— Веру.
— Да. Я создал ее из образцов, украденных отсюда. Клочков кожи. Генов любимой… — Он умоляюще взглянул на Линдсея. — Абеляр, что ты скажешь о ней? Как твоя дочь?
— Моя дочь?
— Да. Вы с Верой были великолепной парой. И мне было очень жаль, что ты умрешь, не оставив потомства. Я тоже любил Веру и хотел оберегать ее ребенка — от того отца, которого она сама выбрала. И поэтому создал твою дочь. Разве я был не прав? Разве этого не стоило делать?
— Почему же, жизнь всегда лучше.
— Я отдал ей все, что мог. Как она сейчас?
Линдсей почувствовал дурноту. Робот всадил иглу в его бесчувственную ногу.
— Она сейчас в лабораториях. Проходит трансформацию.
— О! Это хорошо. Она сделала свой выбор. Как и всем нам положено. — Константин запустил руку под кресло. — У меня тут есть яд. Смотрители дали. Нам пожаловано право на смерть.
Линдсей отрешенно кивнул. Наконец лекарство умерило бешеное биение сердца.
— Да, — сказал он. — Мы все заслужили это право.
— Мы с тобой можем пойти на место катастрофы. И выпьем яд. Тут хватит на двоих. — Константин улыбнулся. — В компании — это будет замечательно.
— Извини, Филип. Мне еще рано.
— Ты, как всегда, не хочешь никаких обязательств, Абеляр. — Константин показал стеклянный сосуд с коричневой жидкостью. — Ну и ладно. А то ходить трудно. После… после Арены у меня трудности с измерениями. Поэтому мне сделали новые глаза. Они за меня различают измерения. — Узловатые пальцы его свинтили с сосуда крышку. — Теперь я вижу жизнь такой, какова она есть. И поэтому понимаю, зачем нужно это сделать. — Он приложил сосуд к губам и глотнул. — Дай мне руки.
Линдсей подал ему руки.
— Что, теперь обе — металлические?
— Извини, Филип.
— А, неважно. Все наши прекрасные машины… — Константин вздрогнул. — Потерпи, я сейчас.
— Я с тобой, Филип.
— Абеляр… Прости меня. За Нору. За эту жестокость…
— Филип, это не… Я прощаю те…
Поздно. Филип Хури Константин был мертв.
Орбитал-Европа
25.12.86
Все, что осталось от жизни на Орбитал-Европе, было собрано в лабораториях. Высадившись, Линдсей нашел таможни в запустении. Орбитал-Европа кончилась, и импорт уже не имел значения.
Он проследовал коридором, змеящимся сквозь наклонные стены из мембран. Коридоры мерцали цветом морской волны. В них было почти пусто.
Мелькали лишь случайные бродяги и скваттеры, прибывшие сюда пограбить. Группа таких, шумно пропиливавших стену, вежливо ему помахала. Среди кораблей прибывших был и инвесторский, но никого из команды на глаза ему не попалось.
Все двигалось наружу. Гигантские ледяные корабли уходили к планете, чтобы мягко скользнуть под воду сквозь свежие трещины. На борту одного из них была и его дочь Вера. Она уже улетела.
От населения осталась лишь горстка последних трансформируемых.
Орбитал-Европу свели до цепочки лабораторий, где они, последние оставшиеся, плавали в мутноватой воде европейских морей.
Остановившись перед шлюзом, Линдсей некоторое время наблюдал за происходящим в лаборатории через выведенный в холл монитор. Трансформированные хирурги помогали рождению ангелов, прослеживая рост новых нервов в изменяемой плоти. Руки их испускали быстрые серии вспышек — шла беседа.
Оставалось лишь нацепить акваланг, пройти шлюз, окунуться в теплую воду и присоединиться к остальным. Так сделала Вера. Так сделал Гомес и все прочие. Они встретят его с радостью. И больно не будет. Все будет легко и просто.
Прошлое висело на волоске.
Но он не мог сделать последнего шага.
Он повернул назад…
… и почувствовал его.
— Ты здесь. Покажись.
Присутствие мягко опустилось с наклонной зелено-голубой мембраны стены, растеклось по полу зеркальной лужицей и завозилось, обретая форму.
Линдсей зачарованно смотрел на него. Присутствие, очевидно, обладало собственной гравитацией — прилепилось к полу, словно кто-то его прижал. Оно корчилось и комкалось, принимая форму ради своего удовольствия, и наконец превратилось в маленького четвероногого зверька. Вроде ласки, подумалось Линдсею. Или лисицы.
— Она ушла, — сказал он зверьку. — Ты ее отпустил.
— Полегче, гражданин, — отвечал лис. Голос его не отдавался эхом — он не был звуком. — Не мое это дело — кого-то там удерживать.
— Европа не в твоем вкусе?
— Хрен его знает. Там у вас, конечно, здорово, чистая сказка, но это копия, а я-то видел оригинальный вариант, помнишь? На Земле. Ну а ты, бродяга? Ты тоже вроде не очень торопишься.
— Я стар. А они молоды. Это — их мир. Я им не нужен.
Лис, потянувшись, покрылся рябью.
— Так я и знал, что ты придумаешь какую-нибудь отговорку. Ну и что же ты скажешь теперь, получив возможность… ну, скажем… пораскинуть мозгами?
Линдсей улыбнулся собственному искаженному отражению в туловище зверька.
— Теперь я вроде как ни при чем.
— Замечательно! — Беззвучный голос залился смехом. — Я так полагаю, тебе сейчас осталось только помереть.
— Да? — Линдсей поразмыслил. — Это может оказаться преждевременным.
— Может, может, — охотно согласилось присутствие. — Значит, поживешь здесь еще несколько сотен лет? В ожидании последнего перехода?
— К пятому пригожинскому уровню сложности?
— Называй как хочешь, слова тут ни при чем. Но это так же далеко от жизни, как жизнь — от инертной материи. Я много раз уже такое видел. И, вижу, оно идет сюда. Чую, как оно витает в воздухе. Люди… Ну, твари, существа; для меня все — люди… Так вот, они задают абсолютные вопросы. Ну, и получают абсолютные ответы, и — до свидания. Это — Божественная Сущность. Или же нечто настолько похожее, что нам с тобой разницы не просечь. Может, ты этого и хочешь, бродяга? Абсолюта?
— Абсолют… — пробормотал Линдсей. — Абсолютные ответы… А твой-то ответ каков, дружок?
— Да нет у меня никакого ответа! Мне плевать, что там, под этой шкурой, творится; я желаю видеть и ощущать! Начала и судьбы, предсказания и воспоминания, жизни и смерти — мне все это как-то до лампочки. Я слишком скользок, меня и время-то не ухватит, сечешь, бродяга?
— Так чего же ты хочешь, присутствие?
— Того, что у меня есть! Вечности, полной чудес. И даже не вечности, а неопределенной длительности, в ней-то самый и кайф. Подожду тепловой смерти Вселенной и погляжу, что будет потом! А все, что произойдет тем временем, — это же кое-что!
— Да, — согласился Линдсей. Сердце его молотом колотило в ребра. Робот снова потянулся к ноге иглой с успокаивающим, но Линдсей со смехом выключил ее и выпрямился. — Это кое-что!
— Я прекрасно провел здесь время, — сказало присутствие, — Неплохое у вас тут местечко, под этим маленьким солнышком.
— Спасибо.
— Да нет, гражданин, все «спасибо» — тебе! Но меня ждут другие места. — Присутствие помолчало. — Хочешь со мной?
— Да!
— Тогда держись.
Линдсей протянул к нему руки. Его накрыла серебряная волна, звездный холод, плавящий жар и…
…освобождение.
Все вокруг стало поразительно новым и свежим.
Он увидел свою одежду, медленно оплывающую на пол. Протезные руки выпали из рукавов, волоча за собой дорогую электронику. Пустой череп, венчающий лесенку позвонков, ухмыляясь, провалился в ворот пальто.
В холле появился Инвестор, подпрыгивающий в невесомости. Линдсей рефлекторно прижался к стене, чтобы не быть замеченным. «Пелеринка» Инвестора вздыбилась. С сорочьей жадностью обшарив кости, он упрятал все, что его заинтересовало, в и без того распухший мешок.
— Всегда поспеют, где что плохо лежит, — сказало присутствие. — Но они тоже ребята полезные, вот увидишь.
Линдсей тем временем осваивался с новым самим собой.
— Рук же нет…
— А на что тебе? — захохотало присутствие. — Давай за ним! Они скоро куда-то отправятся.
Они догнали Инвестора в конце холла.
— А куда? — спросил Линдсей.
— Какая тебе разница? К чудесам!
Софт — устоявшийся термин, обозначающий программное обеспечение для компьютеров (по-английски «software»).
IQ — коэффициент интеллекта.
В отличие от «софта» (software) «ветвэр» (wetware) — термин фантастический, причем у каждого из авторов-киберпанков он имеет разное значение. В романе «Схизматрица» этот термин обозначает продукт генетического программирования.
«Звездная палата» — тайный гражданский и уголовный суд в Англии XV — XVII вв. (по названию палаты Вестминстерского дворца, разукрашенной звездами). В переносном значении — тайное судилище.
