По полю, взрывая бразды пушистого снега, ревя мотором и треща пропеллером, довольно быстро ехали самые натуральные аэросани белого цвета с закрытой остекленной гондолой. Картинка… прям скажу, как из советского кино «Семеро смелых». Быть такого не может?
У блокпоста аэросани остановились, захлопав пропеллером на холостом ходу, и из них вылез Молас и еще два офицера с ним в лейтенантских рангах.
Генералу очень понравилось мое выражение лица, разглядывающего это чудо техники.
– Что, Кобчик, думал, что один ты можешь создавать технические шедевры. В Будвице как ты, наверное, заметил, хороших инженеров всегда хватало.
– Я не об этом, экселенц. Я о двигателе внутреннего сгорания, который на этих аэросанях стоит. Откуда он?
– Из республики, – ехидно ухмыльнулся Молас. – С завода. По частному заказу.
– А… – начал я фразу о том, что вроде бы как такой движок обещали мне.
– А у вас, В Реции, ни реки не замерзают, ни снега как такового нет для такого транспорта.
– На чем он работает? – ох как мне стало любопытно, несмотря на то, что совсем не ко времени новой техникой заниматься.
– На газолине, – ответил генерал и сам в свою очередь начал расспрашивать. – Перебежчики есть?
* * *
Утренняя поверка показала, что в расположении верных императору частей дезертиров не обнаружено. Очень отрадный факт.
Указом императора создали штрафную гвардейскую роту для перебежчиков от инсургентов к нам. Все они стали временно фельд-юнкерами, без разницы какой чин носили до того. Альтернатива «смытия позора кровью» была служба в штрафниках до окончания чрезвычайного положения. Я уже прикинул, что расстрельные команды буду формировать именно из этих офицеров – графов, баронов и фрейгерров. Нечего своих горцев постоянно подставлять.
Винтовки им после присяги раздали старые, однозарядные. Какие были в наличии. Некоторым и того не досталось – вооружали их охотничьими винтовками от лесничего. Сами-то офицерики только с сабелькой и револьвером из столицы приперлись. Никакой практичности у этой аристократии.
Ушли на задание ловчие соколятники с большими укрытыми клетками на санях. Им дали небольшую охрану. Символическую. Так как их дело не воевать, а сведения перехватывать. А в случае опасности тикать во все лопатки.
Подтянулись драгуны, притащившие за седлом на веревках пешую разведку от мятежной гвардии.
От лыжников пришли вестовые. И отправлена им смена.
Телефонные звонки постоянные со странными разговорами о то что бабушка плохо себя чувствует в обстановке последних суток. Рыдает или не рыдает по императору… и прочая бытовая лабуда для стороннего уха непонятная.
Сведения все стекались в кордегардию, где обрабатывались людьми майора Сувалки.
Молас еще не сказал своего «заднего» слова. Заперся с Бисером в его «госпитальной палате» и что-то там перетирали с глазу на глаз.
Я мотался по округе и латал «тришкин кафтан» личного состава, который ни на что не хватало. Четверть людей задействована только в разведках разных. Еще пятая часть на обеспечении. И десятина на личной охране императора. Что осталось? Меньше половины. Как хочешь, так и воюй.
Наконец Молас вызвал меня в палату Бисера.
– Коньяк принес? – первое, что я услышал от императора.
Мда… Может мне еще и девочек ему водить? Перетопчется.
– Вот, – достал я из сухарной сумки бутылку. – Раскопали с рассветом. «Старая химерская водка» четверть вековой выдержки в бочках и разлита в бутылки пять лет назад.
Я не стал уточнять, что это подарок лично мне от горцев. Как вождю.
– Савва, есть хорошие новости, – сообщил мне Молас, щеголяя в новеньких погонах генерала пехоты и аксельбантом императорского генерал-адъютанта. – Аршфорт к шести утра захватил узловую станцию в тридцати километрах от столицы и вытеснил оттуда мятежную гвардию в чистое поле. Аудорф наш. Центральный аппарат военного ведомства, Генеральный штаб, ГАУ, штаб корпуса военных инженеров в настоящий момент присягают Бисеру. Начальником генштаба поставлен пока инженер-генерал Штур. На подходе бронепоезд «Княгиня Милолюда», но ему до нас еще сутки пути. С ним эшелоны полка огемских гренадер. Как знали, что пригодятся, когда их вызывали еще до голосования. Бьеркфорт телеграфировал о верности законно избранному императору и ведет сюда своим ходом кавалерийскую дивизию из своего корпуса. Генерал Вальд сажает «железную» бригаду в эшелоны в Калуге.
– Понятно. «Нам только день простоять да ночь продержаться». Что с манифестом, экселенц? – спросил я о главном. Все что я пока услышал, шло по констпирологической практике контр-переворота, а не привлечении на свою сторону широких народных масс.
Молас опрокинул вслед за императором рюмку старки, вытер ладонью усы и ответил.
– Манифест свободно, без препон отпечатали в Торте, в частной типографии и даже погрузили тираж на дирижабль, но… погода… этот чертов снегопад. Взлететь «кит Гурвинека» не может. Пока только фельдмаршал получив текст Манифеста телефонограммой и разогнал его по всему миру телеграфом, гриф: «всем… всем… всем…». Столицу после передачи Манифеста от телеграфа отключили. То есть их телеграммы принимают в Аудорфе и складируют, а им извне ничего не передают.
– Телеграф в столице только на железной дороге или есть еще линии, – уточнил я.
– Нет. Только железнодорожный. Никто не предполагал открытого бунта гвардии, – включился в наш разговор до того молчащий монарх, отставив пустую рюмку в сторону. – Ждали изощренных интриг, а не буйного битья лбом об стену. Хватились поздно…
– Вы их недооцениваете, государь, – озарило меня внезапно. – Что если Тортфорт всего, лишь таран и жертвенный барашек для кого-то более хитрого и в интригах изощренного?
– Какой жертвенный барашек? Они все там что, поклонники «оставшегося бога»? – удивился император.
– Я не знаю об их религиозной принадлежности, государь, но мне показалось по составу перебежчиков, что валить будут весь клан Тортфортов. Но может быть я и не прав. Не настолько я серьезно разбираюсь во взаимоотношениях старых родов. Известно что-нибудь о реакции наследников великого герцога?
– Нет. У них там сейчас свои разбирательства на предмет кто займет этот трон, – пояснил Молас.
– Кто фаворит? – заинтересовался император, наливая и генералу себе еще рюмку.
Моя посудина и осталась стоять нетронутой. Мне еще в бой идти. Да и не пью я никогда в такую рань.
– Бывший имперский принц Тон, – усмехнулся Молас. – Он устраивает все группировки знати в центральной империи по принципу равноудаленности от главных семей. Да и родовое его герцогство маленькое и не так уж сильно экономически развитое, чтобы он мог кому-то что-то диктовать. Так что как можно быстрее надо приводить к присяге воздухоплавательный отряд.
– А каковы там позиции Тортфортов? На земле?
– Никаковы, государь. Их никто не хочет. Они успели со всеми испортить отношения за последние двадцать лет. Все их сторонники в столице. По крайней мере, так выглядит. Уже шестьдесят два офицера гвардии перебежало к нам. Я не знаю, насколько они преданы вам, государь, но это те, кто не желает воевать за Тортфортов.
– Значит ли это, Саем, что коренная империя в столичных беспорядках участия принимать не будет?
– Процентов на семьдесят это так. Большего я не могу гарантировать.
– И то хлеб. Да не просто хлеб, а хлеб с маслом. А это уже не просто хлеб, а бутерброд, – удовлетворенно промурлыкал Бисер.
Тут в дверь постучали, и майор Сувалки в полуоткрытую щель передал Моласу заклеенный пакет и тут же утянулся обратно в холл.
Молас разорвал конверт и нахмурился.
– Что там? – император проявил нетерпение.
– Из города сообщили, что первая гвардейская пехотная бригада в составе лейб-гвардии мушкетерского и лейб-гвардии фузилерного полков при поддержке конноартиллерийской батареи выдвинулись из города в нашу сторону. По городу идут с развернутыми знаменами под барабанный бой.
– Экселенц, информация проверенная? – спросил я.
– Да, – ответил он. – Тремя независимыми источниками.
– Твой выход, Кобчик, – посмотрел на меня император глазами бассета.
А ведь ему страшно, вдруг подумал я. Страшнее, чем мне.
– Экселенц, теперь ваша главная задача защитить жизни и здоровье императора и герцога, – сказал я Моласу.
– У меня на это счет аэросани есть, – ответил Молас. – Их не догонят. Главное до речного льда добраться, а там как по проспекту. Лучше ты не пусти сюда мятежную гвардию. Тогда не надо будет ударяться в бега.
Да… задачка: об стену убиться. Но когда не умирать все день терять.
Я взял под козырек.
– Государь, разрешите исполнять приказание?
* * *
Вокруг все белым бело. Лишь тонкие ломаные черные черточки голых кустов как на японской гравюре. И в самой дали город в зимней утренней дымке. Я жадно всматривался в мощный морской бинокль в то, как из ворот столицы на простор предместий выдавливалась через ворота серая хищная змея гвардейской пехоты. Как на параде с развевающимися яркими пятнами знамен и барабанным боем. Впереди конный дозор – взвод кирасир. За ним в ста пятидесяти метрах командование со знаменными группами. Потом два пехотных батальона в плотной колонне. За ними грохочет по заснеженной брусчатке конная батарея. И опять пехота, выползающая из города…
