Я застыла. – Не зли меня, пожалуйста. Я пытаюсь оторваться от Крекера. Правда, пытаюсь, – брови Зеро над краем респиратора покрылись потом. – Но ты же понимаешь, Сивилла… Ты против него. А он сильнее тебя. Он зовет меня. Мне нужно убить вас – и всё. Всё просто.
– А ты не хочешь подумать зачем? – сказала я. – Крекер больше не коп.
– Чего?
– Он хочет нарушить закон. Зеро, я думаю, он связан с делом о цветах…
– Хватит меня так называть! Я не Зеро, – снова напрягся он.
– Хорошо… Зулу. На миг он закрыл глаза, а когда открыл их, Белинда вошла в его сознание. Я почувствовала Тенью, как ч она вступает в него. Она заставила его отвести руку, так что пистолет теперь смотрел на меня. Зеро трясся от страха, голова у него распухла из-за вторжения чужой Тени:
– Сивилла, она хочет, чтобы я выстрелил в тебя…
Тут Белинда вытащила из сумки пистолет. Я говорю «пистолет», но на самом деле это была какая-то древность. Кольт? Выглядел он как игрушка. Где она его взяла?
Моя дочь бросила на него жестокий взгляд.
– Белинда, не делай глупостей…
Звучало это совсем неубедительно, но что я могла сделать? Белинда быстро, почти незаметно глянула на меня, как будто имя что-то ей сказало.
Белинда выстрелила в Зеро.
Мне показалось, что она стреляет из пистолета в первый раз.
Зеро крикнул. Он упал, зажимая плечо. Белинда побежала к кустам.
– Белинда, Белинда… – Мой голос летел за ней среди деревьев.
– Сивилла, – выл Зеро. – Помоги… помоги мне…
Мне пришлось принимать решение – бежать за дочерью или помогать тяжелораненому Клеггу, глупой жертве привязанности к хозяину…
Решение не потребовало много времени: законы копов оказались главнее.
Я опустилась на колени рядом с легавым, прижала его голову к груди.
– Все хорошо, Зеро, – прошептала я. – Переживем.
Зеро скулил и чихал, прочувствованно извиняясь за то, как себя вел. Я велела ему помолчать и в сумраке ветвей стала покачивать его теплое тело вперед-назад, вперед-назад.
Там, куда убежала моя дочь, остались лишь смятые листья. Она не сказала мне ни единого слова.
Некоторое время спустя Бода пробирается среди цветов, которые плотно покрывают землю и вспыхивают яркими пятнами даже в темноте. Совершенно одна на Южном кладбище. Ночь скрыла ее следы. Черный парик пропал, как выпавший по дороге волосок, но светлый сохранился и теперь занял свое место. Ее обритая голова потеет. Убила ли она легавого, которого привела с собой ее мать? Была ли это на самом деле ее мать? Запах от нее был точно таким, как от забытой Тени ее матери. Как она меня назвала?
Белинда?
Слишком трудно обо всем этом думать.
Эта мертвая земля слишком давно не видела людей. Слишком много цветов, слишком много пыльцы в воздухе. Люди предпочитают прятаться за дверями и шторами, за респираторами и пленками защитных мазей. И думают, что это действительно что-то изменит. Бода видит пылинки, плывущие в желтом ночном воздухе над кладбищем, несомые ветром от растения к растению или поймавшие какого-нибудь попутного жучка. Пчелы опухли от нектара. Все растет, но нос Боды – дверь, закрытая для крошек жизни.
Наедине с Койотом.
Она подходит к могиле. Собаколюди скинулись и купили ему памятник. К сожалению, у скульптора не было готового памятника с далматинцем, так что могилу Койота охраняет молочно-белый Лабрадор. Изваяние обвивают плющ и цветы. Скульптурная морда высовывается из цветов, черные листья похожи на пятна на каменном теле. Пес Койот по-прежнему в пути. Бода погружает лицо в цветы, покрывшие могилу псодрайвера. Глубоко вдыхает пыльцу, надеясь, что она вызовет какую-нибудь реакцию. Что угодно, только бы снова почувствовать себя живой. Ее жизнь разваливается на куски.
«Моя мать касалась меня».
Ничего. Ни слез, ни щекотания в носу.
«Может, я уже умерла?» Остались только вопросы, лишь одни они имеют смысл. Койота убил Колумб? Колумб впускает пыльцу из Вирта? Связана ли смерть Койота с появлением аллергии? Копы и кэбы работали вместе?
Под зарослями Бода почти различает высеченный в камне глаз, глаз псодрайвера, смотрящий на нее. Карта обрастает ежиком волос. Через три дня – ее день рождения. Ей будет девятнадцать, может быть, пора привести себя в порядок? И вообще, как может помочь карта на голове, когда она только и делает, что мотается по дорогам, а ее преследуют и копы, и кэбы? Не говоря уже о Гамбо Йо-Йо. И о собственной матери. Она даже не может теперь подать заявление на Соцкорм, потому что ее имя и местонахождение окажутся в информационных банках. Все деньги она потратила на бесконечные разъезды, которые ни к чему не привели. Девушка на ночном кладбище у могилы песопарня, которому она писала песни и посылала стихи о любви, но по-настоящему его не знала. «Вся тяжесть мира давит мне на плечи, клонит меня лечь в землю. Я не поддамся. Я не сделаю того, что от меня хотят». Беспорядочные мысли отравляют разум Боды, пока она вырывает с корнем цветы с могилы Койота. Ее пальцы изрезаны в кровь шипами, а Тень танцует среди зарослей, захваченная растениями. Койот стоит перед ней – безмолвное изваяние, водитель мертвых дорог. Бода отрывает от надгробия комок плюща. Плющ сопротивляется ее усилиям, распуская бутоны и изворачиваясь, пока снова не заплетает изваяние целиком. Она опускает на могильный холмик один-единственный цветок орхидеи.
Колеса с трудом продирались сквозь мягкие цветы, ковром покрывавшие дорогу. Светофоры Оксфорда и Витворта стояли, доверху опутанные побегами, не разглядеть было даже смену красного на желтый, желтого на зеленый – повсюду виднелись зеленые стебли, красные и желтые соцветия. Впрочем, все равно моя машина ехала почти в полном одиночестве. Аллергия дала мне достаточно времени на размышления. В моей голове безраздельно властвовал больной Сапфир, оставшийся дома. Я даже купила ему респиратор Гамбо Йо-Йо. Смазала ноздри «СоплеСтоппером». Покрыла комнату «Аутентичным защитным слоем Гамбо Йо-Йо». Все напрасно: мой ребенок умирал. Я уже знала это. Аллергия превратила мой город в цветущую пустыню. Манчестерский рай, не нужный никому, даже псам, которые наконец-то попрятались в антипыльцевые убежища. Может, они просто готовились к большой битве, копили силы. Пятница, утро. По улицам ходят редкие патрули копов, в основном робо, но и они в респираторах по самые глаза. Достается всем. Копы больше не занимаются преступлениями, сейчас они скорее защитники, не пускают людей на улицу, в облака пыльцы. Над дверью дворца Вирттеатра лазерной пульсацией начертано: «БИОЛОГИЧЕСКАЯ ТРЕВОГА ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА: СОДЕРЖАНИЕ ПЫЛЬЦЫ РАСТЕТ. НЮХАТЬ ЦВЕТЫ СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО». Коломбины, японики, мимозы и тысячи других видов цветов, растущих из трещин в асфальте, ловили меня за колеса. Шестьдесят пять процентов населения сейчас страдали от жестокой аллергии. Число известных жертв, не считая первые убийства, уже исчислялось двузначными цифрами. Небоскребы Манчестера задыхались под гнетом растительности. Джунгли, через которые мне надо было проехать. Умерло так много людей, а расследование все еще не сдвинулось с мертвой точки. Никаких ниточек к цветочной девочке по имени Персефона. Шеф Крекер повсюду развесил бюллетень о моем «противоправном поведении», и копы по всему городу пытались взять мой след. Естественно, я исчезла из отделения, мое местоположение неизвестно с момента вчерашнего фиаско с Клеггом и Бодой. Я была в самоволке, отстранена от дела, а город тем временем сходил с ума. Содержание пыльцы за последние часы тревожно выросло до 1200 и росло все больше, совсем как цветы, стремительно накрывавшие город. Плохие времена для планеты Земля. Город истекал слезами. Если Манчестер окажется под заклятием цветов, то затем волна накроет весь мир – все города, один за другим. Власти уже установили карантин на четырех воротах, чтобы помешать вазовозам распространять аллергию. Может, уже было поздно. Следом за пиратом Гамбо Йо-Йо народ обвинял полицию в бездействии.
На Рочдейл-роуд я проехала знак, гласивший: «Добро пожаловать в Намчестер». Передо мной стояли семь небоскребов Нама, погруженные в тишину, башни, облитые солнцем. Десять лет назад эта местность была разорена Высотными войнами, сейчас в башнях жили те, у кого жизнь удалась.
У ворот Первой крепости, представлявшей собой влажный цементный блок, увитый цветами, меня встретил Зеро. Его лицо было закрыто новейшим «принципиально доработанным» респиратором, а рану на плече ему зашил робо-Шкурник. Зеро провел меня к себе. В квартире царил человеческий дух, ни следа Песьего мира. На надувной кровати сидел молодой человек и держал бронированный ящик для образцов, осторожно, как заразную живую крысу. Типичный одиночка. Его Тень дымилась слабостью. Зеро назвал его Джеем Лигалем с факультета ботаники Манчестерского университета. Лигаль принес с собой доказательства, какие-то микроперья.
