек — гора.
— Дай ему нож пусть поднимется по шпангоутам и вырежет клапана изнутри. Напрочь вырежет. Не жалея.
— Есть. Кунце на выход.
Действительно мелкий воздухоплаватель отозвался. Получив от боцмана большую складную наваху (плодятся — смотрю — мои образцы) быстро скрылся в потолочном люке, почти не касаясь вертикальной лестницы. Он был легок и ловок как ящерица этот Кунце.
— Избыток подъемной силы? — спросил я Плотто.
— Он самый. Надо лишний газ стравить и сесть нормально. У нас нос перетяжелен, а корма из‑за пробоин газ травит и задирается, облегчаясь. Видишь, уже два матроса еле тросы рулей сдерживают.
— Боцмана на штурвал поставь.
— Дойдет и до него.
По курсу показался разъезд, что одновременно дымил трубами домов и паровозов. Заснеженные поля перед ним и лесополоса вдоль рельсового пути в шапках снегов на кронах деревьев.
Мы по — прежнему теряли высоту.
Минут через пять после того как матрос поднялся внутрь баллона, дирижабль вдруг неожиданно просел, а затем настолько резко клюнул носом вниз что все полетели с ног на пол гондолы. Я только по своему крестьянскому счастью в сантиметрах разминулся виском с рукоятками управления огнем крупнокалиберного 'гочкиза', но это не спасло меня от сильного удара бедром о тумбу бомбового прицела, когда я катился по стреляным гильзам как по роликам по палубе гондолы.
Я упал. Да еще кто‑то сверху на меня упал, загородив весь обзор.
Раздался громкий треск раздираемой плотной ткани. Визг скручиваемых дюралевых ферм. Звонкие звуки похожие на лопающиеся струны. Потом глухой удар, который к моему удивлению не отразился на гондоле. И характерный звон бьющегося стекла.
Потом все остановилось, и вокруг повисла тишина, нарушаемая только разного рода скрипами.
— Все живы? — раздался голос ненаблюдаемого мною гардемарина, которого посылали вырезать клапана.
— А сам‑то хоть живой? — пробасил боцман, добавляя флотские матерные загогулины.
— А чем мне? Меня баллонетами сдавило, и тем спасся, — отозвался Кунце.
— Чего там у нас плохого? — раздался сдавленный голос Плотто.
— Да все, господин командор, — ответил ему боцман. — Налицо кораблекрушение.
С меня сняли мертвое тело летчика — наблюдателя, лейтенанта с которым меня познакомили только в этот полет. Тот насмерть приложился головой о прицел.
Открылся простор для зрения, в котором показалась голова боцмана, который успел стащить со своего лица кротовую маску.
— Да живой я, живой, — прокашлялся я, когда боцман начал меня тормошить. — Только нога болит.
— Остаться всем на своих местах пока мы не приготовим спасательные средства. Палуба косая, учтите, — распоряжался боцман.
Раздался дробный стук в переборку и внутрь ворвался ветер стой стороны, откуда его не ждали.
— Доклад по постам, — приказал командор, которому наскоро перевязали ссадину на лбу и снова напялили кротовую маску.
— Переговорные трубы сломаны, — кто‑то ему ответил. Кто я не видел.
Когда меня самого подняли на ноги в гондоле почти никого не оставалось. На удивление, несмотря на сильную боль в бедре на ногу я наступать мог. Не перелом… и то хлеб.
— Собрать всю документацию, — рычал Плотто. Экипажу покинуть судно. Быстро, быстро, а то и сгореть можем заживо.
Я встал, опираясь на прицел. Окутанный кожаным демпфером его торчащий сверху окуляр был разбит. Хорошая такая трещина через всю лупу.
Два матроса что‑то кидали в дверь гондолы за борт.
Плотто в мешок навалом собирал бумаги и карты.
Раненого льдом бессознательного матроса подтащили к двери, опутали веревкой и стали потихоньку опускать как мумию. Потом немного выждав, матросы по одному попрыгали сами за борт. 'Солдатиком', как в воду с вышки.
Остались в гондоле только я и Плотто.
— Савва, давай за борт, — приказал командор.
— А ты?
— Командир покидает военное судно последним, — назидательно ответил он мне, завязывая горловину мешка. — Быстро!
С трудом доковыляв по скошенной палубе до выдранной двери гондолы. Я выглянул наружу. Внизу в метрах четырех матросы растянули брезент как пожарные. Выдранная дюралевая дверь от гондолы валялась в стороне.
— Прыгайте, господин лейтенант, — крикнул мне боцман, увидев мою рожу в дверном проеме. — Не бойтесь. Поймаем в лучшем аккурате.
— Сейчас, — ответил я и, немного подвинувшись по борту, стал отвинчивать 'барашки' хомута на 'Гочкизе — Р'.
— Да брось ты свои пулеметы, — прикрикнул на меня командор. — Прыгай!
— Они секретные, — огрызнулся я. — Опытные образцы.
— Тут все секретное, Савва. Прицел, киноаппарат, штурвалы, система перепропуска клапанов, система управления рулями, наконец… Матросы встанут в охранение. Чужих не пустят.
— Вот я им для охраны пулемет и кину, — убежденно ответил я, сдирая с борта брезентовую сумку с заряженными дисками.
— Быстрее шевели задницей, если жить хочешь, — подталкивал меня Плотто, волоча свой мешок к двери
Я по очереди кинул на брезент пулемет и диски по одному, чтоб не помялись в тесноте сумки. Потом и саму сумку. И вдогонку еще несколько пистолетов Гоча которые висели закрепленные по бортам у двери в деревянных кобурах. Крупнокалиберные машинки трогать не стал — там и возни много, да и тяжелые они слишком.
Матросы все быстро смели с ткани и призывно махали руками, чтобы я прыгал.
Я и прыгнул, но не 'солдатиком' как матросы, а оберегая ушибленную ногу, махнул за борт 'бомбочкой'.
Приняли меня мягко на хорошо натянутый брезент. Как на батут. И тут же скатили в сторону, так как на меня уже сверху летел секретный мешок командора.
А затем и сам командор.
Первым делом Плотто оказавшись на земле, спросил.
— Аварийный запас кто‑нибудь взял?
Ответом ему было молчание.
— Я так и знал, — витиевато выругался командор и добавил. — А теперь все в лес и подальше от дирижабля, тараканы беременные.
Идти по сугробам было трудно. Снежный покров иной раз доставал по пояс.
Но Плотто был непреклонен и остановил экипаж только в метрах за сто от сокрушенного воздушного судна. От возможных обломков дирижабля, если тот надумает взорваться, нас закрывали большие деревья, чем‑то смахивающие на земную акацию только толще стволом и намного выше. И ветки росли у них оригинально — нижние горизонтально земле, а чем ближе к вершине, тем сильнее они задирались в небо.
На одну такую акацию и нанизался нос дирижабля. Выходит нас спасло простое дерево.
Побросав поклажу, все попадали на снег там, где застала их команда на остановку. Тяжело дыша, матерясь. Истосковавшиеся в долгом полете по табаку курящие тут же достали трубки с кисетами и жадно закурили, прокашливаясь.
— Осмотреться в отсеках, — рыкнул боцман.
— Нет команды кормовой гондолы, — был ему ответ боцманмата. — Остальные все тут, включая раненых. Убитого лейтенанта оставили на месте крушения.
Дирижабль носом врезался в кроны деревьев лесополосы, как жук на булавку. Ближе к хвосту его корпус переломился в хребте, и кормовая гондола со сломанными пропеллерами лежала на земле, зарывшись в глубокий снег. Ветер трепал сломанные рули. Соединял обе половинки воздушного корабля пустой бомбовый отсек, с которого содрало обшивку. Она свисала, вяло трепыхаясь на ветру как спущенный флаг пораженной армии.
— Надо на будущее в аварийный запас лыжи брать, — хозяйственно пробасил боцман, который весь наш короткий анабазис шел впереди, утаптывая снег и раздвигая сугробы.
— Молчи уже, — хмыкнул Плотто. — Кто тот, что был запасец, профукал?
— Виноват, господин капитан — командор, — поднялся боцман на ноги.
— Виноватых бьют, — в ответ рявкнул на него командующий воздушными силами восточного фронта, сдирая с лица надоевшую кротовую маску.
Хорошая баня и прекрасный коньяк после нее, о чем можно еще мечтать? Тем более что коньяка было много. Выдержанного. Трофейного (но скорее контрабандного). Республиканского. На всех хватило.
Воздухоплаватели отдаривались офицерам из службы второго квартирмейстера армии 'летной халвой' и швицким шоколадом из 'подъемного' пайка.
