— А ты не подумал о его семье? Ведь у него осталась жена и трое детей.
Яварски посмотрел на меня, и лицо его исказилось усмешкой безумия:
— Провались они все…
Я шагнул к нему. Яварски только приподнял брови, словно приглашая меня подойти поближе. Я бросил ему статический пистолет. Он поймал его, прижав к груди левой рукой. В это время я ударил его в угол рта и изо всей силы вывернул ему правую руку. Охнув, он выронил пистолет.
— Я не Хайяр, — прорычал я, — и не этот идиот Катавина. Ты не купишь меня, и плевал я на твои гражданские права. Понял? — Я нагнулся, чтобы поднять его оружие, и правильно сделал. Оно было заряжено.
Яварски потрогал разбитые губы.
— Ты насмотрелся дурацких фильмов, дружище, — сказал он, усмехаясь, словно ничего не произошло. — Ты не лучше Хайяра и, если по правде, не лучше меня. Ты бы давно прикончил меня, будь ты уверен, что это дело сойдет тебе с рук.
— Насчет этого не беспокойся, — многообещающе произнес я.
— Таких, как Хайяр, становится все больше. И он не из худших, просто он как все и делает то, что от него ждут. Я предупреждаю тебя заранее. Ты кончишь как Шакнахай. До самой пенсии ты будешь переводить через дорогу старушек, а потом какой-нибудь сукин сын вроде меня поможет тебе отправиться на тот свет. — Он поковырял пальцем в ухе. — А после этого, — задумчиво произнес он, — какой-нибудь сукин сын трахнет твою жену.
Мое лицо словно окаменело. Я тихо поднял ствол пистолета и нацелил его Яварски прямо в лоб.
— Осторожно, — усмехаясь, прохрипел он, — это не игрушка.
Я сунул свой пистолет в карман, жестом указал Яварски сесть и вернулся на кушетку. Несколько секунд мы смотрели друг на друга. Я тяжело дышал, а у Яварски был вид человека, страшно довольного собой.
— Спорю, ты сейчас — первый утешитель вдовы Шакнахая, — сказал он. — Ты ее еще не трахнул?
Я снова пришел в отчаянную ярость. Я с трудом выносил его циничные выпады, его гнусные откровения. Самым худшим из услышанного было то, что Шакнахай умер глупо и бесцельно.
— Заткнись, — срывая голос, прохрипел я, наставив на него ствол пистолета.
— Ну и что? Ты все равно не сможешь выстрелить. А надо было бы. Иначе я смоюсь — меня не удержишь под замком. Я исчезну. Шейх Реда об этом позаботится. Я никогда не предстану перед судом в этом городе.
— Не предстанешь. — Я знал, что это правда. Я выстрелил. Звук получился очень громким, он несколько раз отозвался эхом от стен, словно раскат грома. Яварски медленно упал на спину, пол-лица у него снесло напрочь. Все вокруг было забрызгано кровью. Я уронил пистолет на пол. Никогда прежде мне не приходилось пользоваться огнестрельным оружием. Я попятился и упал на кушетку, не в силах перевести дыхание.
Когда я входил сюда, я и не думал убивать этого человека. Сознательно приняв решение, я взял на себя ответственность за убийство во имя правосудия. Я знал, что в любом другом случае справедливость не восторжествует. Я взглянул на свои руки: они были в крови.
Вдруг грохнула дверь, и вбежал Морган. За ним по пятам следовал Саид. Они немо застыли на пороге, глядя на Яварски.
— Все правильно, — тихо сказал Халф-Хадж: — Одно дело сделано.
— Послушай, парень, — сказал Морган, — я пошел. Ведь больше я тебе не нужен?
Я молча смотрел на них, не понимая, почему они так спокойны.
— Пошли, парень, — сказал Морган. — Кто-нибудь мог услышать выстрел.
— Кто-нибудь, конечно, услышал, — сказал Саид, — но в этом квартале никому не придет в голову позвонить в полицию.
Я протянул руку и отключил модди Крутого Парня. Теперь мне долго еще не понадобится Королевский. Мы вышли из квартиры и спустились по лестнице. На улице Морган повернул в одну сторону, а мы в другую.
— Куда теперь? — спросил Саид.
— Нам нужно вернуть автомобиль, — сказал я. Эта идея вовсе не улыбалась мне. Седан все еще был у Абу Адиля. Мне совсем не хотелось возвращаться туда, где гнусный ублюдок насиловал мой разум. Я сведу с ним счеты, но не сейчас. Время еще не пришло.
Саид словно угадал мои мысли. — Знаешь что, — сказал он, — я пойду за машиной, а ты подождешь здесь. Я быстро.
— Хорошо, — согласился я, отдавая ему ключи. Я был чрезвычайно признателен ему, что он был со мной и я мог рассчитывать на его помощь. Теперь у меня не оставалось сомнений в искренности Саида. Его присутствие было необходимо: несмотря на то что боли я не чувствовал, мое тело было на пределе. Надо было скорее добираться до врача.
Я не стал опускаться на ступеньки, потому что не был уверен, что смогу потом встать. Вместо этого я прислонился к белому оштукатуренному фасаду небольшого ветхого домика.
Сверху, над крышей дома, пронзительно кричали стрижи, охотясь за насекомыми. Я смотрел на дом на противоположной стороне улицы, поросший папоротником и травой, буйно разросшимися на всех горизонтальных его поверхностях и в самых неподходящих местах. Из открытых окон плыли запахи съестного: вареной капусты, жареного мяса и свежевыпеченного хлеба. Я был окружен кипением жизни, но никак не мог забыть о том, что пролил кровь убийцы. В руке моей все еще был зажат автоматический пистолет. Я не знал, как от него избавиться. Мой разум был словно в тумане.
Через некоторое время у обочины рядом со мной остановился кремовый седан. Из него вышел Саид и помог мне забраться на сиденье. Он закрыл дверцу машины и спросил:
— Куда?
— В больницу.
— Хорошая идея.
Я закрыл глаза, ощущая покачивание автомобиля, и вскоре задремал. Когда мы прибыли на место, Саид разбудил меня. Я запихнул статический пистолет и оружие Яварски под сиденье, после чего мы выбрались из машины.
— Послушай, — сказал я, — сейчас меня заштопают в приемном отделении, а потом я съезжу навестить кое-кого. Ты свободен.
Халф-Хадж нахмурился:
— Ты все еще не доверяешь мне? Я отмахнулся:
— Да нет, не в этом дело, Саид. Просто некоторые вещи удаются мне лучше без свидетелей.
— Ладно. Сломанной ключицы тебе недостаточно. Ты успокоишься только тогда, когда тебя похоронят в пяти разных контейнерах.
— Саид!
Он поднял обе руки, как бы сдаваясь.
— Ладно, ладно. Если ты хочешь отомстить шейху Реда и Химару, это твое личное дело.
— Я не хочу их видеть, — сказал я. — Пока что.
— Когда захочешь, дай мне знать.
— Еще бы, — сказал я, вручая ему двадцать киамов. — Ты можешь найти здесь такси?
— Угу. Позвони мне. — И он отдал мне ключи от машины.
Я кивнул и направился по асфальтированной дорожке к зданию. В этой больнице я побывал уже дважды и чувствовал себя здесь как дома.
Я заполнил их дурацкие бланки и полчаса ждал прихода врача. Он всадил мне в плечо инъекцию какого-то лекарства и занялся сломанной ключицей.
— Может быть больно, — предупредил он.
Он не знал о моем дэдди-глушителе. Я был, вероятно, единственным человеком в мире с таким широким программным обеспечением, но при этом не был мировой знаменитостью. В нужные моменты я добросовестно изображал соответствующие стоны и гримасы, но в целом держался мужественно. Врач зафиксировал мою левую руку необычно жестким эластичным бинтом.
— Вы смелый человек, — сказал он.
— Я занимался эзотерическим учением, — сказал я. — Контролировать боль можно с помощью разума. — Это в какой-то мере соответствовало истине: в мой мозг был вживлен кончик длинной серебряной нити, изолированной пластиком.
— Возможно, возможно, — бубнил врач. Закончив возиться с ключицей, он занялся моими ранами. После этого нацарапал рецепт. — Все же я выпишу вам анальгетик, он может понадобиться. Если нет, прекрасно. — Он оторвал листочек и дал его мне.
Я взглянул на рецепт. Он выписал мне двадцать таблеток нофека, анальгетика настолько слабого, что в Будайене за десяток таких таблеток не дали бы и одной соннеинки.
— Спасибо, — тупо пробормотал я.
— Не надо геройствовать там, где может помочь медицина. — Врач рассеянно поглядел перед собой, решив, что прием окончен. — Вы поправитесь через шесть недель, мистер Одран. Советую вам через несколько дней обратиться к вашему хирургу.
— Спасибо, — еще раз поблагодарил я.
Он вручил мне какие-то бумаги. Я подошел с ними к окошечку и заплатил. Потом я пошел к главному входу и поднялся в лифте на двадцатый этаж. Там дежурила новая сестра, но охранник Заин узнал меня. Я прошел по коридору к первой палате.
У Папочкиной кровати стояли врач с медсестрой. Когда я вошел, они обернулись ко мне с озабоченными лицами.
— Что-нибудь случилось? — заволновался я. Врач погладил свою седую бородку.
— Дело очень серьезное, — сказал он.
— Что, черт возьми, случилось? — потребовал я. — Он жалуется на слабость, головную боль и боли в животе. Мы долго ничего не находили.
— Да, — сказал я, — он заболел еще перед тем, как случился пожар. Он даже не мог самостоятельно выйти из дома.
