Респиратор Зеро обратился к небу. Он отодвинулся, ударил себя по раненой руке, а потом снова повернулся лицом ко мне.
– Эта инфа уже попала на улицы. Жертвы идут против иммунных. Они называют их мунятами. – Я боюсь встречных обвинений.
– Что можно сделать?
– Томми Голубь считает, что нашел источник аллергии. Следы ведут в конкретный район Вирта. Пыльца попадает в Манчестер через дыру в этом сновидении. Вот почему ты не чихаешь. Ты не можешь принимать Вирт. Поэтому мне нужна твоя помощь. Вы, дронты, можете оказаться нашим последним шансом.
– Это безумие, Зеро.
– Скажу больше. Было исчезновение, Джонс. Обмен.
– Правда?
– Имя – Брайан Ласточка. Он исчез за несколько минут до смерти Койота. – Зеро прижал фотографию к стене балкона напротив меня. Дал мне несколько секунд на изучение, а потом продолжил: – Милый мальчик. Девять лет. Тяжелый виртер. Перья живут в нем. Оценен в 9,98 по шкале Хобарт. В снах это кое-что значит. Томми Голубь вел расследование. Он обнаружил, что этот ребенок, Брайан Ласточка… Его обменяли, ты знаешь… курс обмена?
– Естественно. Все, что взято из Вирта…
– Точно… Должно быть обменено на что-то равноценное из реального мира. Томми Голубь обнаружил, что мальчика поменяли на что-то из Пьяного Можжевельника. Ты знаешь, что это? Это райское перо.
– Обалдеть.
– Аллергия распространяется и по Вирту, Сивилла. Она идет оттуда. Из Пьяного Можжевельника. Это мир, которым управляет Джон Берликорн. Ты его знаешь? Один из наиболее могущественных виртовых тварей. Настоящий демон. Томми Голубь объяснил мне ситуацию. Пьяный Можжевельник – это своеобразный вариант послежизни для богатых. Темная история. Про Берликорна, сына Хроноса, бога времени. Это древнегреческий миф, перенесенный в Вирт. Пьяный Можжевельник – история, как Берликорн украл девочку по имени Персефона, ага? Персефона? Черт, я сам ни фига не знаю, но пока вроде все сходится? Ты нашла это имя, так, там, в зоопарке Бельвью?
– Ты хочешь сказать, что эта Персефона приехала в Манчестер из Вирта?
– Я говорю, что Персефона… Вроде бы она богиня цветов и материнства. Что-то такое. Я хочу вот что сказать: Вирт, похоже, разозлился.
– Что значит «разозлился»?
– Мир Вирта, возможно, хочет найти путь внутрь, путь назад. Знаешь, как зомби хотят вернуться в город? Для меня в этом есть смысл. Я считаю, мир меняется, стена падает. Сновидение и реальность. Манчестер – центр этой стены. Если Манчестер падет, тогда… Ну тогда, наверное, весь мир падет следом. Я хочу подключить вирткопа. Я хочу, чтобы ты работала с Томми Голубем…
– Нет.
Зеро поднял руки к лицу, а когда убрал их, с его пальцев свисал респиратор. Он выбросил респиратор с балкона.
– Зеро?
Он глубоко вдохнул золотую пыльцу. – Сивилла… Если я буду дальше дышать этим воздухом… Я умру. Для тебя это ничего не значит?
– Ни за что. Никогда. Я ненавижу Вирт.
– Голубь готов пойти против Крекера. Я тоже. Это значит для нас очень много.
– Я не работаю с вирткопами. Это мой кошмар.
Мой голос налился тяжестью генетики. Я шагнула назад в комнату, направляясь к входной двери.
– Сивилла, – раздался голос Зеро за моей спиной. – Поздно бояться, Сивилла.
Я открыла дверь. Мужчина стоял на пороге. Оранжевый ирокез. Стройный и ладный.
Моя Тень подпрыгнула, словно меня приласкал дьявол.
Мы уже знаем, что неспособность видеть сны лежит в генетике; одна потерянная связь в двойной спирали. И страх перед теми, кто и есть сон, врожденный и неизбежный. Реакция Неведающего на порождение Вирта такая же, как у мыши на кошку. Она работает на том же уровне реальности, глубоко внутри телесного.
Голос Зеро:
– Сивилла, познакомься с Томми Голубем.
Вошедший вызвал у меня сильнейшую реакцию. Мой дым тек линиями ужаса. Томми поздоровался, но моя Тень продолжала кричать. Она вопила, что надо немедленно убираться.
– Сивилла, сядь, пожалуйста, – сквозь марево страха я поймала слова Зеро. – Я действительно верю, что это выход. Представь, Дымка, коп, который не видит сны… в паре с копом, который и есть сон…
Это был бы кошмар. Так я и сказала Зеро.
– Сивилла, я скоро умру, – сказал он. – Аллергия меня добьет. Это факт. – Слышать такое от песокопа, который один стоял против собачьих толп в Боттлтауне во время соцкормовских мятежей! Но в голосе слышалось отчаяние. – Может, попробуешь, Дымка? Огляди комнату. Скольких копов ты видишь? Против аллергии только мы. Ты, я и Том. За это утро мы потеряли еще пятьдесят человек. Может, я буду следующим.
– Нет… Я… Прошу, убери его от меня.
Я махала руками на Томми Голубя, как будто таким способом могла отогнать его виртуальность. Томми Голубь просто стоял и смотрел, и его точеное лицо было похоже на камень. Я почти видела его виртовы крылья, взбивающие воздух в квартире. Томми Голубь так и не сказал ни слова. Я пыталась пройти к двери, не приближаясь к нему.
– Что ты обо мне думаешь? – прорычал Зеро. – Ты думаешь, мне нравится выхаркивать свои легкие? Думаешь, я хочу умереть от соплей? Ни хуя не хочу! Я хочу погибнуть в драке, как любой хороший пес. Том считает, что сможет послать твою Тень в сон. Не спрашивай меня, как это будет. Я просто бедный, чихающий до смерти пес из ниоткуда. А теперь давай попытаемся, ладно?
– Зеро! Для меня это слишком. Я…
– Давай!
Потом он кошмарно чихнул, без респиратора…
Ааааааааппппччччххххииииииииииии!
– Ты должна мне помочь, Сивилла, – пролепетал он. – Ты всё, что у меня осталось…
Я вышла в коридор.
– Достань новый респиратор, Зеро.
Выбегая из квартиры, я захлопнула за собой дверь.
В ту ночь мы нашли первую жертву Больших Соплищ. Она была дронтом. Следовательно, иммунной. Муняшкой.
Ее звали Кристина Ежевика. Молодая девушка, недавно закончила колледж. Специальность – «биопластик и хардвер», две основы существования робопсов. Кристина была генетическим совершенством с кристально чистым интеллектом, и преподаватели из Манчестерского университета хвалили ее «объективный» взгляд, с которым она изучала метапесологию. Одна из больших метапес-компаний уже обещала ей место, когда она закончит курс. Во время расследования мне показали несколько ее последних дизайнерских работ. Они были очень качественными: спокойными и отстраненными, но изумительно подходящими для псов.
Тело Кристины нашли в кустах за церковью Сент-Энн. Когда мы добрались туда, кусты уже окончательно покрыли ее тело. Но это была не смерть от цветов. Это была смерть от людей.
В 10:34 вечера Кристина вышла из винного бара «Корбьер», слишком пьяная, чтобы сесть на экспресс, и поэтому решила потратить часть драгоценной стипендии, чтобы взять икс-кэб. Она жила в Расхолме, доехать туда недорого, к тому же она собиралась устроиться на хорошо оплачиваемую работу, правда? Отмечали день рождения одного из ее друзей по колледжу. Свидетели из бара говорили, что весь вечер она чувствовала себя неуютно из-за того, что не чихает. Весь бар страдал от аллергии, и она постоянно ловила на себе холодные взгляды. Банда роборней-хулиганов начала издеваться над ней, называли ее мунятиной. Друзья пытались защитить ее, но даже они, несмотря на все попытки, не могли побороть отчуждение. Они называли ее целкой. Около 10:30 Кристина не смогла больше выносить мерзость бара, летевшие в нее сопли, град обвинений – и она убежала: домой, к такси на стоянке у Сент-Энн.
Они сразу ее догнали, затащили в кусты за церковью. Представляю, как она видела вокруг сжимающееся кольцо респираторов, как она боролась и как респираторы стали один за другим подниматься, являя на свет все соцветие гибридов: псов и людей, теней и робо. Она кричала, умоляла их остановиться, но ее раскрытый рот стал для них приглашением: больные начали чихать на нее, утверждая свою болезнь. Главарь, широкомордый песопарень, вбил свою морду ей в рот и потом вычихал всю свою злость и ревность к ней. Затем ее взяла в оборот остальная толпа, и каждый поделился с ней ядом своих соплей.
Я узнала эту историю от драйверов икс-кэбов, которые собрались вокруг места убийства, смеялись и перешучивались друг с другом. Попытался вмешаться только один Роберман, но его быстро отогнали. Естественно, в тот день у меня не было официального допуска к работе, но некоторые копы оказались более чем любезны; похоже, Крекер раздал всем сестрам по серьгам.
В тот вечер я допросила Робермана, и он рассказал, до чего ему не нравится концепция Больших Соплищ. Естественно, сначала я не смогла разобрать рычащие слова, даже с помощью полностью активизированной Тени. В Робермане не было ни следа человека, только пес и робо, а Тень робопса уловить очень нелегко. Читать его сознание было как смотреть в глубину чердака при выключенном свете. Наладить с ним контакт пытались разные песокопы, но никому это не удалось. Неожиданно возник Зеро Клегг, до которого по каналам собачьего мира дошла информация. Зеро весело включился в новую работу, легко переводя грубое рычание Робермана на понятный язык. Робопсу было плохо, мои человеческие глаза ясно это видели; он дал показания о том, что видел. Большие Соплищи. Так больные называли убийство с помощью чихания. Роберман описал все, но он (впрочем, как и остальные драйверы) не мог назвать нам имена преступников. Все они врали, но робопес остался верен правде. И вдруг я увидела, откуда исходит горе Робермана, у кого этот замученный аллергией нечеловеческий мутант с пластиковой мордой, кипящей соплями, научился сочувствовать не чихающим. Он был близок к Боде. В его Тени притаилось одиночество помеси, сквозь которое сумела пройти только моя дочь. Зеро сказал ему, что я «мать-сука» Боды. Дальше все было просто. Он рассказал, как Бода говорила с ним на стоянке Сент-Энн во время убийства. Колумб врал насчет таксишных записей. Бода была невиновна в убийстве Койота.
