— Бабушка, а ты знаешь, что в городе, в музее, есть портрет Рене Дюран де Моранжа? — они ужинали, бабушка сидела у камина в своем любимом кресле — огромном, белом, мягком, как снежная гора, ноги на скамеечке из красного дерева, на коленях одновременно кот, книга и чашка с какао.
— Конечно. Мы даже пытались ее купить с Евгением, — то есть с дедушкой Макса, — но нам отказали: мол, народное наследие, музей не торгуется…
— В смысле они заломили цену?
— Невероятную. Как на сахар во Вторую мировую. Спекулянты. Картина даже четверти суммы не стоит. На нее даже никто не смотрит в этом музее. Художник неизвестен — какое же это народное достояние? Если бы это был Делакруа хотя бы… — бабушка фыркнула в чашку. Романтиков она не ценила. Вот Вермеер… Максу тоже стало жалко, что музей не продал картины — и что бабушка с дедушкой не купили, не постояли до конца за свое наследие. Макс бы сейчас ходил в портретную галерею и смотрел на Рене, набирался сил и вдохновения, и жизнь не казалась бы такой невыносимой.
Когда-то у Дюранов де Моранжа было все: богатство, и власть, и слава, и милость королей. Потом случилась революция; они воевали на стороне монархии и спасались в других странах, где тоже случались революции и где Моранжа опять выступали на стороне монархии; пока прапрадед и прапрабабушка Макса не уехали в страну, где монархии не было никогда, а только демократия и деньги; деньги, по счастью, у них водились; Дюранам разрешили построить замок на вершине горы — точь-в-точь по планам их родного, но разрушенного; милая причуда, загородное поместье: черный камень, красный кирпич, гаргульи под окнами, колонны, арки; огромный сад, множество лестниц, башни и залы, в которых никто не танцевал; камины, которые никто не разжигал; огромная иллюзия, сказка, замок для двоих. Правда, инженеры осмелились на новшества, канализацию например. Дюраны не возражали. У подножия горы через несколько лет вырос поселок — недалеко нашли золото. Золото закончилось, нашли уголь, провели железную дорогу; поселок рос и превратился в небольшой городок. Замок возвышался над городком, как феодальный, со старинного часослова. Прадед — Ги Дюран — обожал охоту; вокруг замка стоял лес Спящей красавицы, диких зверей там водилось много, поэтому замок стал его постоянным местом жительства. И пришлось покровительствовать городку — прадед дал денег на капитальный ремонт школы и детского отделения в больнице. Дедушка и бабушка Макса — двоюродные брат и сестра, Евгений и Мария Евгения, — родились и выросли уже в замке. В часовне замка они и повенчались. В замке у них появились дети: Макс, не сам Макс, а его дядя, и мама Макса — Марианна.
На роды акушерку и врача вызывали из городка. Часто в городок спускались слуги — за покупками и на танцы, да и дети прислуги учились в городской школе. Но сами Дюраны в городке почти не бывали. Дюраны де Моранжа были красивыми и надменными. В городке шептались, что и сумасшедшими к тому же, — еще бы, столько веков не работать, а лишь воевать, развлекаться и жениться только друг на дружке. Они словно жили в своем измерении, где ценности были другие и грехи другие; они маги, колдуны, а правила смертных — не для них, не по размеру. Макс, который дядя, и его сестра Марианна учились в дорогой частной школе, а потом в дорогом университете; Марианна — на искусствоведа, Макс — на математика; слухи о них ходили по всему студенческому городку. О том, что они любовники, хоть и брат с сестрой, «Мечтатели»; одна половина университета, женская, была влюблена в Макса, другая, мужская, — в Марианну, но они встречались только друг с другом, друг с другом ходили в кино, в кафе, в клубы, носили одну одежду и сидели в библиотеке рядом. И за руки держались. Гадость…
А после университета случилась трагедия — Макс разбирал ружье; он, как его дедушка, любил охоту; ружье было новое, тугое и выстрелило ему прямо в лицо — прекрасное, тонкое, белое, светившееся в темноте, словно перламутр. В соседней комнате был знакомый Макса, он собирал рюкзаки, вбежал, перекрестился и держал дверь, чтобы мать Макса не увидела этого ужаса багровых рек. От горя по сыну через год скончался отец Макса — что-то с сердцем, а еще через год случилась совершенно странная история — словно из Диккенса или Бальзака. Марианна куда-то уехала, потом за ней последовала ее мать, но вскоре вернулась; да не одна, а со свертком, коляской, роскошными игрушками; в свертке лежал Макс, названный в честь дяди. А Марианна так и не вернулась.
Первое воспоминание Макса — это зеркало и свечи возле него, оплывающие, бледно-желтые. Макс не удивлялся воспоминанию: в замке был газ, а потом и электричество, но бабушка предпочитала свечи и камин. В этом было что-то театральное, Максу казалось, он живет в Шекспире, только действие еще не началось. Второе воспоминание — бабушкина собака, белая, кудрявая болонка по кличке Герда, настоящее чудо с розовым бантом, пахнущая чудесно жасмином и шоколадом — от бабушки. Макс помнил, как они бегали по газону: лето, все вокруг в цветах, садовник так старался, посадил цветы в форме герба Дюранов, а они с Гердой разрушили всю красоту. Потом Макс — правда, сначала получив от бабушки подзатыльник, а рука у нее была тяжелая, в перчатке и кольцах, — извинился перед садовником, помог высадить заново все цветы, но они не взошли уже… Третье — балдахин над кроватью. У Макса не было отца и матери, он сразу спал один; бабушка читала на ночь молитву с ним и немножко сказки, а потом гасила свет и уходила; и Макс оставался один в огромной кровати — огромной, как поле битвы, как поле, полное васильков, среди сотни подушек, атласных одеял, в роскошной французской пижаме, лежал и смотрел в балдахин: тяжелый красный бархат, золотые кисти, мерцавшие, как чьи-то глаза, в темноте; и сочинял: стихи, истории, сам для себя, чтобы не бояться темноты, огромной жизни за стенами замка, — прекрасные, как звон колокольчиков; маленький наследник Тутти, ребенок королевских кровей. «Ты — Дюран де Моранжа, — отвечала бабушка на все его попытки капризничать, — а не какой-то пролетарский пащенок; веди себя соответственно». Макс вел: боялся плакать, терпел молча боль, ел аккуратно, рано научился ходить, рисовать и читать. И вдруг шок — бабушка отдала его в школу в городке. Сказала: «собирайся»; а Макс рисовал одну из своих фантазий — человечка с ножницами вместо рук; но все оставил, оделся — голубая рубашка, синий комбинезончик с красной бархатной машинкой на нагрудном кармашке, крошечные синие кроссовки; бабушка была вся в белом, в перчатках, в шляпе кружевной, жемчужное ожерелье в пять рядов; они сели в бабушкин коллекционный «кадиллак», ажурные черные ворота с гербом Дюранов скрипнули, отворились — и они спустились с горы. «Бабушка, а мы куда?» — до этого Макс был в городке только раз — в супермаркете с кухаркой; он не бегал там, как все дети, в поисках сладкого и яркого, а жался к юбке: мир напугал его своими размерами, а ведь это был всего лишь супермаркет… «В школу, Макс, тебе пора в школу осенью». Макс знал, что такое школа, но так же, как про любовь, — из книг.
— Возьмете моего внука в свою школу, Лиза? — бабушка вошла в кабинет директора школы, ведя Макса перед собой, как щит; школа была маленькая, секретаря не имелось, можно просто спросить у вахтера: «директор у себя?» — и постучаться. Директор читала утреннюю газету, опустила ее, изумилась.
— Он же кроха совсем, сколько ему?
— Шесть будет в феврале.
— Сейчас детей отдают в семь, а то и в восемь.
— Это от лени. Ленивы родители, и дети их вырастают ленивыми. А Максу нечего дома сидеть. Он умеет читать и писать, считает до ста. Что с ним дальше делать — я не знаю.
Директор поманила Макса, Макс посмотрел на бабушку, та кивнула: «можно», и Макс подошел. Директор школы ему понравилась. И школа понравилась. Они были простыми и светлыми, как время после обеда. Директор дала ему страницу из газеты: «прочитай-ка»; Макс взял и начал читать, как учила его бабушка, — с запятыми; он даже понял, про что был текст: немецкий канцлер приехал в гости к президенту, президент показал канцлеру свою коллекцию новогодних открыток. «Хорошо, очень хорошо», — еще раз изумилась директор, подняла очки на лоб. «А вы уверены, что Максу Дюрану будет хорошо в нашей школе?» и это был вопрос с подвохом. «Почему Макса Дюрана отдают в простую школу?» — вот как он выглядел бы слева направо. Бабушка поняла, улыбнулась незнакомо, недоступно, как кинозвезда за стеклом лимузина; сказала, что все продумала и решила: мол, не могут же Дюраны де Моранжа всю жизнь восседать на вершине горы. Ответ тоже был двойной, загадка-метафора: дождь — это парень с длинными ногами; с двойным дном, как старинная шкатулка, тайные письма, измена королю, измена мужу. «Он не совсем Дюран де Моранжа, так что ему можно и даже нужно», — вот что было на дне; портрет с синими глазами, который не попадет в галерею, а только в медальон…
