— Ольга? — Голос Селларса в ухе ударил как гром, хотя, парадоксально, был очень слаб. Она уменьшила громкость. — Он идет к вам. Не бойтесь.
— Не испугаюсь, — прошептала она. — Только не его.
Когда ее сын наконец пришел, она не услышала, но почувствовала его — крошечное созвездие огоньков, поднявшееся из невообразимых глубин, устремилось к ней через невообразимое расстояние. Он пришел как стая птиц, птичек-теней, щебечущих и плавающих в том, что было растерянностью и страхом.
— Я здесь, — нежно сказала она, очень нежно. — О, мой малыш, я здесь.
На дверь заброшенного дома обрушились удары, кошмарная парочка пыталась выбить засов. Ольга переходила из комнаты в комнату, уходя в глубь дома, пока не оказалась в спальне девочки. Она села на пыльное покрывало под полкой со старыми большеглазыми куклами.
— Я здесь, — опять сказала она.
Пришли голоса, те самые, которые она слышала во сне, хаотический шепот, стон, плач и смех хора детей. Они распухали, из ручейка превратились в реку, крутились и вились, пока не слились в один совершенно нечеловеческий голос.
— Мама?..
Она его чувствовала, всего, хотя уши смутно отметили треск входной двери, сбитой с петель. Мгновением позже она услышала в холле радостно-пьяные крики толстяка и резкий голос его худого приятеля.
— Я здесь, — прошептала она. — Они забрали тебя от меня. Но я никогда не забывала тебя.
— Мама, — сказал нечеловеческий голос, вложив в одно слово все свою печаль. — Один.
— Я знаю, мой маленький. Но не надолго.
— Ты здесь! — Голос толстяка был уже за ванной, крошечная задвижка остановит их всего на несколько секунд.
В ухе заскрипел испуганный голос.
— Ольга, это Рэмси. Немедленно уходите!
Она рассердилась на него за вторжение, но потом напомнила себе — Катур Рэмси находится в другом мире, мире живых. Там все иначе.
— Осталось несколько минут, время…
— Подождите немного, мистер Рэмси, я заканчиваю дело, порученное мне мистером Селларсом. — Она отсоединилась от него и встала. — Я здесь, — уверила она одинокое огромное существо. — Я никуда не уйду. Но ты должен дать им помочь тебе, мой замечательный ребенок. Ты чувствуешь, как кто-то пытается добраться до тебя? Дай ему то, что он хочет. — Она почувствовала себя виноватой, ненавидя себя за то, что должна была использовать последние несколько мгновений материнской любви таким образом, должна была манипулировать собственный ребенком, который ничего не знал, но она обещала. Она еще должна была немного этому живому.
— Дать ему?
— Он хочет спасти всех, кого сможет. А потом тебе больше будет не о чем беспокоиться.
Дверь ванной затряслась и начала раскалываться.
— Да… мама. — Короткая пауза, потом она опять почувствовала его. — Сделал.
Она выдохнула. Все обязательства выполнены. Воспоминание, давно похороненное, очень болезненное, вплыло на поверхность.
— У тебя есть имя, мой малыш, ты знаешь? Нет, конечно нет, откуда — но у тебя есть имя. Твой отец и я, мы выбрали его для тебя. Мы собирались назвать тебя Дэниел.
Долгое мгновение молчания.
— Дэниел?..
— Да, Дэниел, по имени пророка, который сохранил свою веру даже во логове львов. Но не бойся — львы больше не сделают тебе больно.
— Иметь… имя. Дэниел.
— У тебя оно есть. — Говорить было трудно. Слез не было, только сухое онемение, что-то за болью. — Я собираюсь увидеть тебя, сейчас.
Она открыла дверь, и толстый с тонким отпрянули назад, удивленные, но не собиравшиеся упускать добычу. Она подняла руки, показывая, что они пусты.
— Я думаю, что есть кое-что, что вы должны увидеть, — сказала она и молча прошествовала мимо них в гостиную. Два мокрых голых мужчины в изумлении уставились на нее. Руки тостяка дернулись, но она уже прошла мимо. Они посмотрели друг на друга, потом повернулись и последовали за ней через гостиную, за порог.
— То есть вы решили сделать что-то разумное? — начал тонкий.
— Мистер Рэмси, ваш механический друг, агент, может открыть окно на этом этаже? — спросила она. — Что-то такое большое, что можно увидеть из двери дома.
— Н-но, Ольга!.. — заикаясь сказал он.
— Просто сделайте, пожалуйста.
— Что, черт побери, происходит? — проворчал толстяк. Он протянул свои массивные руки, сильные пальцы сомкнулись вокруг ее запястья. — Что за фокус?.. — Он удивленно отпрянул со скрежетом давно не используемых шестеренок, когда огромная квадратная секция крыши скользнула в сторону, открыв темное вечернее небо, настоящее небо, сбрызнутое щепотью звезд, свет которых таял в огнях метрополиса. Свет всех звезд, кроме одной, которая становилась все ярче и ярче.
— Ольга!..
— Все в порядке, мистер Рэмси. Катур. Спасибо за все. За все. Но я не собираюсь идти никуда. — Она повернулась и улыбнулась жирному мужчине и его приятелю. — Мы здесь, джентльмены. У нас осталось несколько мгновений — пора затаить дыхание.
Толстый повернулся к худому.
— О чем она говорит?
— Мой сын, — сказала Ольга Пирофски. — Мы ждем моего сына.
* * *
Селларс так долго висел в холодной пустоте, что с трудом помнил, где он, или даже кто он такой, но все равно чувствовал цепочку страданий, вытянувшуюся в бесконечность, слабую связь с сердцем пустоты. Слепая женщина, бушмен, двое испуганных детей — сколько еще они выдержат?
Потом он почувствовал это. Что-то во тьме коснулось канала связи. Как рыбак, обнаруживший на крючке Левиафана, Селларс приготовился к его гневу. И все-таки он убрал всю защиту, рискуя всем, лишь бы не спугнуть его. Даже умирая, оно могло легко убить его, если бы захотело.
«Нет,— подумал он.— Не оно. Он».
Пришло касание, на удивление мягкое.
— Имя! У меня есть имя. — сказал нечеловеческий голос. — Дэниел.
— А, — сказал Селларс. — Дэниел. Поздравляю тебя, парень, это хорошее имя. — Он заколебался. У них осталось всего несколько минут, но если он будет давить слишком сильно, то разрушит всю непрочную связь.
У Иного, однако, были свои планы.
— Быстрее. Мама… моя мама… ждет. — Он вытащил из Селларса последнее обещание, потом отдал все ключи от королевства, выстроенного им для себя — остров изгнания в океане его страха и одиночества.
— Я сделаю все, чтобы спасти их, — заверил его Селларс.
Молчаливый стон — освобождение? Страх?
— Сделано. Все сделано.
— До свидания, Дэниел.
Но большое холодное существо уже ушло.
* * *
Дред чувствовал себя так, как если бы взорвался лучами тьмы, как если бы внутри него горел огонь, пожирающий всю планету, бесконечное топливо, пища богов. Внутри оглушительно играла музыка, гремели горны и били барабаны. Он взмыл вверх, протянул руку к скулящим фигурам на полке, и в тот же самый момент бросил все свои мысли, свою сияющую скрутку вниз, по серебряной нити в самое сердце системы, к умирающей твари, которая так долго пряталась от него и сопротивлялась ему.
Сопротивления больше не было. Он победил.
Он, наконец-то, нашел его, крошечного содрогающегося червячка, живущего в самом сердце твари. Он дал ему хороший заряд боли почувствовал, как червяк съежился, как горящий лист. Его скрутка горела огнем, питаемая его радостью и гневом, торжествующей, все пожирающей яростью.
«Мое,— с упоением сказал он себе.— Все мое».
Он на мгновение остановился, проверяя, кого поймал. Кусочек индивидуальности, обнаженная воля, вот и все, что осталось от думающего сердца системы. Он мог бы стереть его одной мыслью. И система стала бы его безмозглым рабом. А потом?..
Она выскользнула из его хватки, почти полностью освободившись. Удивленный, он сосредоточился, напряг волю и пронзил ее как беспомощно трепыхающееся насекомое, пытающееся опять спрятаться. Как оно еще может сопротивляться ему? После такой боли? Конечно из всех жертв этого мира только сам Дред может выстоять в схватке с такой болью. Никакая машина и рядом не стояла с Джоном Дредом, черным ангелом, властелином земли. Быть может самим богом.
Из любопытства он открыл ее. Слабый голос, вот и все что он нашел. Один выдох.
— Уверенный… беспечный, — прошептал голос. — Ленивый. Мертвый.
Голос выдал свои последние тайны и, внезапно, он узнал все. В ужасе он попытался отсоединиться, вернуться в тело, высвободить сияющую скрутку из сердца системы, но она мертвой хваткой вцепилась в его сознание, умирающий зверь вонзил зубы в своего мучителя. Музыка начала запинаться и растаяла. Он ударил всей своей силой, он рвал и мучил ее, но она слепо держала его.
