Лекс злился, что не мог сказать об этом. Его репутация заметно улучшилась бы после этого, и можно было бы выйти на другой уровень. Там, где миром управляют транснациональные гиганты. Sony, Shell, Standart Oil.
Ему хотелось туда, где ставки — уже не деньги. Где выбор одной из стороны мог оказаться решающим для всего мира.
Но для этого надо было наработать репутацию. Расширяя клиентскую базу, демонстрируя не только умение модифицировать «Стакс», но также писать трояны, создавать и продавать ботнеты…
Работы было невпроворот, когда соседи вернулись из Китая. Лекс вполуха выслушал благодарности, которыми его осыпала Евпатьевна по возвращении. Наверное, стоило бы проявить больше участия, но уж как вышло.
Операция прошла успешно. Девушке вернули зрение, и возможно, что со временем к ней вернётся и разум.
— Она уже что-то понимает. На звуки реагирует, на голос. Раньше-то вообще ничего… да вы зайдите, посмотрите. Я чай приготовлю, из Китая привезла, целебный…
От приглашения прийти в гости Лекс вежливо отказался. Спешил, предстояли переговоры, агент заказчика настаивал на личной встрече, да и заходить в гости, если честно, не было никакого желания.
Однако теперь почти каждый день ровно в девять часов утра выходил на балкон. Ирина Евпатьевна к этому времени выкатывала коляску с девушкой, и они перебрасывались несколькими фразами.
— Вчера я на кухне возилась, а она рядом сидела. И муха вокруг летать начала, а она за ней глазами следила и потом голову даже повернула.
Ничего она не понимала. Не реагировала на звуки, на голос. Китайцы вернули ей зрение, но она продолжала находиться во тьме.
За всё время женщина ни разу не спросила, чем занимается Лекс. Хотя, конечно, понимала, что законопослушный человек, живущий на окраине города в съемной однушке, не станет делать незнакомым людям подарки, стоимостью в половину квартиры. Пару раз Лекс намекал, что занимается торговлей акциями на бирже, но, кажется, она этому не верила.
— Вчера она рисовала. Я её рукой водила, а она смотрела. Карандаш, правда, ещё плохо держит, но, мне кажется, уже понимает, что делает.
Говорила всегда она. Рассказывала о предыдущем дне, о том, что нового произошло у девушки с разумом двухлетнего ребёнка. Лекс слушал её, иногда кивая, иногда вставляя односложные фразы. Эти рассказы помогали ему отвлечься и на время забыть про бесконечные строчки кода, про иероглифы, которые иногда появлялись перед глазами, про вирусы и остальные издержки его профессии.
— Не выспалась сегодня. Вчера допоздна мультики смотрела, я уж выключать не стала. Всё ждала, может, засмеётся или хотя бы улыбнётся.
Иногда девушка тоже что-то говорила, и в эти минуты её тетя замолкала. Чаще всего это был короткий бессмысленный набор из слов и звуков, но однажды, спустя несколько месяцев, она вдруг произнесла что-то осмысленное.
Это случилось в начале апреля. Только зацвела сирень, и у девушки на коленях лежало несколько веток. Лексу тоже была предложена сирень, но он отказался.
Чтобы не показаться навязчивой, женщина всё предлагала только по одному разу: зайти к ней в гости, что-то купить на рынке, приготовить еду… Предложений было не более десятка. Лекс понимал, что Ирина Евпатьевна просто хочет как-то отблагодарить его, но всякий раз вежливо намекал, что у него всё есть и ему ничего не надо.
Так вот, Лекс подумал насчёт того, что больше ему вряд ли предложат цветы или нечто вроде этого, Евпатьевна только собиралась рассказать очередную короткую историю о вчерашнем дне, как Алина вдруг нарушила молчание.
— Я больше их не боюсь, — непривычно громко сказала она, а потом посмотрела в глаза Лекса, перегнувшегося через перила балкона, и добавила: — Потуши огонь.
В обед у неё поднялась температура. Настолько высокая, что вечером её увезли на скорой. На следующий день Лекс узнает, что ничего серьезного, аллергическая реакция на сирень, и девушка проведёт в больнице около недели.
Конечно же, Лекс не придал значения словам Алины и понятия не имел о том, кого она перестала бояться.
Подмосковье, деревня Полушкино, июль 2000 года
Когда на улице тридцатипятиградусное пекло и воздух над асфальтом раскалён настолько, что невозможно дышать. Когда все подружки разъезжаются по деревням, курортам и спортивным лагерям. Когда в квартире внезапно ломается кондиционер, а у родителей появляется возможность взять отгулы в счёт отпуска. Когда всё валится из рук, а часы существуют только для того, чтобы отмерять время до пятницы, — нет никаких сомнений в том, что пришло время садиться в папину машину и ехать на дачу.
Восемьдесят километров от МКАДа по направлению к юго-западу. Деревня под названием Полушкино, от неё ещё три километра, и далее дачный поселок, называемый садовым товариществом «Зеленоречка». Участки по девять и двенадцать соток, однотипные двухэтажные домики, электричество, колодцы, газ обещают в следующем году, деньги уже собрали.
Отдушина для любого городского жителя, одуревшего от летней жары и каменных джунглей.
Любовь к дачам детям прививается с детства. Раньше это была любовь к садовым участкам и семейным сборам урожая. Теперь фрукты и овощи закупались на рынке, а детям объясняли, что на даче хорошо, потому что свежий воздух необходим людям, живущим в городском смоге.
Некоторые дети, как, например, Алина, не совсем понимали, что такое городской смог. Когда они приезжали на дачу и выходили из машины, то папа обычно делал глубокий вдох и говорил:
— Господи, какой воздух!
— Невероятно чистый, — подтверждала мама, вдыхая его вслед за отцом.
Алина по примеру родителей тоже делала вдох и кивала, но никогда не признавалась в том, что совершенно не чувствует никакой разницы между городским воздухом и дачным. Тем более что она, в отличие от некоторых детей, любила дачу и всё, с ней связанное.
На даче девочке нравились три вещи: вёсельная лодка, смородина и надувной бассейн, в котором Алина готова была плескаться с утра до вечера.
На лодке папа катал Алину и маму, если не рыбалил. Зеленоречка — не зря так прозвали этот дачный поселок. Здесь есть речка с водой, которая действительно почти всё время зелёного цвета. В речке водятся окуни, караси, краснопёрки и даже щуки. Поговаривали, что раньше здесь был рыбный заповедник, в котором разводили осетров, и якобы кто-то из соседей видел, как кто-то вытаскивал… впрочем, рыба Алину не интересовала — ей нравилось исключительно катание на лодке.
Смородина. Красная, белая и чёрная. Мама говорила, что она очень-очень полезна, но Алина любила её, конечно же, не за полезность, а за вкусность. Смородины у них на участке было тысяча миллионов кустов, она росла вдоль забора по всему периметру, и Алина могла съедать её каждый день по тысяче миллионов горстей.
Ну и главная забава, недоступная в городе, — это свой собственный бассейн, стоящий посреди участка. Его доставали из сарая, надували и заполняли водой чуть ли не первым делом, когда приезжали на дачу. Так классно лежать в тёплой воде и смотреть вверх, на голубое небо, такое чистое, какого никогда не увидишь в городе.
Нет, конечно, в дачной жизни имеется ещё много всяких прелестей — например, баня, после которой так здоровски с разбега плюхаться в бассейн, поднимая целый фонтан брызг. Или люляки — люля-кебаб, который папа готовил на мангале. Ещё всякие ежи, дятлы, кукушки и прочая полудикая живность, посещающая их участок в самые неожиданные моменты. Ещё бадминтон, вечернее лото, утренняя роса, сверчки по ночам и прочая, прочая, прочая.
Единственное, что Алине не нравилось на даче, — это пауки. Не то чтобы она их боялась — это когда маленькая была, визжала при их виде, а сейчас-то уже взрослая, тринадцать лет как-никак, — но неприязнь к ним оставалась прежней.
Пауки плели свои паутины еженощно и всюду, папа посмеивался, когда Алина, зайдя за смородиной, натыкалась на миниатюрные сети и, фыркая, пыталась стряхнуть с себя невидимые и очень неприятные нити.
А в остальном дача была тем самым местом, куда надо обязательно приезжать каждое лето на неделю. Не больше, потому что через неделю она надоедает, но и не меньше — иначе не успеть в полной мере насладиться природой.
— Как хорошо, что мы её тогда купили, — сказал однажды папа маме. — Считай, за шапку сухарей. У нас в один год появилась и дача, и доча.
— Папа, а кто нам продал дачу за шапку сухарей? — удивлённо спросила Алина. В её представлении, это должна была быть огромная шапка.
Оказалось, что «шапка сухарей» — означало, что очень дёшево, почти даром. А вот кто продал им дачу, родители не знали. Бывшего хозяина они так и не увидели, сделку завершали через агента, который — вот странно — в первую встречу упомянул, что хозяин какой-то индус, а во вторую — что какая-то молодая девушка.
