— Он красивый, — вдруг раздался голос сзади. Макс оглянулся. Марианна стояла и смотрела на него, и улыбалась, она все еще была в пальто, держала в руках перчатки.
— Кто? — тупо спросил Макс.
— Твой друг. Снег? Какое странное имя.
— Его родители — хиппи, у них в семье всех так зовут: Облачко, Луг, Капелька, Снег…
— Как открытки с видами или сборник дешевых стихов.
— Гм, — Макс понял, что ему нехорошо, неуютно, словно укачало. Он вернулся на кухню, доделал кексы, попробовал первый — отрава, выкинул все в ведро; потом опять вышел в холл. Она все еще стояла и смотрела на дверь, в которую ушел Снег.
— Вы будете у нас жить?
— Да, — ответила она, — почему бы и нет, милый Макс? Ведь я родилась в этом замке. А ты нет.
— Я отнесу тогда ваши вещи в вашу комнату? Ваша — это ведь та, розовая? С клавесином?
— Да, — она удивилась. — Ты отнесешь мои вещи? И ты готовишь… В доме нет слуг? Она использует тебя вместо слуг?
— Господи-боже-мой, — произнес Макс слитно; так говорила бабушка, когда сильно раздражалась, вот и он тоже; но взял гигантский чемодан, отволок его наверх, по пути, который знал наизусть уже, поставил, она вошла в комнату следом.
— В комнате кто-то жил. Этот твой друг? Я не сержусь, ты ведь не мог предположить, что я приеду. Это хорошо даже, не придется дышать пылью. А как ты познакомился с ним?
— Мы учимся в одном классе.
— А, ты пригласил его на каникулы…
— Нет, у нас не каникулы, с чего вы взяли?
— Но ты же дома. В частных школах отпускают только на каникулы. Где ты учишься? В Англии?
— Нет, — Макс даже засмеялся — Джерри хихикнул. — Нет, я учусь здесь, в городке, внизу.
— О нет, — Марианна села в кресло у камина, опустила руки на колени, сжала их крепко, будто из них что-то пыталось убежать, упасть. — Тебе там нравится?
— Да, — сказал Макс. — Мне там нравится. Чаю хотите?
Она кивнула. Он спустился в кухню, согрел чаю, отнес сначала бабушке, потом Марианне — не стучался, не заходил, боялся: вот, начнут сейчас говорить, — просто оставил подносы, вернулся, сел у камина, налил чаю себе, и пил, и смотрел на огонь. Иногда Снег писал рок — обычные песни, на три минуты, радиоформат; кто-то ломает себе жизнь, чтобы написать хоть одну, а Снег делал их, как дети на пляже куличи из мокрого песка — поиграть; как пишешь дневник, для себя, никто ж не читает дневники как шедевр; заурядные дела и чувства; и однажды спел Максу одну, «это, типа, про дружбу, про силу», — сказал, ему было стыдно за чувства, но он все-таки сыграл, спел — аккомпанируя одной рукой, быстро-быстро, а пальцы, как на фотографии, — смазывались: «…заставить петь реки, ловить ветра — мы можем, нас много: нас ты и я» — были там слова; ну вот, а теперь Макс опять остался один. Мало того, в его замке поселился чужой и насколько чужой опасен, и что против него действенно — серебряные пули, ругательства, молитва или мышьяк — неизвестно.
Распорядок жизни он не поменял: встал рано утром, умылся, оделся — зелено-серая толстовка с надписью «Солдат мира», серые джинсы, серые кроссовки; покидал книги в рюкзак, пошел на кухню готовить блинчики с джемом. Через пару блинчиков услышал шорох пеньюара — понял, что не может угадать, бабушка это или мама; «мама», — подумал он впервые слово, словно новый латинский глагол, формы спряжения; оглянулся: это и вправду была Марианна; «привет», — сказала она тихо, робко, будто не в кухню зашла, а в комнату больного и только-только заснувшего после болей человека. «Здрасте», — ответил Макс и вернулся к своим блинчикам. Потом опять оглянулся: «хотите?» Она кивнула. Он поставил чай, положил на тарелку штук пять, полил абрикосовым джемом. «Или вы клубничный любите?» «нет, нет, все в порядке, выглядит очень аппетитно»; «блин, разговаривает как в кино, в сериале», — подумал Макс.
— В какой комнате ты живешь?
Макс посмотрел на время: он еще успевает отнести бабушке наверх завтрак и быстро-быстро сам поесть.
— В красной спальне, — ответил он.
— Это спальня для наследника престола.
— В этой стране — демократия.
— Да, я знаю, но ты сам выбрал, где жить?
— Нет, я там рос, в красной спальне.
— Мама решила, что ты этого достоин. Я бы не выдержала, там очень торжественно. А что ты делаешь? — Макс ставил завтрак на серебряный поднос.
— Бабушка ест в своей комнате; если честно, не считая вчерашнего дня, когда… когда вы приехали, она уже лет пять не выходила из своих комнат, — Макс взял поднос и пошел наверх. Поставил, и тут дверь открылась, будто бабушка прислушивалась; «доброе утро, бабушка»; она вместо приветствия больно схватила его за руку, втащила в гостиную. Шторы были закрыты, Макс рассмотрел только кипы журналов на полу, почувствовал резкий запах успокоительных капель.
— Бабушка, ты чего?
— Это ужасно, правда?
— Что?
— Она приехала.
— Я не знаю, — честно ответил он.
— Где она?
— На кухне.
— Что делает?
— Ест. Бабушка, отпусти, мне тоже надо поесть и в школу бежать.
— О, Макс, — она прислонилась к стене, и Макс подумал, что бабушка словно сняла маскарадную маску, с блестками и перьями. Лицо ее было усталым и растерянным, и еще — старым? — Иди в школу, заяц, давай, беги, передавай Снегу привет, попроси прощения за вчерашнее.
«Да уж, — подумал Макс, — орали они друг на друга, будто слова — вместо шпаг…» Макс даже вспоминать не хотел, потому что впервые за свою жизнь видел бабушку несдержанной. Он вернулся на кухню, Марианна по-прежнему сидела там, пила чай, как он: обхватывая кружку ладонями, будто греясь после прогулки на морозе; налил себе чаю и накидал блинчиков.
— Как мама? — Макс чуть не подавился, прокашлялся.
— В каком смысле?
— Пьет валерьянку, спрашивает о каждом моем шаге?
Макс решил не отвечать. Доел завтрак, накинул куртку, выкатил велосипед и уехал. Снег сидел за партой, зевал.
— Привет. Они уже распилили тебя пополам, как в цирке?
— Что? Нет еще. Прости, я забыл Маклахлана.
— Ничего, я великодушен, ты же знаешь.
— И ты вчера разбил что-то в рюкзаке.
— Ага, колбы. Мне их на один день рождения одна из бабушек подарила, узнала от Капельки, что я химией увлекаюсь, «Набор юного химика» называется…
— Я куплю тебе новые.
— Хр-р, даже не думай. Я скажу бабушке, она мне еще подарит, а то они вечно мучаются, что нам дарить…
Из школы Макс заехал в супермаркет, купить зелени, овощей, сахара; на него все оглядывались — в городке уже знали о приезде Марианны, не от Снега, тот приехал домой, раскидал вещи и сразу лег спать; кто-то заметил такси, которое поднималось в гору, взял бинокль и посмотрел, кто из такси вышел.
— Как поживает мама? — сладко пропела кассирша.
— Бабушка? Все в порядке, — ответил Макс, не расслышав вопроса.
В замке стояла тишина; Макс подумал: а что в этом хорошего? Вот здорово, когда приходишь домой, а там человек, который готовит тебе ужин, слушает заодно радио, проигрыватель и телевизор, читает книгу, принимает ванну и кричит: «это ты? я в ванной, иди ко мне, у меня тепло и пахнет жасмином». Он пришел со школы — а в его комнате, в его кресле, сидела мама. Он вообще никого не впускал в свою комнату; бабушка уважала это желание, они ходили друг к другу как в гости — стучались и могли ответить «нет». А она — вошла так легко и сидит, читает одну из книг — Маклахлана, которого он так и не отнес Снегу. Похожа на бабушку, как и она — в пеньюаре, только ее фиолетовый, но тоже из шифона, шелка, кружев, со шлейфом, шуршит. Тапочки расшиты бисером, на каблуках, с загнутыми носами, восточные.
— Привет, — сказала она.
Макс бросил рюкзак в угол и сказал: «уходите».
— Как грубо, — подняла она брови. Макс с неприязнью заметил, что она, в отличие от бабушки, сильно красится: брови подведены, глаза, губы, пудры слой. Словно для съемок.
— Я никого не впускаю в свою комнату, — ответил он.
Она оглядела комнату еще раз; пока ждала сына — прощупала каждый миллиметр: какой он, чем живет? Геральдические лилии на стенах — красный шелк с золотом; из красного бархата, с золотыми кистями балдахин над тяжелой резной кроватью; из красного резного дерева вся мебель; это была парадная спальня, для наследника престола, который посетит раз в жизни вассала; до Макса в ней никто не жил, даже не думал; после кровати самым большим предметом в комнате был стол — весь завален бумагами; Марианна пыталась прочесть, но почерк Макса был ужасен, как у врачей. Она решила подарить ему печатную машинку — портативную, такую смешную, маленькую, как щенок овчарки, свернувшись, спит; одежда у него была в основном английская, хорошая, но блеклая, она подумала, что он, наверное, совсем незаметен в толпе; если не поймать случайно взгляд — бегущего по лезвию бритвы; увидела много-много книг, взяла самую верхнюю и поняла, что это книга его друга: Снегу — было написано на первой странице — Кайл Маклахлан; «если я скажу, что знаю Кайла, играла в его пьесе первую роль, и он пришел на первое представление, и был оглушительный успех, и он поцеловал мне руку, а потом мы ужинали, но не спали — он любит некую Лору Палмер, одноклассницу, по сей день; он полюбит меня? только он начнет спрашивать, нравятся ли мне книги Кайла, а я ничего о них не знаю, я не чувствую книг; ничего не читала, кроме своей роли; даже не знаю, о чем пьеса; а он, наверное, и сам пишет…» Марианна знала и многих издателей, могла бы договориться, но подумала: Максу не это нужно, черт знает, что вообще нужно этому молодому человеку с прозрачным некрасивым лицом, родившемуся словно на Крайнем Севере, — о, как она расстроилась, что это не он, не синеглазый, не черноволосый, не белокожий, мальчик-Белоснежка…
