Лукас Летьюлип с искренним сочувствием относился к своим коллегам. Он ежедневно молился о том, чтобы когда-нибудь им посчастливилось постичь неограниченную славу математики.
— Боже милостивый, прошу тебя, позволь моим насмешникам-коллегам узреть трансцендентальную славу Твоего наивысшего математического Святого Духа!..
Правда, несмотря на глубокую веру, на самом деле Лукас не ожидал, что в один прекрасный день Всевышний его услышит и отзовется на мольбу.
* * *
По какой-то Своей Собственной необъяснимой причине именно в некий иллюзорный миг вечного Данного Момента, полностью занимающего Небеса от одного безграничного края до другого, Господь Бог решил явить себя миру в облике секвойи, притом самой большой из всех, которые когда — либо росли на нашей грешной земле. Крона исполинского древа, олицетворявшая неподдающийся описанию Лик Творца, терялась где-то высоко в небесах — или даже галактиках? — и ее никак не могли лицезреть две крохотные человеческие фигурки, что стояли у узловатого основания, уходящего корнями… нет, не в почву! — а в саму суть божественного гиперсуществования.
Несмотря на неподдающееся измерению расстояние, отделявшее эти две человеческие фигурки и незримую листву Бога-дерева — с Кроны которого, как с Неопалимой Купины, и должен был донестись божий Глас, — слова Творца Всего Сущего четко доносились до мужчины и женщины, стоявших у подножия Дерева.
— Должен ли я отправить вас обоих в Дома ваши или же вы немедленно прекратите спор?
Темноглазая женщина продолжала сердито смотреть на мужчину, отвечавшего ей столь же неприязненным взглядом пронзительно-голубых глаз. Их неприязнь казалась твердой как камень до тех пор, пока земля угрожающе не качнулась под их босыми ногами — недвусмысленный намек на то, что Господь ими недоволен. Лишь тогда напряжение и гнев исчезли из поз мужчины и женщины, и они слегка отодвинулись друг от друга, сделав вид, что поправляют белые одежды или рассматривают неизменный ковер первичной материи, на котором стояли.
— Так-то лучше, — похвалил Господь. — Вот теперь вы ведете себя как истинные святые угодники.
Молодая женщина встряхнула черными волнистыми волосами и улыбнулась, отчего лицо ее с грубоватыми чертами типичной представительницы средиземноморской расы приняло несколько встревоженное выражение. Длинное бархатное одеяние не могло скрыть ее довольно привлекательную фигуру.
— Некоторые из нас до сих пор не могут забыть об унижениях, которым подвергались в земной жизни. А вот те, кто помыкал крестьянами там, на Земле, после канонизации, похоже, сделались еще более высокомерными.
Глаза мужчины — по возрасту он был старше женщины — под кустистыми бровями угрожающе вспыхнули. Великолепная, почти ассирийская бородка дернулась как живая.
— Ты, упрямая дщерь Евы! Непослушная своему смертному отцу при жизни, ты продолжаешь непочтительно вести себя по отношению к Отцу Вечному и после смерти!
— Диоскур, мой земной отец — напоминаю тебе на случай, если ты забыл об этом, Губерт, — был презренным язычником, который обезглавил свою набожную христианку-дочь! Как же я могу почитать такого отца?!
— Ты намеренно искажаешь смысл моих слов, Варвара! Я просто хочу доказать надлежащую связь между повелением и послушанием…
— Потому что ты происходишь из рода королей Тулузы! И потому что когда-то был епископом!
— И что? Я горжусь тем, что был епископом Маастрихтским и Льежским!
— Конечно, какой важный пункт биографии!.. Но ведь ты когда-то был еще и женат, не забывай об этом!
Святой Губерт нервно закашлялся.
— В мое время Церковь иначе смотрела на такие вещи…
Святая Варвара с победным видом сложила на груди руки.
— А я все еще девственна. Я девственница и мученица!
— А меня учил сам святой Ламберт! — возразил ей святой Губерт, не в силах подавить в себе гордыню.
— А я постигала премудрость у колен самого Оригена! — фыркнула Варвара.
— Мне было видение — крест между рогов оленя, за которым я охотился!
— Я божественным образом перенеслась из темницы на вершину горы!
— Будучи епископом, я обратил в истинную веру всю Бельгию!
— Я была в числе четырнадцати святых угодников! Наверное, и ты мне когда-то молился!
— Ты… ты… заносчивая соплячка!
— Кто, я? Я?! Да я родилась за четыре сотни лет до тебя!
— А где доказательства? Ни одного документального свидетельства твоего истинного существования! Да ты обычный миф!
— Миф?! Ты, старый похотливый козел, я тебе покажу, как пахнут носки мифической святой угодницы!..
— ДОВОЛЬНО!
Грохочущий голос Господа Бога заставил святых застыть на месте. Пристыженные, они стали смиренно внимать Его речам.
— Послушайте, Я вызвал вас предстать пред Ликом Моим, чтобы вы выполнили Мое новое повеление. Хотя, с другой стороны, ты, Варвара, снова проявляешь назойливость. Зачем ты требуешь Моего Внимания?
Варвара обиженно засопела носом, как разозленный подросток.
— Это несправедливо. Мы с ним оба покровители математиков, а Вы всегда даете лучшие задания ему. Простите меня, Отец Небесный, но выходит, что даже Небо допускает дискриминацию в отношении нас, дочерей божьих.
Ствол секвойи нервически вздрогнул.
— Прошу тебя, святая Варвара, не поднимай больше этот щекотливый вопрос. Я целое земное столетие потратил на то, чтобы отыскать способ устранить сей явный перевес мужчин в лоне Моей Церкви, и потому не желаю, чтобы Дела Мои подверглись поспешным обвинениям. Одних только воплощений Девы Марии сколько я благословил за нынешний год?.. Но с чего это Я пытаюсь тебя ублажить? Мне незачем оправдывать Дела Мои — это одна из Моих любимых привилегий. Поведайте же Мне теперь, какие у вас имеются возражения по поводу вашего последнего задания?
Святая Варвара положила руки себе на бедра.
— Я несколько лет наблюдаю за этим человеком. Меня уже мутит от одного его вида. Мне нужно что-то новенькое.
Господь Бог немного помедлил, как будто сверялся с записями.
— Хм, некий Руди Рюкер… Да, ты проделала достойную восхищения работу по его перевоспитанию. Сейчас он действительно ступил на стезю добродетели. И все-таки, надеюсь, ты не будешь против поработать с ним еще немного, пока в 2012 году он не станет лауреатом Нобелевской премии?
— Нет, буду. Когда я в последний раз навестила этого типа, он ущипнул меня за зад так крепко, что у меня несколько дней не сходил синяк!
— Девственница, тоже мне! — пробормотал себе под нос Губерт.
— Ладно, — согласился Господь, — передам-ка Я его под опеку святого Франциска Сальского, покровительствующего литераторам, поскольку Нобелевская премия будет присвоена Рюкеру именно за… Так ты утверждаешь, что новое задание Губерта следует передать тебе?
Святую Варвару слегка смутила та легкость, с которой она добилась желаемого, и она не осмелилась просить чего-то большего.
— Если выражаться точно, то не то чтобы передать. Может, мы с ним занялись бы этим заданием вместе?
Святой Губерт едва не сорвался на крик.
— Совместно выполнять задание?! С этой юной нахалкой? Как ее вообще угораздило стать покровительницей математиков?
— Я обладаю не меньшими математическими способностями, чем ты, Губерт.
— Ты сделала заказ лишь на одно жалкое окно башни в качестве покровительницы зодчества и считаешь, что этого достаточно? В мои дни…
— УГОМОНИТЕСЬ! — потребовал Господь Бог. — Я принял решение. Вы оба откликнитесь на мольбу Моего преданного служителя но имени… э-э… Лукас Летьюлип. Ступайте и явите ему Мою непостижимую Сущность.
В следующее мгновение секвойя исчезла, оставив двух святых смотреть друг другу прямо в глаза.
Губерт устало вздохнул.
— Воля Твоя да будет выполнена. Не взять ли нам колесницу, запряженную херувимами?
— Если ты устал, пожалуйста. Хотя в столь прекрасный день я предпочла бы пройтись пешком.
С этими словами святая Варвара зашагала по Райским Кущам. Святой Губерт мужественно последовал за нею.
— Ну почему я не пронзил стрелой того треклятого священного оленя, когда мне подвернулась такая возможность…
Писки Виспеуэй отличалась немалым весом — стрелка весов зашкаливала за сто килограммов. Старые семейные фотографии (снятые в идиллические дни в Пискатэвэе, штат Нью-Джерси) засвидетельствовали первые дни ее существования в образе миловидного младенца с ангельским личиком, который наверняка вызывал многочисленные улыбки со стороны умиленных родителей, когда у них спрашивали имя этого славного ребенка.
К сожалению, имя, которым родителей угораздило ее наградить, менее всего подходило пышным телесам деканши факультета астрономии университета, в коем трудился Лукас Летьюлип. И все же Писки была настолько добросердечной особой — она уже свыклась со своей печальной участью служить объектом насмешек всего университетского кампуса, — что и бровью не вела, когда-то кто-то спрашивал ее имя. Наоборот, она настойчиво заявляла даже случайным знакомым: «Прошу звать меня Писки!» С непокорными темно-рыжими локонами, которыми Писки чрезмерно гордилась, одетую в одно из бесчисленных просторных цветастых платьев и увешанную несколькими ярдами ожерелий, ее можно было часто увидеть на четырехугольной площади кампуса. Писки величаво проплывала мимо студентов и коллег, напоминая массивный галеон, загруженный под самую завязку экзотическими грузами с Дальнего Востока.
