– Минуточку, черт возьми. Вы хотите сказать, что эта хипповая тусовщица больше подходит, чтобы помогать моему сыну делать уроки, чем я? А я годен только на то, чтобы играть с ним в салочки?
– Хотя название занятия, упомянутого вами, для меня звучит бессмыслицей, я чувствую, что вы верно ухватили суть выводов Родительского совета.
– Тогда это полная жуть. Вы знаете, что она даже читать не умеет?
– Нет, Пол, – перебила Мунчайлд. – Должна тебе кое в чем сознаться. Я умею!
– Что ты умеешь, черт побери?
– Каким-то образом я научилась читать. Обнаружила это, когда они устраивали нам тесты, а я смотрела на листки с их пометками.
Мисс Полынь надменно фыркнула.
– Если ваше незнание законов устройства вселенной – не обман, юная леди, то это ужасно. Конечно, вы умеете читать! Вам, хотя и крайне выборочно, доступно морфогенное поле всего человечества, а оно вот уже тысячу лет содержит в себе это простейшее умение. Итак, могу я продолжить?.. Вы поступаете в мой класс родаков-новичков. Возраст детей в этом классе в диапазоне от трех месяцев до года, что значительно меньше, чем возраст вашего мальчика. Но он так отстал, что несовместимость будет минимальной. Родаки, ваши одноклассники, все приятные люди, приличные граждане, желающие своим отпрам только добра, и я надеюсь, что на их примере вы сумеете выработать модель своего поведения. Теперь, если у вас больше нет вопросов...
Я поднял руку.
– Как долго будут длиться занятия?
Мисс Полынь улыбнулась. Мне редко доводилось видеть более устрашающее выражение лица.
– Мистер Жирар. Пока ваш ребенок не повзрослеет, занятия для вас не закончатся. Ни на минуту, ни на час, ни на день.
Вот что мы узнали в классе мисс Полынь, прежде чем началась по-настоящему тяжелая работа. Вводный курс не был чересчур подробным, так как простейшие азы были и так всем известны. Но как у меня на родине, в классе инструктора по вождению Эда, обучение начиналось со знакомого и самого примитивного – «газ», «тормоз», – так и здесь инструктаж начинался с элементарных концепций, всем давно известных.
Главное, что я очень скоро узнал, состояло в том, что в этой вселенной существовало и реально действовало морфогенное поле Шелдрейка.
В моем родном мире биолог по имени Руперт Шелдрейк разработал удивительную новую теорию, основанную на некоторых физических аномалиях. Он утверждал, что вокруг существуют невидимые и нерегистрируемые источники силы, так называемые морфогенные поля. Эти поля, практически бесчисленные, сложным способом переплетаются и взаимодействуют. Но самое важное – на что воздействуют эти поля.
Согласно Шелдрейку, эти поля управляют всем, от эмбриогенеза до космогенеза, от химических реакций до музыки, от животных инстинктов до человеческой памяти. Между частями материальной вселенной существуют два типа обратной связи, которые мы можем ощущать и ассоциировать с морфогенным полем. Информация и формы, однажды рожденные в физическом мире, мигрируют в морфогенное поле, где остаются навсегда, как в платоновском хранилище или библиотеке предыспытанных возможностей. При подходящих обстоятельствах соотношения и связи перетекают обратно, оказывая воздействие на материальный мир.
Шелдрейк полагал, что эти незримые инструкции могут улавливать личности или объекты, способные «настроиться» на определенное морфогенное поле. Суть тут сводится (в том, что касается живых существ) к взаимодействию сонастроенных представителей одного вида. Так, к примеру, если одна обезьянка обучилась новому трюку, то другие обезьянки, даже при отсутствии прямого контакта, пусть за много миль от первой, тоже получают знание о новом фокусе через посредство вездесущего морфогенного поля. Конечно, это происходит только тогда, когда данный тип поведения внедряется и закрепляется в морфогенном поле путем многократных повторений в материальном мире.
В этой вселенной, среди людей-«шелдров» (как я стал их звать), воздействие морфогенных полей имело странное своеобразие. Наибольшее значение для нас с Мунчайлд имело то, что эволюция здесь происходила по Ламарку.
Ламарк, как известно, был конкурентом Дарвина, потерпевшим поражение. Его теорию эволюции можно изложить в одной фразе: «Приобретенные признаки могут наследоваться». Жирафы, которые всю жизнь тянут шеи как можно дальше, рожают жирафят с шеями более длинными, чем в прошлом поколении и по сравнению с потомками тех, кто дотягивался только до нижних ветвей деревьев.
Конечно, для моего мира это была полная чушь. Невозможно переписать ДНК в женской яйцеклетке или в мужском семени, чтобы отразить в них для передачи потомкам психический или физический опыт. (Хотя, конечно, такие ретровирусы, как СПИД, в некотором роде нарушают это правило.)
Но здесь, благодаря морфогенному полю, правил закон Ламарка.
В момент зачатия и вплоть до примерно восемнадцати лет относительно чистое морфогенное поле ребенка могло заполняться воздействием полей его родителей.
Все, что делали родители, плохое или хорошее, если повторялось, то постепенно передавалось ребенку.
(По счастью, более сильные и развитые поля родителей гасили поле ребенка. Иначе после рождения чада родители могли бы превратиться в лепечущих младенцев, поскольку поле отпрыска также влияло на родительские поля.)
Родители, стремящиеся вырастить лучших детей, были обязаны сами как можно дальше тянуть шеи.
И это было ужасно хлопотно.
91
Готовьтесь к Ламарку, внимание, марш!
Чтобы стать родителями в мире шелдров, недостаточно было просто решения или супружества. Это означало, что восемнадцать лет своей жизни (или больше, если планировали подряд несколько родов) приходилось отдавать непрерывному участию в «воспитании» и «образовании» собственного ребенка. Трудозатраты и преданность делу были тут поистине героическими. Никто не заводил ребенка с бухты-барахты – в отличие от большинства других профессиональных и социальных занятий; всегда только после тщательного предварительного расчета и обдумывания. (Поскольку никто не рвался в производители, численность шелдров держалась на постоянном уровне только благодаря тенденции к сериям последовательных родов.)
Конечно, такие условия размножения приводили к формированию и отбору личностей, которых, по моему скромному мнению, следовало охарактеризовать как самодовольных олухов. Самолюбивых, добрых со всеми, конформистов, консерваторов, вечно радостных похлопывателей по плечу.
В школе мисс Полынь занималось еще десять пар. Из них я способен был выносить только одну: Тони и Сандру Бокскаттеров. Тони и Сандра были такими же радушными и энергичными, как другие родаки, но вместе с тем в их манере держаться проскальзывали некие самокритические полутона, которые делали их сносными в общении.
Тони, плотный мужчина волосатого средиземноморского типа, отвечал за интеллектуальное развитие своих четырех отпров, а Сандра, гибкая девушка поэтической внешности, – за физическое развитие детей.
Сами видите, каков расклад.
Получалось так, что я проводил очень много времени в гимнастическом зале вместе с Сандрой и другими «качками», пока Мунчайлд корпела в библиотеке и классной комнате вместе с Тони и другими «грамотеями».
В течение двух недель – двух бесконечных недель из обещанных восемнадцати – я всякую минуту бодрствования проводил в спортивном зале. Мне показались скучными первые два дня лекций, но ничто не было хуже мук спортивного зала.
Я пытался одним махом преодолеть сорок лет лености, чтобы передать улучшенные качества своего тела Диггеру. Личные тренеры под садомазохистским руководством мисс Полынь прогоняли нас, тренирующихся, сквозь ужасающий комплекс аэробики, бодибилдинга, плавания, растяжек и полезного для психики БББ. Мы обливались потом, как рабы на плантациях, страдали от болей, подобно жертвам авиакатастрофы, и спешно жрали, словно изголодавшиеся мустанги. В промежутках между занятиями непосредственно физподготовкой мы занимались разной мелочью вроде танцев, айкидо и тай-чи.
Вся эта суматоха, естественно, оказывала положительное воздействие на наши морфогенные поля, которые в свою очередь воздействовали на наших отпров, формируя их подрастающие тела в соответствии с доминирующими качествами и мудростью. (При том, что ни один шелдровый отпр не рос так быстро и не накапливал телесный опыт так стремительно, как чужак-Диггер.)
В это время Мунчайлд трудилась в библиотеке над учебниками, справочными таблицами, научными фильмами, снабжая Диггера переработанным продуктом предварительно собранного знания. Вскоре она должна была перейти к энциклопедиям и справочникам, чтобы снабдить Диггера набором фактов, накопленных цивилизацией.
