Более чем немного странный, он продавал себя для экспериментов в медицинской лаборатории перед тем, как устроился в Джем Пони, и многие из его друзей думали, что это может объяснить его нелогичное… отрывочное… поведение.
Сегодня, как и в большинство дней, четверо из них — Макс, Чудачка Синди, Скетчи и Гербал — проводили свой обеденный перерыв на Стене вверх по улице от Джем Пони, бетонированной площадке, где все курьеры зависали, выделывали велосипедные трюки и просто отдыхали. Здесь они сидели и поглощади сэндвичи, купленные в магазине неподалеку. Гербал отказался от сэндвича, как и всегда, его основым блюдом был spliff, который он поджигал — по размеру не на много больше большого пальца Макс — и глубоко вдыхал.
— Ах, это подарок Бога, — произнес Гербал, блаженно откланяясь назад от стола.
— Мне нужно стать растаманом, — протянул Скетчи. — Это типа мое предназначение.
Гербал покачал головой:
— Но поклонение Джа не в ганже, чувак. Поклонение Джа это вера… вера и рост.
— Выращивание ганжи — добавила Чудачка Синди, и все они рассмеялись включая растафарианца.
Сильный аромат щекотал нос Макс.
— Неудивительно, что ты думаешь, что «все хорошо» — сказала она.
— Эй, — просиял Скетчи, будто идея, которую он собирался озвучить, не возникала у него каждый день. — Кто пойдет в Крэш после работы?
— Чудачка Синди может подтянется, а ты, подружка?
Макс пожала плечами:
— Может загляну ненадолго.
Природа их работы — каждый курьер доставляет свои посылки — не давала им устать от компании друг друга к концу долгого дня, они любили собираться, чтобы рассказывать боевые истории, делиться анекдотами о Нормале и обмениваться байками о необычных посылках и гадких клинтах.
— Круто! — Скетчи повернулся к Гербалу — а ты?
— Если моим братьям и сестрам нужно чтобы я был где-то, вы знаете, что Гербал будет там.
— Не говори о себе в третьем лице, брат мой, — поморщилась Чудачка Синди. — Чудачку Синди не впечатляет это дешевое дерьмо.
Все трое уставились на нее, не уверенные шутит ли она, но этого они никогда не узнали.
— Окей, — сказал Скетчи, его глаза сияли от гордости, что он сам организовал что-то, что происходит почти каждый день. — Мы все встречаемся в Крэше!
— Звучит здорово, — сказала Макс поднимаясь, только половина ее сэндвича была съедена. — У меня бонус — Нормал загрузил меня доставкой дерьма, которое поступило сегодня.
Чудачка Синди ухмыльнулась:
— Просто он знает, что тебя можно послать в самую грязную часть города, и ты унесешь оттуда свою задницу одним куском.
Скетчи нахмурился от отрывочной мысли:
— А разве могут быть… две части?
Макс оставила их обсуждать этот вопрос.
После полудня она сделала четыре доставки. Первая была на Гамлин Стрит около Портадж Бэй, вторая по пути назад на Ист Алоха Стрит, прямо на Двадцать третьей Авеню Ист, третья на Бойлстоне рядом с Бродвеем, и последняя остановка была в прачечной Сублим в центре.
Место — смесь прачечной и химчистки — выглядело не очень возвышенно, и слишком грязным, чтобы отмывать здесь что-нибудь кроме, может быть, денег. Азиатка за прилавком была так же дружелюбна как инструктора в Мантикоре. Ниже чам Макс, ее темные волосы были убраны в сложный пучок, у женщины было сморщенное лицо, сморщенные глаза и недоверчивое выражение.
— Посылка для Вогельсанга — объявила Макс.
— Я заберу.
— Я не думаю, что вы Дэниэль Вогельсанг.
— Я заберу.
— Мистер Вогельсанг должен расписаться — здесь пометка «конфиденциально», и только мистер Вогельсанг может расписаться за нее.
— Я заберу.
Макспосмотрела на потолок, закатила глаза и мысленно послала все к черту.
— Слушайте, если мистера Вогельсанга сейчас нет, я вернусь в другое время.
— Я заберу.
— Вы не можете забрать, вы не он и не можете расписаться.
Макс повернулась на пятках и направилась к двери, женщина заговорила, перепрыгивая с английского на китайский, ее словарный запас значительно расширился по сравнению с двумя словами, которые Макс слышала раньше.
Макс достаточно знала китайский, чтобы понять, что за некоторые из эпитетов, которыми награждала ее женщина, ее рот нужно было бы помыть с мылом, которого было достаточно даже в этой замшелой прачечной…
Но Макс научилась более мудро выбирать себе схватки, в эти дни привлечение внимания в Сиэтле на было ее целью.
Когда она достигла двери, позадни нее раздался мужской голос:
— Ам Вей, что, черт возьми, здесь происходит?
Макс повернулась, чтобы увидеть полного мужчину с коротким ежиком светлых волос, козлиной бородкой на трапещиевидной голове, одетого с мешковатые брюки и гавайскую рубашку.
— У нее посылка, — ответила Ам Вей. — Она не отдала.
— Ам Вей, ты же знаешь, когда им нужна моя подпись, ты должна позвать меня… Юная леди! Идите сюда.
Макс вздодхнула и вернулась.
— Вы Вогельсанг?
— Может быть.
— Забираете? — Макс дала понять, что ее терпение подходит к концу, протягивая посылку. — Если вы Вогельсанг, эта посылка помечена «конфиденциально», что значит, что вы должны расписаться лично. Не служащие и не прачечная, понятно?
— Какой острый язычок, — заметил парень. — Да, да, да, я Вогельсанг. Давайте пройдем внутрь, я не делаю свои дела здесь.
Уже устав от его вздора, но не желая иметь дело с Нормалом по поводу невыполненной доставки, Макс издала пресыщенный вздох и направилась вслед за Вогельсангом через двойные двери в маленький кабинет. Тренированный взгляд Макс подмечал все детали: моющие средства, банки с химикатами для сухой чистки, стопки непонятных коробок — типичное подсобное помещение.
Но в центре, перед стеной картотек, забитых огромным количеством коробок и бумаг, примостился деревянный стол, заваленный кипами бумаг, непонятно откуда взявшейся игрой Твинки и пустыми коробками из-под китайской еды… вращающийся стул позади стола, удобное кресло для клиента напротив, бежевые стены, окленные полицейскими отчетами и сводками… что это за место?
Макс вручила мужчине клипборд с бланком, он надел очки для чтения и расписался там, где она показала, затем спросила:
— Чем, черт подери, вы здесь занимаетесь?
— Частными расследованиями.
Ее глаза слегка расширились.
— Вы детектив, да?… А какого рода расследования?
Он вернул ей клипборд, а Макс протянула ему посылку, заверную в оберточную бумагу, она была немного меньше коробки от обуви.
— Ну знаешь, разводы, побеги, старые следы, что-то вроде этого.
Он наконец оторвал свой взгляд от посылки и посмотрел на Макс — в его деле даже самые безобидные люди вроде курьеров заслуживали поверхностного осмотра. — А что?
— Если ли бы я искала кое-кого, вы могли бы его найти?
— Я могу попытаться.
Без приглашения она опустилась на стул напротив Вогельсанга, перебросив ногу через его ручку.
— И сколько стоят подобные услуги?
Вогельсанг почесал подбородок, посылка была забыта. Он опустил очки на стол и отклонился назад на стуле:
— Зависит от обстоятельств.
— Замечательный ответ.
— Зависит от того, кого мы ищем… и насколько он не хочет, чтобы его нашли.
Невеселое чувство возникло у Макс в животе. Она уже могла понять, что здесь было главным: деньги. Она жила честной жизнью с тех пор, как она с Чудачкой Синди оказались в Сиэтле, и не провернула ни одного дельца, что, говоря по-правде, ей нравилось. Но она должна найти своих братьев.
— Хорошо, мистер Вогельсанг, дайте мне приблизительную цифру.
Его большие плечи слегка покачнулись.
— Предварительный гонорар тысяча долларов и двести в день… плюс расходы.
Она закатила глаза:
— Вы в своем уме? Я всего лишь велокурьер!
Он пожал плечами, снова надел очки для чтения и переключил все свое внимание на посылку.
— Этот офис расположен не в жилой части города, — заметила Макс. — Как вы можете назначать такие цены?
— У офисов в жилых районах нет моих связей в центре города… Частная слежка — грязное дело.
— Поэтому вы ведете дело в задней комнате прачечной?
Он взглянул на нее над очками:
— Мы закончили с этим?
— Хорошо, мистер Вогельсанг… я принесу вам деньги…
Он снова положил очки на стол.
— У вас есть такая сумма?
— Я могу ее достать.
— Такая маленькая девочка…
— Не вмешивайтесь в мои дела, мистер Вогельсанг.
— Не буду, — ухмыльнулся он, сильно смахивая на большую непослушную собаку. — Пока мне кто-то не заплатит мне…
— Если они это сделают, я удвою любое их предложение. Я куплю лояльность так же, как расследование.
Детектив изучал Макс, ее уверенный тон и молодость очевидно беспокоили его.
