Нэда остановилась перед высокой двустворчатой дверью.
– Слушай меня внимательно, Саид. Ты теперь – боевой генавр, прятка. И ты должен будешь стать лучше их всех. Станешь?
Саид покачал головой:
– Я не хотел быть пряткой. Как ты можешь требовать от меня стать лучшим?
– Прелаты могли спасти тебя, только совсем изменив. Они решили так – значит, так на самом деле лучше для тебя, – спокойно ответила Нэда, не торопя его в этот момент.
– Почему они решили, что мне лучше – так? Я химик, Нэда. Я не воин, я не боец, я даже не представляю, что мне делать, когда на меня нападут. Или еще что. Как… Как я могу быть пряткой?
– Ты можешь по-прежнему оставаться химиком. В свободное время. Но разве уметь защитить свою жизнь – плохо? Разве уметь постоять за себя – плохо? – Девушка искренне удивлялась, и Саид вздохнул. Он не знал, как ей можно объяснить, что он чувствует. А собственно, что он чувствует? Ему страшно… Ему просто до одури страшно, потому что там, за дверью, боль и все совершенно незнакомое. И это короткое мгновение его молчания Нэда использовала для последнего удара:
– Сейчас ты – новорожденный. Следовательно, мне лучше знать, что тебе нужно. Как твоей любимой… – Она распахнула двери, и Саид увидел огромный тренировочный зал. Высокие потолки, стены где-то далеко, замысловатая полоса препятствий – и ни единого существа, кроме их двоих. – И как твоему командиру, – добавила она. – Заходи.
…Та первая тренировка наедине с Нэдой, в пустом зале была только выяснением его возможностей. Он прошел ее совсем позорно, как мог бы пройти в прошлом, как нетренированный человек, каким и оставался в душе. Нэда спокойно смотрела на все его попытки взобраться на четырехметровую стену, абсолютно гладкую, а потом буквально взлетела на нее одним прыжком. Оседлала, свесив стройные ноги, и усмехнулась. Саид тогда, помнится, тихо зарычал, едва не высказав обиженное: «Ну ты же прятка!» – как внезапно понял: они теперь равны.
А дальше ему показали границы его новых возможностей, научили не бояться боли и блокировать ее, научили, что своему телу можно доверять и можно его слушаться. Или же наоборот – приказать ему, и оно сделает.
Катализатор – суть дыхания прятки, маслянистая жидкость, что ползла по трубкам, от затылка к носу, – оказался свежее горного воздуха. Он бодрил – едва вдохнешь поглубже. И хватало его на несколько дней, но Нэда сразу приучила Саида к тому, чтобы он получал катализатор, едва запас достигнет половины.
И это поразило Саида до глубины души. Все прятки верили в Милостивого Владыку, знали его постулаты и, без сомнений, были готовы принять его решение или решение одного из прелатов. И Мутабор доверял им. Доверял своим воинам. Никто не держал боевых генавров на коротком поводке, никто не следил за ними – не считая моментов, когда они были нужны на посту. Никто не шантажировал воинов катализатором. Эта жидкость была для всех сразу просто стимулятором, дыханием и способом всегда ощущать себя частью чего-то большего.
Оказавшись, наверное, первым человеком, который мог наблюдать и чувствовать пряток изнутри, видеть изнутри Мутабор настолько открыто, Саид поражался тому, как мало на самом деле вовне понимали, что такое Храм Истинной Эволюции. Потому что если бы кто-то знал, как все устроено за высокими стенами кварталов храмовников… он бы просто попытался все это уничтожить.
Мутабор был непобедим. В Мутабор не было шпионов и предателей. Те, кто когда-то был заброшен сюда, приняли путь или оказались мертвы. Те, кто пытался вербовать пряток, как он когда-то, обещая свободу от катализатора, не понимали – генаврам не нужна свобода, потому что они свободнее, чем кто угодно на этой чертовой планете.
Это было тем, что тянуло Саида смириться со своим новым положением, с тем, что он теперь больше не человек. Ему оставалось только убедить свое тело, что на самом деле оно может намного больше, чем он привык думать.
И Саид тренировался. Ему нравилось, что он с каждым днем становился сильнее. Что он мог сделать то, что ранее никогда не умел и даже не мог помыслить об этом. Пробежать тридцать километров за смехотворно маленькое время, после этого сразиться с пятью вооруженными противниками и как завершение – пройти полосу препятствий с водой, пулями, огнем и барьерами, едва-едва запыхавшись.
А Нэда… Он никогда не задумывался, да и она не говорила, кто она такая на самом деле. Да, прятка. Да, сильный боевой генавр. Но, оказывается, она командовала целым отрядом таких же пряток и ее уважали и любили. Нэда была лучшей среди них. Она была более быстрая, более сильная, более умелая, чем любой в ее отряде. И каждый стремился догнать командира, чтобы быть не хуже.
И что особенно удивляло Саида – тут не было места злобе и вражде. Здоровое соперничество, желание показать, что ты – лучший, яркое стремление к совершенству – этого хоть отбавляй. А вот зависти он не почувствовал ни разу.
Однако ночами, когда Нэды не было рядом, Саиду снилось прошлое. Он ходил в Университет. Он встречал отца с работы и спрашивал, как дела в Корпорации. Ему нравилось сидеть с ним за одним столом, ужинать и беседовать об опытах, о фармакологии или спорить насчет какой-нибудь новой статьи в профильных журналах. Чем больше Саид учился, тем больше он понимал. И тем интереснее были разговоры с отцом…
Сны начинались по-разному, но всегда с обычной жизни, в которой он был студентом. И… человеком. А заканчивались одинаково – на его лице появлялись трубки с катализатором, и во взгляде отца был ужас.
И призывы бежать, освободиться, помочь разработать формулу для дыхания. Все это повторялось теми же словами, которыми сам Саид когда-то уговаривал Нэду.
И в этих снах он всегда соглашался уйти.
…Шестая неделя пребывания в Мутабор для Саида началась с того, что Нэда, проснувшись рано утром, разбудила его поцелуем. Потом, ласково мурлыкнув, обняла его.
– У тебя сегодня очень интересный день. В полдень заступишь на пост охраны. Внешней охраны.
– Я? – До этого Саид блаженно щурился, памятуя, что до подъема еще полчаса и можно лениво просыпаться, а тут резко подскочил. – Но я разве готов?
– Я считаю, что готов. В конце концов, там нет ничего сложного. Просто охранять. На нас не нападают.
Саид потер глаза и лоб, как делал, когда волновался, потом кивнул:
– Как скажешь, – он лег обратно, обнимая прятку. – А ты сегодня куда?
– Я останусь в анклаве – у меня небольшое задание.
Она мягко погладила его по груди, успокаивая:
– Все будет хорошо. И там будут прятки из моего отряда, а значит – за тобой присмотрят и подскажут, что делать.
Саид чуть приподнялся на локте и накрыл губы девушки своими, прошептав за мгновение до того:
– Я верю тебе…
Каждый искал по-своему. Следователи аккуратно опрашивали студентов – под разными, совсем не ведущими к истинной цели поиска предлогами. Дознаватели изучали личные дела и прочее. Петр, впервые за все время своей двойной жизни, воспользовался «дополнительным каналом» получения информации. Он запросил Ассоциацию и, по сути, попросил некоторой помощи. В конце концов, поставщики биоресурсов не менее заинтересованы в наличии здоровых тел для покупателей. Разговор с координатором состоялся у Карповского через полчаса после выхода из офиса СБА, и он остался доволен итогами.
Ему дали разрешение использовать своих осведомителей для сбора нужной информации, и он подключил и их к поиску кого-нибудь, мало-мальски знающего о новом наркотике.
Идея о некоем отборе до сих пор не давала Петру покоя. Он понимал, что у него нет ничего, говорившего о ее правильности, но интуиция подсказывала – он на верном пути. Ведь если понять, какова итоговая цель создателя наркотика, можно выйти на него самого.
Идеология, взгляды, мелкие оговорки и жесты – все это отражается в окружении человека. Все его поступки и слова – их кто-то видит, кто-то может запомнить и случайно оброненную фразу, и какие-то действия. Защититься от этого можно, только если ты знаешь, что нужно скрываться, и хочешь скрыться. На полноценное сокрытие части своей жизни – чтобы никто по обрывкам ниточек не понял, что скрывает личность, – правда, способны немногие. Для этого необходима невероятная сила воли и умение владеть своим лицом.
Карповский рассчитывал, что не так уж много студентов способны скрыть свои увлечения наркотиком. А двое-трое из них на допросе точно раскроются. Оставалась сложность в виде мамочек-папочек, которые не позволят увести свое чадо на допрос без видимой причины. Даже если отсечь часть тех, кто прибыл из государств и за них не будут вступаться, – остается приличное количество детей богатых каперов. Просматривая дела студентов, все дознаватели сразу машинально откладывали в сторону те, которые принадлежали выходцам из анклава. Эти – в группе риска. Им меньше придется терять в случае зависимости.
